|
A medida que fueron pasando los años y llegó la etapa de la Thalia tipo Rey Midas, me equivoqué en infinitas ocasiones más. O lo que es lo mismo, ¡tuve que pedir perdón muchísimas veces! Todavía me resulta raro ver fotos mías de aquella época. Porque luego del éxito de las Marías, fueron tres años de plena y absoluta locura, con horarios de trabajo inhumanos. Por eso, cuando veo a una Britney Spears rapándose la cabeza, agarrando a sombrillazos el auto de los paparazzis, que tiene dos hijos, se divorcia y se descarrila… me impresiona y siento mucha pena por ella, pero la entiendo perfectamente bien. Porque cuando eres tan jovencita, tan vulnerable y no sabes nada de la vida, de pronto todo el mundo está pendiente de lo que haces o dices, o de cómo se llama tu osito de peluche con el que duermes desde pequeña… terminas a un punto del camino en donde te rebelas. Es como decirle a los fans y a la prensa: “Ustedes me hicieron así, ahora me aguantan; ya no soy la niña buena que ustedes quisieron ver en mí, tengo también otra cara”. Y esto se convierte en un conflicto fuertísimo que solamente puedes enfrentar tú. Con el exceso de poder, sientes que manejas al mundo entero. Puedes hacer lo que quieras, a la hora que quieras y realmente lo haces. ¿Cuántas veces no cerré restaurantes completos para ir a cenar platillos extravagantes con mis familiares y amigos? Cuando hacía telenovelas, en mi camerino en Televisa tenía mi propio gimnasio. Eso no se había visto nunca antes allí, ni siquiera lo habían tenido las actrices más importantes de la historia de la televisión mexicana. Tenía refrigerador, microondas, cama, ducha, todo lo que yo necesitaba o pidiera. Vestían a mis personajes con ropa Versace, Moschino, D&G, Scada, cuando llegaban a la etapa del éxito. A la vista de muchos parecía que era una extravagancia sin límites, pero en realidad yo vivía en los estudios de grabación por año y medio, no salía, no tenía tiempo de comer fuera y prácticamente no veía la luz del sol. No tenía vida. Quizás por eso me complacían en todo. Tenía un menú específico que cocinaban especialmente para mí, en el comedor de los altos ejecutivos de la empresa, y diariamente me lo llevaban a mi camerino ya que ni energía me quedaba para caminar hasta el comedor. De hecho siempre estaba escogiendo: “O camino y gasto mi energía, o la conservo para las siguientes veinticuatro escenas que nos faltan por grabar”. Fue una gran inversión de mi vida para alcanzar ese sueño internacional que rondaba en mi cabeza desde chiquita. Cuando estaba en México trabajando, en algunas ocasiones salía para distraerme con mis amigos, pero era solo en ocasiones especiales como cuando nuestro equipo nacional de fútbol quedó en las semifinales del Mundial y todo México se reunió en el Ángel a celebrar. Fuimos todos usando máscaras de luchadores, a mezclarnos con los miles de fanáticos que celebraban en la calle… Hasta comprábamos unos botes de spray de burbuja y hacíamos guerritas con desconocidos, todos contra todos. Era una gran travesura que me hacía sentir viva, gritando y divirtiéndome como cualquier ciudadano, participando de un momento de gloria nacional. Pero esos momentos, en verdad eran pocos. A pesar de todo lo que tenía, en realidad me pasaba la vida encerrada en mi trabajo. Me acostumbré a entrar a las tiendas de ropa, las cuales cerraban para mí, y me compraba la última colección de algún diseñador que me llamaba la atención. Me llevaban las compras al hotel y me pasaba la tarde probándome mi ropa nueva. ¿Y por qué no? Lo veía como mi recompensa por trabajar tan duro por tantas horas y por tantos años. Era como cuando estás a dieta todo el tiempo y llega el fin de semana y te comes un pedazo de pizza, un pastel de chocolate con extra crema y una malteada de