Глава 27
| Сarina me llama y me invita a tomar una cerveza en uno de los quioscos del Retiro. «Si no es demasiada naturaleza para ti —me dice—, con todos esos árboles, hierba, urracas, un estanque...». Le prometo no vomitar esta vez. Hace un sol fresco de principios de otoño y podría empezar a describir ahora el color de las hojas de los plátanos y el reverbero del sol sobre las aguas verdosas del estanque... pero a quién le importan las hojas, el sol, las familias endomingadas, los barquilleros, el mundo fuera de este túnel que me lleva a donde está ya sentada Carina, hoy en vaqueros y con una chaqueta desgastada de cuero negro, zapatillas deportivas, como si haberse mostrado en chándal la hubiese relevado de la obligación de seguir llevando aquellos trajes de chaqueta que sólo te permiten pensar en una vida de oficinas, vagones de tren de clase preferente, aeropuertos, comidas de trabajo. No sé si me busca los ojos o si contempla su reflejo en mis gafas de sol. Pido vermut, que es lo que está bebiendo ella. No estoy convencido de lo que voy a hacer, ni siquiera estoy seguro de que lo habría hecho si ella no me hubiese puesto una mano en la rodilla y preguntado: —¿Te pasa algo? ¿Sigues enfermo? —Tengo que contarte una cosa. Quita la mano de mi rodilla, juguetea con el vaso. Contempla un rato a los paseantes, a ese perro que se escapa de la correa de su amo y corretea entre las mesas, a un niño que se esfuerza por montar en un patinete pero tiene que bajarse cada dos o tres pasos porque pierde el equilibrio. —Si fuésemos una pareja pensaría que me vas a revelar que tienes una amante. Así empiezan esas conversaciones, ¿no? —No sé. Sólo he tenido una amante. —Y yo ninguno. Anda, vamos a dar un paseo mientras me lo cuentas. Deja en la mesa el dinero de los vermuts. Yo apenas he tenido tiempo de probar el mío. Nos levantamos y se cuelga de mi brazo. Caminamos enlazados hasta el borde del estanque. Podría ser la chica que sale conmigo, así, con su brazo enganchado al mío, callada y a la vez cercana, podríamos estar paseando como todos los domingos, o sólo como este domingo en que hemos decidido acercarnos al Retiro después de tanto tiempo, y podríamos tener o no tener una historia de paseos por el Retiro, bancos predilectos, habernos besado en este mismo a cuyo lado pasamos, o haber tenido en él también discusiones, desencuentros, reconciliaciones. Podría ser que ésta no fuese la primera vez que nos apoyamos en la barandilla del estanque y, mientras miramos las barcas, y los grupos de adolescentes que se echan agua con los remos y se gritan de una barca a otra y se ríen y se insultan amistosamente, y establecen alianzas, complicidades, rivalidades, así, apoyados en la barandilla, habríamos hablado de lo que hablan todas las parejas recientes, de sí mismos, y esta conversación sólo sería una más. Carina no suelta mi brazo, parece buscar el contacto con mi cuerpo, algún tipo de consuelo o alivio que le produce estar junto a mí. —Empieza. Qué es lo que tienes que contarme. Clara, según Samuel —Como nunca lo has comentado, sospecho que Clara no te lo contó, y en realidad no me extraña porque es una de esas cosas que no habría deseado que tú supieses, esas que la hacían compararse contigo y sentir vergüenza por el resultado. No me dijo expresamente que no te lo contara, así que no creo traicionarla, y además, los muertos no tienen derechos, lo que uno calla o revela debe decidirse según el efecto que haga en los vivos. Y no creas que no me he preguntado más de una vez si debo o no decírtelo, y si he llegado a la conclusión de que sí, de que es algo que tengo que contarte, es sobre todo porque, igual que yo, sigues buscando a Clara, aún no la has enterrado, y no querrías hacerlo antes de convencerte de que sabes quién era tu hermana. Probablemente por eso estás conmigo, y algo parecido podría decirse de mí mismo, y ya te aviso de que hay muchas cosas que quiero preguntarte: quiero saber cómo te hablaba de mí — aunque, como dices, no lo hiciese con frecuencia—, si la notabas ilusionada o temerosa, si hubo defectos que a ella le molestasen especialmente, si de verdad creyó que algún día podríamos vivir juntos. Carina no interrumpe mi larga introducción. Tampoco habla cuando hago una pausa. Tiene un aspecto plácido, satisfecho. Me gustaría mucho que hubiera comenzado a confiar en mí, a sentir que a mi lado puede bajar la guardia, relajarse, respirar. —Seguro que te llamó la atención lo que nos dijo Alejandro, que Clara le pidió que tuviesen un hijo, y que a él le pareció que la propuesta demostraba que Clara estaba cayendo en la desesperación y por eso, aunque Alejandro no lo dijo así, intentaba agarrarse a algo sólido, creer en un proyecto que detuviese ese resbalarse hacia el fondo. Ahora Carina se ha vuelto hacia mí. Ha abierto la boca como si fuese a hablar pero aguarda a que yo continúe. Creo que intuye lo que le voy a decir. —Pero Alejandro no entendió a Clara, como en tantas cosas. Lo que Clara le estaba queriendo decir es que estaba embarazada. —¿De ti? —Eso me dijo ella. No puedo saberlo. Carina me echa la mano a la cara y ya casi siento el arañazo, pero lo que hace es arrancarme las gafas de sol y tirarlas al estanque. Luego se lleva esa misma mano a la boca, como sorprendida por lo que acaba de hacer, y los dos contemplamos las gafas hundirse, más deprisa de lo que yo habría esperado, en las aguas verdosas. —Pues me costaron un dineral. Armani, o Calvin Klein, o algo así. Seguimos con la mirada fija en el lugar en el que desaparecieron las gafas, como si esperásemos verlas salir a flote. Y creo que Carina está a punto de echarse a reír, o a llorar, aún con la mano pegada a los labios, o a lo mejor es que el sol le da en los ojos y por eso los tiene entrecerrados. Como no parece que vaya a añadir nada, continúo la historia. —Clara me dijo que el padre era yo, y ahora tengo que explicarte que fue entonces cuando me pidió que nos fuésemos a vivir juntos. Y yo en realidad no le dije que no quería vivir con ella, como te contó, sino que así no, que no podíamos irnos a vivir juntos como antes, cuando las parejas se casaban porque el hombre había dejado preñada a la chica. La decisión, que iba a poner patas arriba nuestras vidas, no podíamos tomarla por eso, sino porque verdaderamente lo queríamos, y ella hasta entonces siempre me había dado a entender que no lo quería, que estaba dispuesta a mantener esa relación de fin de semana conmigo pero nada más, y yo me había sentido más útil que deseado, un instrumento que ella empleaba para sacar un poco de sus goznes una vida demasiado bien encajada. Nunca protesté, es lo que ella quería, y yo lo aceptaba, pero no estaba dispuesto a irme con ella para ser el padre de su hijo o algo así. —¿Estaba embarazada cuando tuvo el accidente? —¿Quieres decir que si había abortado? No lo sé. Pasó un par de semanas sin llamarme, y ya no volvimos a hablar. —Pero tú le pediste que abortara. —Yo le pedí que se pensara si quería tenerlo. —O a lo mejor era una prueba. Una de esas cosas que se le pasaban por la cabeza y no pensaba mucho en las consecuencias. —Es que ella en realidad no quería ser madre. —Tú tampoco tienes hijos. —Pues no. —¿Por qué? —Porque no. —¿Tu mujer o tú? —Ella. Pero quizá no es que no los quisiese sino que no los quería conmigo. Yo qué sé. Ya te has dado cuenta de que no soy un genio con las mujeres. —No, eso es verdad. Entonces, tú no estabas en contra de tenerlos. —No sé, Carina. Nunca he vivido con nadie que de verdad lo desease y tampoco era algo que me hiciese particular ilusión. —Prefieres beber bourbon en la terraza —Carina vuelve a acercar la mano a mi cara, pero esta vez lentamente, como para que comprenda que no tengo nada que temer. Me acaricia la mejilla, con un puchero sonriente en los labios, y aunque pienso que esa caricia podría hacérsela a un perro que llega jadeando y con la correa colgando a su lado, «a ver, ¿te has perdido, dónde está tu dueño?», me conforta sentir sus dedos sobre mi piel. —Prefiero beber bourbon en la terraza, leer, salir, quedar con amigos. Hace no sé cuánto tiempo que no quedo con nadie. Ni con Fran, ni con Javier, ni con Alicia. Me gustaría presentártelos. Se pelean todo el tiempo. —Pero tú no participas en las peleas, claro. —Raras veces. Me vas conociendo. —Te voy conociendo y si te digo la verdad no siempre me gustas. —Por eso has tirado mis gafas al estanque. —No sé por qué lo he hecho. En el fondo da igual que estuviese esperando un niño. Bien mirado, ¿por qué voy a sentir más la muerte de un feto que la de mi hermana? —No, pero es más triste morir cuando esperas un niño. Un proyecto más interrumpido, te imaginas la ilusión... —Además, no me creo lo del embarazo. —¿Y por qué te iba yo a mentir? —Sigue contándome. —No sé cómo seguir si no te lo crees. Me dijo que estaba embarazada y que el niño era mío, me pidió que nos fuésemos a vivir juntos y le respondí que no. Y luego supongo que le propuso a Alejandro tener un hijo. Yo no pensaba que de verdad desease tenerlo, y sigo sin pensarlo. Una de sus locuras, una de esas formas que tenía de querer hacer un quiebro a la vida. Lo que no me encaja del todo es que quisiese cargar a Alejandro con un hijo que no era suyo, no le pega, Clara tendía a hacer las cosas de frente. —Pero se encontraba contigo a escondidas. Tiene razón. Es un punto débil de mi argumentación. Y ella lo señala como si estuviese pensando en voz alta sobre su hermana, quizá