fresa. En ocasiones me guardaban el salón privado en alguno de mis restaurantes favoritos, todo después de haber trabajado diecisiete horas encerrada en un estudio de grabaciones en Televisa. Y esto fue creando una imagen misteriosa alrededor de lo que se decía que yo hacía, desde sacarme tres costillas —y que según la leyenda, un doctor dice que las tiene en formol en su clínica como galardón a su trabajo —, hasta las listas interminables de mis necesidades cuando llego a trabajar, que si velas blancas, que si flores de azar, que si el incienso de tal templo de la India, que si las botellas de agua traídas de islas exóticas… en fin, cosas que ni me pasan por la cabeza. Lamentablemente, la gente se deja llevar por lo que escucha en programas de chismes, que es a donde van a parar este tipo de historias. Hasta el día de hoy, muchas veces me sucede que cuando platico o interactúo con alguien que no conozco, muy a menudo me dicen que jamás pensaron que fuese tan normal o tan auténtica. Les sorprende cómo soy pues por lo que algunos artículos de prensa presentan de mí, se imaginaban que no era más que una mujer plástica y falsa. Puede ser que en algún momento esa imagen pesó más de lo que yo en mi esencia tenía para dar, y que poco tenía que ver con mi verdadero ser. Pero en medio de toda esa locura, de los mitos, las horas pasadas encerrada en el estudio o aprovechando al máximo mis contados ratos libres, mi máxima satisfacción eran los momentos en los cuales yo podía sacarle una sonrisa a otro ser humano. Cuando se acercaba la Navidad, por ejemplo, era como si me inyectaran una energía diferente y empezaba a planearlo todo para llevar a cabo mis proyectos personales; como el llevar camiones de juguetes a las vecindades más necesitadas, o mandaba a hacer canastas navideñas que contenían desde pavos, pan, salchichas, todo tipo de latas, pastas, arroz, granos y artículos de primera necesidad, para todo mi equipo de trabajo; también llevaba un camión lleno de puros ositos de peluche a un alberge de niños huérfanos; no solo era una necesidad personal, sino también una forma de sentirme viva al ver esas caritas sonrientes de los niños y de la gente; eso me llenaba, era realmente el único alimento de mi alma en ese momento. ¿Qué aprendí de todo esto? Que el éxito te quita cosas, pero también te da mucho. Aprendí que más allá de mis propias expectativas y obsesiones con la perfección, sí soy una persona muy disciplinada. Tengo una capacidad innata de hacer lo que se me dice que debo hacer, lo mejor que lo puedo hacer y en tiempo récord, si es posible. María Félix alguna vez me dijo que la disciplina era lo más importante que uno tenía que tener en esta carrera. Pero la mía era —y todavía es — como del más allá. Es una fuerza que me nace de las entrañas y me obliga a andar siempre la milla extra, como dicen los americanos. Soy muy entregada. Siempre he estado tempranísimo en todo, lista a ensayar, con maquillaje y peinado desde la madrugada si es necesario. Algunas veces hasta he estado dispuesta a tomar riesgos físicos para hacer bien mi trabajo y de ello tengo varios ejemplos y experiencias. En Marimar, una vez hicimos una escena en la que yo salía huyendo cuando descubría que mi novio se iba a casar. Me tenía que subir corriendo como una loca hasta un acantilado como si me fuera a aventar. Era un acantilado de verdad, entonces los directores ofrecieron ponerme una cuerda de seguridad para que no fuera a haber ningún riesgo de accidente. Pero yo sin pensarlo dos veces les dije que lo haría así nomás, al natural, sin soga y sin dobles. Obviamente lo hice porque quería que la escena saliera lo más realista posible. Es que siempre vivía en carne propia los sufrimientos de mis personajes. Creo que por eso caí en depresión tantas veces mientras hacía novelas. Me dolía en todo el cuerpo que Sergio le rompiera el corazón a Marimar, o que Jorge Luís del Olmo dejara plantada a María Mercedes solo porque era pobre y sin educación. Todos mis personajes se volvían locos en algún momento, y yo también. Cuando metieron a María Mercedes al manicomio, había una escena en que me amarraban, me aventaban y me dejaban tirada en una habitación blanca infernal. Esa escena fue tan fuerte para mí que entré en un estado de shock en la vida real, porque tuve que gritar y forcejear tanto con las supuestas enfermeras, que creo que perdí noción de que era solo una escena. Me la creí de verdad. Terminamos de grabar, y yo no podía parar de llorar; estuve como hora y media histérica. Me tuve que encerrar en mi camerino. Fue como una catarsis, quizás provocada por el cansancio de las largas horas de trabajo. Con Marimar, me tenían que pintar todos los días con una capa gruesa de maquillaje, de pies a cabeza, para hacerme lucir costeñita y con una piel dorada bajo el sol. Me ponían el tono café más oscuro de maquillaje en crema. ¡Cómo olvidarlo! Se me secaba la piel, y me salía acné porque tenía los poros totalmente tapados. Todas las semanas tenía que pasarme una hora en el área de cuidado de la imagen de los artistas de la empresa, haciéndome faciales y tratamientos láser para el acné. Otra cosa que pasaba con la costeñita, y que al final de cuentas me llevaba yo a mi casa, era el olor a comida enlatada de perro. Para que se viera en cámara que Pulgoso me estaba viendo a la cara cuando le hablaba, su entrenador ponía la comida de la lata en sus dedos para que el perro la oliera y la viera. Cinco dedos por encima de mi cabeza colocaba sus dedos con la comida y mientras la escena se grababa, morusitas aceitosas de esta comida caían sobre mi cabeza dejándome una estela de carnicería insoportable. También en Marimar, recuerdo una escena en que el personaje de Angélica, que era la madrastra de Sergio, el protagonista, me tiró un brazalete en el lodo y me hizo sacarlo con la boca. Mi directora Beatriz Sheridan me cuidaba mucho, entonces para que yo no tuviera ningún tipo de enfermedad por tragar fango de verdad que pudiera contener algún tipo de bacterias o animales microscópicos, decidió construir con el equipo de escenografía, una especie de charquito de chocolate simulando el lodo. Pusieron un plástico debajo y derritieron cientos de barras de chocolate, pero no funcionó; de antemano se veía rara la textura. Cuando se grabó la escena en donde yo recojo con la boca el brazalete que se encontraba en el lodo-chocolate, al revisar el video se veía un color anaranjado alrededor de mi boca que no se percibía natural. A simple vista, se veía un lodo de “mentiritas”, por lo que le dije, “Betty, yo no tengo problemas con la escena, hagámosla con lodo de verdad” y, aunque no quería, la imagen grabada y mi insistencia lograron que accediera a realizar la toma en el ambiente natural. Volvimos a grabar la escena con lodo de verdad y así quedó. Tuve que hacerlo. Era la escena que determinaba lo que sería la venganza de Marimar, era el clímax de la historia y tenía que salir lo más real posible. Todavía la gente me dice que llora al verla, porque la humillación en el rostro de Marimar era tenaz. En María la del barrio también viví momentos interesantes y de mucha adrenalina. Ella se ganaba la vida recogiendo botellas en el basurero y la filmación la hacíamos en el tiradero de basura más grande de la ciudad de México. Olía a cadáver y a ratón muerto todo el tiempo. Y pasábamos horas allí. No podía taparme la cara por mi papel, pero tampoco lo hacía porque aprovechaba en los descansos para hablar con los pepenadores, que son los que se ganan la vida rebuscando en la basura, igual que María la del barrio. Mientras ellos escarbaban las montañas de basura real, yo escarbaba mi basura de “mentiritas” ya que el equipo técnico montaba una basura de utilería, preseleccionada, digamos más “limpia”, supervisada para no poner en riesgo mi salud ni la de ningún miembro del equipo. Ver a los niños buscando entre la basura algo que comer, así como sus carritos, muñecas o cualquier otro juguete que hacían suyos, me marcó de por vida. Meses después, regresaba con despensas y juguetes para esas familias que vivían alrededor de la basura. Para mí siempre fue importante hablar con la gente real, los que habían inspirado a los escritores a crear mis personajes; hablar con las Marías Mercedes, con las Marimares y con las Marías del barrio. Cuando parábamos las grabaciones entre escena y escena, me les acercaba a los pepenadores y les decía: “Oiga qué onda, ¿por qué veo que su bebé está ahí corriendo en pañales por toda la basura? ¿No le preocupa que se enferme?”. Y ellos me respondían, “No, Señito, ellos están acostumbrados”. ¡Eso me impactaba tanto! Sobre todo porque allí se encuentran desde cabezas de animales hasta manos y pies de seres humanos, al igual que fetos en diferentes grados de descomposición. ¡Realmente muy fuerte! Cuando yo caminaba sobre la basura sentía que el piso se movía debajo de mí como una alfombra viva; eran las cucarachas y los ratones que correteaban bajo las bolsas de plástico, cajas, papeles o cartones. Era como una alfombra movediza. Acababa de grabar y me tenía que meter a mi camerino- camper , directamente a la ducha. No sé si era por quererme quitar de encima el olor, o por enjuagar esas imágenes tan fuertes que se arremolinaban en mi mente. Estos son los momentos que, aunque fuertes y crudos en algunos casos, atesoro como vivencias extraordinarias en mi carrera como actriz. Otros momentos que me desgastaban y frustraban eran las escenas en que lloraba de verdad, metida en mi papel, sintiendo en carne propia el dolor, en pleno sufrimiento, y de pronto “Cooortee… se movió una luz”. ¡¿Qué?! ¿Quién había dicho eso? Quería matar al que había gritado, al que no había asegurado la luz, al que fuera; porque en actuación, volver a recuperar ese momento es muy, pero muy difícil. Lo puedes volver hacer como un buen actor de telenovela entrenado para realizarlo cuantas veces sea necesario; pero ese primer momento en que te sobrecoge toda la esencia y todos los átomos de tu ser ya no regresa. Retomar el hilo y ese sentimiento inicial, no es tarea fácil. En Rosalinda, hicimos otra escena similar a la del acantilado. En un momento en que Rosalinda se vuelve loca y está a punto de lanzarse de un edificio, la escena también la filmamos sin protección abajo, sin arnés, sin nada, ni siquiera un colchoncito de perdida. Hubo un momento en el cual pensé, “Si me quisiera tirar ahora mismo podría y seguro moriría en el acto”. No tenía deseos suicidas ni nada de eso, pero me di cuenta de que me estaba arriesgando demasiado sin necesidad. Siempre estaba en el filo del peligro. Algo que jamás haría ahora. |
А между тем прошли годы, и в жизни Талии наступил этап царствования. Я вела себя, как “царь Мидас”, ошибалась бесконечно много раз, и так же бесконечно много раз должна была просить прощения. Мне все еще странно видеть свои фотографии того времени, потому что после успеха “Марий” были три абсолютно сумасшедших, невероятных года титанического, нечеловеческого труда. Поэтому когда я вижу, как разведенная с мужем и имеющая двоих детей, выбившаяся из колеи обритая наголо Бритни Спирс, крепко зажав в руках зонт, разбивает им машину папарацци, меня пробирает до мозга костей, мне очень больно за нее, но я ее отлично понимаю. Когда ты так молода, так ранима и ничего не знаешь о жизни, а весь мир с жадностью следит за каждым твоим движением, ловит каждое твое слово, допытывается, как зовут твоего плюшевого медвежонка, с которым ты спишь с самого детства... ты доходишь до последней точки и бунтуешь. Это все равно, что сказать фанам и журналистам: “Это вы сделали меня такой, так теперь терпите. Я уже не та славная девочка, какой вы хотели меня видеть, у меня есть и другое лицо”. И это выливается в ожесточенный конфликт, противостоять которому можешь только ты один. Если у тебя переизбыток возможностей, ты чувствуешь, что управляешь целым миром, чувствуешь себя пупом земли. Ты чувствуешь, что можешь делать все, что захочешь и когда захочешь, и на самом деле делаешь это. Сколько раз я не давала закрываться целым ресторанам, чтобы пойти поужинать экстравагантными блюдами с родственниками и друзьями? Когда я снималась в сериалах, в моей гримерке на “Телевисе” был свой собственный спортзал. Такого не видели никогда прежде; спортзала не было даже у более известных и именитых актрис в истории мексиканского телевидения. У меня был холодильник, микроволновка, кровать, душ, словом, все, что было мне необходимо или что я просила. Мои героини, достигнув успеха, носили одежду от “Версаче”, “Москино”, “Дольче-Габана”, “Чада”. Многим может показаться, что я была безграничной сумасбродкой, но на самом деле я по полтора года безвылазно жила в павильонах съемочных студий, не имея времени даже поесть за их пределами и практически не видя солнечного света. У меня не было жизни, возможно, поэтому мне во всем потакали. У меня было особое меню, и специально для меня блюда готовили шеф-повара лучших столовых предприятия. Ежедневно мне приносили еду в гримерку, потому что у меня не оставалось сил даже на то, чтобы доползти до столовой. По сути, у меня всегда был один и тот же выбор: либо я трачу энергию, из последних сил плетясь в столовую, либо сохраняю ее на следующие двадцать четыре сцены, которые нам предстояло снять. Для того, чтобы осуществить вселенскую мечту, которая вертелась в моей голове с детских лет, мне пришлось очень сильно перестроить свою жизнь. Если я работала в Мехико, то иногда выходила поразвлечься с друзьями, но это было лишь в исключительных случаях. Например, когда наша сборная оказалась в полуфинале чемпионата мира по футболу, и вся столица собралась у Ангела (памятника Независимости), чтобы отпраздновать это событие. Мы все надели маски и смешались с тысячами болельщиков, праздновавших на улицах города... Мы даже купили баллончики с водой и приняли участие в потасовках с совершенно незнакомыми людьми, поливая друг друга водой. Эта проделка дала мне ощущение жизни; я кричала и веселилась, как любой другой горожанин, принимая участие в минутах национальной славы. Но, на самом деле таких моментов было мало. Несмотря на все, что я имела, в действительности моя жизнь заключалась в работе, именно там я проводила почти все свое время. Да, я привыкла заходить в магазины одежды, которые закрывались для меня. Там я покупала себе последнюю коллекцию какого-нибудь модельера, привлекшую мое внимание. Мы отвозили покупки в гостиницу, и я проводила вечер, примеряя свою новую одежду. А почему бы и нет? Я рассматривала это как заслуженное вознаграждение за все эти часы, за все эти годы непосильно тяжелого труда. Это было сродни тому, когда ты все время сидишь на диете, но приходит воскресенье, и ты ешь кусок пиццы, шоколадное пирожное с кремом и молочно-клубничный коктейль с мороженым. Время от времени мне заказывали отдельный кабинет в каком-нибудь из моих любимых ресторанов после семнадцати часов работы на съемочной площадке “Телевисы”. Все это создавало некий загадочный образ, вокруг которого вертелась масса слухов. Много говорилось о том, что со мной происходило, и что я делала, начиная с того, что мне, якобы, удалили три ребра. Так вот согласно этим слухам, хирург говорит, что эти ребра находятся в растворе формальдегида в его клинике, как награда за труды. И все в подобном духе, вплоть до моих нескончаемых списков всего необходимого. Мол, приходя на работу, я требую то белые свечи, то арабские цветы, то бутылки воды, привезенные с экзотических островов... словом, вещи, которые мне даже в голову никогда не приходили. Жаль, но люди ведутся на подобные бредни, слушая разные скандальные передачи, откуда и проистекают байки такого рода. И сейчас часто случается, что когда я разговариваю или как-то еще взаимодействую с незнакомыми людьми, они мне говорят, что никогда не думали, что я настолько обычная и, если можно так выразиться, натуральная женщина. Они удивлены тем, какая я на самом деле, поскольку после прочтения каких-то статеек в желтой прессе, рассказывающих обо мне, они представляли меня не более чем достижением пластической хирургии. Возможно, что когда-то этот созданный образ значил больше, чем я сама, чем то, что было во мне и что я могла дать, и имел мало общего с моим истинным я. Но, несмотря на все это безумие, на все эти мифы, часы, проведенные в студии или редкие свободные часы, использованные по полной программе, настоящим блаженством для меня были минуты, когда я могла получить улыбку от другого человека. Например, когда приближалось Рождество, я становилась заводной, как будто в меня влили энергию. Я начинала все планировать, чтобы завершить свои личные дела: привезти грузовик с игрушками наиболее нуждающимся соседям или послать приготовить рождественские корзинки с индюшкой, хлебом, сосисками, разными консервами, песочным печеньем, макаронами, рисом, зерном и предметами первой необходимости для всей рабочей группы; также я привозила целый грузовик, полный плюшевых медвежат в детский дом. Это было не только моей личной необходимостью, но и способом почувствовать себя живой, видя улыбающиеся личики детей и других людей. Их улыбки наполняли меня, и в тот момент они на самом деле были единственной пищей для моей души. Какой урок извлекла я из этого? Чему научилась? А вот чему – я накрепко усвоила, что успех лишает тебя многих вещей, но и дает многое. Я поняла, что за моими собственными чаяниями и одержимостью совершенствования стоит очень собранный и организованный человек. У меня врожденная способность делать то, что мне говорят, и что я должна сделать, но лучше всего то, что я могу выполнить это в рекордно короткое время, если это возможно. Как-то Мария Феликс сказала мне, что в нашей профессии собранность и дисциплина – самое главное, что должен иметь человек. Я была, есть и буду артисткой. Это сила, которая рождается внутри меня и заставляет, как говорят американцы, проходить лишнюю милю. Я очень увлеченная натура, отдающаяся делу целиком. Я всегда была ранней пташкой, готовой, если нужно, пробовать новый макияж и новые прически с самого рассвета. Иногда я была готова рискнуть собой для того, чтобы хорошо выполнить свою работу, и тому у меня имеется несколько примеров, да и опыт тоже. В сериале “Маримар” мы снимали сцену, в которой я убегаю, узнав, что мой любимый собрался жениться. Я должна была бежать, как сумасшедшая, вверх по кручам до самого обрыва, как будто подхваченная ветром. Горы и в самом деле был отвесные, и тогда режиссеры предложили надеть на меня страховку, чтобы исключить риск несчастного случая. Но я даже не думала об этом, и дважды повторила, что буду играть только обычным образом, без страховки и дублеров. Я намерено играла без страховки, потому что мне хотелось, чтобы эта сцена вышла как можно более реалистичной. Дело в том, что в кино я всегда жила чувствами своих героинь, близко к сердцу принимая их страдания, я мучилась так же, как они. Думаю, именно поэтому я столько раз впадала в депрессию, снимаясь в сериалах. Каждой клеточкой своего тела я чувствовала боль оттого, что Серхио разбил сердце Маримар, или Хорхе Луис дель Ольмо оставил Марию Мерседес на бобах только потому, что она была бедной и необразованной. Все мои героини в какой-то момент сходили с ума, и я вместе с ними. Когда Марию Мерседес поместили в сумасшедший дом, это была сцена, в которой меня связывают, бросают в мерзкую белую комнату и оставляют там. Эта сцена была для меня настолько тяжелой, что я на самом деле пребывала в шоке. Я должна была кричать и сопротивляться так называемым санитарам. Думаю, что я потеряла представление, что это была всего лишь игра, я поверила в проиходящее на самом деле. Мы закончили съемку, и я еще полтора часа не могла перестать плакать, пребывая в истерике. Мне пришлось закрыться в гримерке. Это была эмоциональная разрядка, вызванная, вероятно, усталостью от долгой работы. Когда я играла Маримар, на меня каждый день приходилось накладывать толстенный слой грима, придавая моей коже золотистый цвет, как у жительницы побережья, и заставляя ее блестеть под солнцем. Меня намазывали кремом цвета черного кофе. Как такое позабудешь! От грима кожа пересыхала, и выступали прыщи, потому что поры были полностью закупорены. Каждую неделю я должна была проводить час в студийном салоне, где заботились о внешнем виде артистов; в этом салоне занимались моим лицом и лечили прыщи лазером. У “поморянки” была и другая проблема – после съемок я приносила с собой домой запах консервированного собачьего корма. Для того, чтобы камера показывала, что Блохастый смотрел на меня, когда я с ним разговаривала, дрессировщик брал корм из банки и клал себе на пальцы, чтобы пес почуял и увидел его. И вот пять пальцев с едой лежат на моей голове, и пока снимается сцена, маслянистые куски еды падают мне на голову, оставляя невыносимый мясной след. Также я вспоминаю еще одну сцену в “Маримар”, в которой Анхелика, мачеха Серхио, главного героя, швыряет браслет в грязь и заставляет меня доставать его оттуда ртом. Режиссер фильма, Беатрис Шеридан заботилась обо мне, и для того, чтобы я ничем не заболела, глотая настоящий ил, в котором могли быть разные бактерии и микроорганизмы, решила вместе с группой оформителей и декораторов соорудить специальную шоколадную лужицу, изображающую грязь. Вниз подложили пластик, растопили сотни плиток шоколада, но это не сработало – уже заранее была видна необычная текстура. Когда была снята сцена, в которой я достаю ртом браслет, валяющийся в шоколадной грязи, мы стали просматривать видео, и было заметно, что оранжевтый цвет вокруг моего рта не натуральный. Невооруженным глазом было видно, что грязь не настоящая, поэтому я сказала: “Бетти, у меня нет проблем с этой сценой, давай снимем ее с настоящей грязью”. Хотя Беатрис и не хотела, но мой внешний вид на отснятом кадре и моя настойчивость привели к тому, что она согласилась переснять сцену с браслетом в естественной обстановке. Мы снова сняли сцену с настоящей грязной лужей, она и вошла в фильм. Я должна была это сделать. Это была ключевая сцена, определявшая то, что было бы местью Маримар, это была кульминация истории, и она должна была выйти, как можно реальнее. Люди до сих пор говорят мне, что плачут, видя ее, потому что на лице Маримар было написано неподдельное сильное унижение. В “Марии из предместья” я тоже пережила интересные моменты, в которых адреналина была в избытке. Мария зарабатывала себе на жизнь, собирая бутылки на помойке, и съемки проходили на самой большой мусорной свалке Мехико. Все время пахло мертвечиной и дохлыми мышами. На этой свалке мы проводили очень много времени. По роли я не могла прикрыть себе лицо, но и во время перерыва я не зажимала нос рукой, потому что во время отдыха я разговаривала с нищими, живущими на свалке, потому что они зарабатывали себе на жизнь, роясь в помойке в точности так же, как и Мария из предместья. Пока они копошились в горах настоящего мусора, я копалась в мусоре бутафорском. Техники уже соорудили свалку из предварительно отсортированного мусора, более “чистую”, как мы говорили, строго следя за тем, чтобы не допустить ни малейшего риска ни для моего здоровья, ни для здоровья членов съемочной группы. Вид детей, отыскивающих среди мусора какую-нибудь еду, а также игрушечные машинки и куклы или какие-нибудь другие игрушки, которые они делали своими, навсегда запечатлелся в моей памяти. Несколько месяцев спустя, я вернулась туда с едой и игрушками для семей, живших вокруг свалки. Для меня всегда было важно пообщаться с реальными людьми, которые вдохновили писателей и сценаристов на создание моих героинь, поговорить с Мариями Мерседес, со множеством таких же Маримар и Мариями из предместья. Когда мы делали перерыв между съемкой разных эпизодов, я подходила к людям, живущим на свалке, и спрашивала: “Послушайте, что Вы делаете? Я смотрю, как Ваш ребенок бегает там в подгузниках по всей свалке. Почему? Неужели Вы не боитесь, что он заболеет?” И они мне отвечали: “Нет, сеньорита, они уже привыкли”. Это просто потрясло меня! В особенности потому, что там можно было столкнуться со всем, начиная от голов животных и заканчивая человеческими руками и ногами, равно как и разлагающимися зародышами. Это на самом деле было тяжело! Когда я шла по свалке, то чувствовала, что земля шевелится под моими ногами, как живой ковер. Это были тараканы и мыши, которые носились под пластиковыми мешками и картонными и бумажными коробками. Все это выглядело движущимся ковром. Едва заканчивалась съемка, и я тут же вставала прямиком под душ в своем прицепчике-гримерке. Я не знаю, чего хотела, то ли избавиться от запаха, то ли смыть эти яркие картины, вихрем крутившиеся в моей голове. Это были тяжелые, а в чем-то и жесткие моменты, но я храню их в душе, как экстраординарный жизненный опыт в моей артистической карьере. Были и другие моменты, которые повергали меня в уныние и жутко выматывали. Это были эпизоды, в которых по сценарию мне приходилось плакать. Я плакала по-настоящему, ощущая боль внутри себя, я страдала, и вдруг: “Сто-о-оп! Свет сместился” Что? Кто это сказал? Мне хотелось убить того, кто заорал, кто не закрепил лампу, кого-нибудь, потому что очень трудно снова вернуться к этому моменту и к тому состоянию. Конечно, как хороший сериальный актер ты можешь снова и снова входить в роль для того, чтобы отыграть сцену столько раз, сколько понадобится, но тот первый момент, когда ты был напуган до глубины души, до каждой клеточки своего тела, уже не вернется. Снова ухватить ту же нить начальных чувств – нелегкое дело. В “Росалинде” мы снимали еще одну сцену на крутом берегу. Эпизод, когда Росалинда сходит с ума и вот-вот выбросится из здания, мы тоже снимали без страховки. Не было ни защиты снизу, ни каких-то приспособлений, не было ничего, даже надувного матраса. Был момент, когда я подумала: “Если бы я и вправду захотела броситься вниз прямо сейчас, то могла бы и в самом деле умереть”. Я не хотела покончить жизнь самоубийством, ничего подобного, но я поняла, что слишком сильно рисковала без всякой на то необходимости. Я всегда ходила по лезвию ножа, всегда рисковала, что, никогда не сделала бы теперь. flores de azar(досл: цветы случая, цветы удачи) – здесь, скорее всего, имеются в виду цветы привезенные из арабских стран , поскольку слово azarпришло в испанский язык из арабского и первоначально имело значение “цветок”, и Талия просто иронизирует по поводу слухов nomás (влат. ам.=no más=nada más, solamente) – только tiradero – мусорная свалка (мекс.) oiga(mira) qué onda (=1.-Que haces; 2.-Como estas; 3.-Que cuentas; 4.-Hola.) – здесь: что вы делаете
|
© Перевод — Вера Голубкова