comprendiendo algo por primera vez. Me toma de nuevo del brazo y me aleja de la barandilla. Apenas hemos caminado unos segundos por el paseo, se nos acerca una gitana con una rama de romero en la mano; quiere echarnos la buenaventura: «Sois una pareja requeteguapa», nos dice. Rechazamos su oferta sin pararnos. «Vais a tener cuatro hijos, tan guapos como vosotros, ven aquí, rubia, que te leo las líneas de la mano.» «Que no.» «Vais a tener cuatro hijos, dos paralíticos y dos maricones.» Y se va tan digna como una emperatriz romana. Carina se ríe y se aprieta un poco más contra mí. —Yo era su amante, pero en realidad Clara habría preferido que las cosas fuesen de otro modo, sin clandestinidad ni engaños. Eso, vivir de frente. —No estaba embarazada. Me parece que os lo dijo, a los dos, para convencerse de que ninguno saltaría al fuego por ella, de que no había nada profundo de verdad que os uniese. Porque iba a abandonaros, para entonces ya estaba pensando en separarse de los dos. Y necesitaba estar segura. En realidad, Clara ya os había dejado. A Carina le gustaría conservar esa idea de su hermana, a mí también: la chica independiente, la que quiere hacer las cosas hasta el fondo, la que va más lejos. Me imagino a Clara así, poniéndonos en esa disyuntiva, esperando nuestras respuestas aunque ella ya las sabe. Me la imagino asintiendo, pensando: «Os voy a dejar, la vida no es esto». Imaginamos los dos, estoy seguro, a esa chica que se va a vivir con okupas, que se escapa y busca, que corre y se arriesga, que está a punto de caer y se levanta, que no se resigna. La imaginamos y nos gusta, aunque ninguno de los dos esté hecho para ella. Porque no es verdad que yo sería ese hombre que la acompañaría durante caídas y recuperaciones, que soportaría vaivenes y desconciertos. Me gusta Clara, me gusta mucho, y quisiera que esa chica pecosa fuese mi amiga, que me contase sus aventuras y se riese de las historias siniestras de su pasado mientras tomamos una cerveza en mi terraza. Porque yo invitaría a Clara a venir a mi terraza, también en los malos tiempos, en esos que lleva el pelo y el humor como el ala de un cuervo, en los que no parece haber salida ni futuro, en los que resulta insoportable la idea de vivir así para siempre —así: sometida, sin ilusión, aunque sin grandes desgracias, sin entusiasmo y sin riesgo—. Yo la escucharía, no le daría consejos, me limitaría a estar con ella e intentar entender lo que siente. Mi casa sería para ella un refugio en el que esconderse y coger fuerzas para volver a saltar. Yo no le construiría una casita de muñecas, como Alejandro. Tan sólo una guarida, ese lugar para respirar, antes de continuar la carrera. Atravesamos el Retiro; caminamos despacio, cada uno sumido en sus propios pensamientos, aunque estoy seguro de que los dos pensamos en Clara. Sin ponernos de acuerdo, continuamos andando por la calle Atocha. Ni ella me pregunta ni yo a ella. Sigue enganchada a mi brazo. El estruendo del tráfico, los chirridos de los frenos, las voces de la gente, los variados sonidos de los móviles, los gases de escape, los empujones y las prisas, la suciedad de los edificios, el calor enrarecido que sale de la boca del metro, la angosta acera en la calle de la Magdalena, las motos subiéndose a ella para sortear el embotellamiento, la yonqui que nos pide unas monedas para comer, el olor a calamares, los carteles medio arrancados que convocan a la huelga general, los quioscos de flores en la plaza de Tirso de Molina, el mendigo que todos los días extiende una mano mientras en la otra sujeta un cigarrillo encendido, los chinos a la puerta de sus tiendas, en pie, en cuclillas, solos, en parejas, ausentes, aburridos. No hablamos. Atravesamos la ciudad como si fuese el decorado de nuestras vidas. Nada nos concierne aunque a veces atraiga nuestra atención. Abro el portal. El ascensor está en el bajo, ni siquiera tenemos que esperar. Sube con la lentitud de siempre, y nosotros dentro, conscientes del momento, sin una duda —yo, al menos—, seguros de los movimientos que aún faltan: la puerta del ascensor que se abre, yo cedo el paso a Carina, saco las llaves del bolsillo, giro dos veces la de seguridad en la cerradura, empujo la puerta. —Entra —digo. Y ella tiene los ojos más oscuros que le he visto nunca. Los ojos de quien se asoma a una cueva con temor pero convencido del siguiente paso. Atraviesa el umbral, no hay marcha atrás. Antes de llegar al salón se ha quitado los pendientes y las zapatillas. Deja la chaqueta de cuero en el respaldo de una silla. Arroja los pendientes sobre la mesa como quien lanza los dados, se gira, levanta las cejas. —¿Me das un segundo? —Claro. Sus pasos se han vuelto lentos, aunque no me parece que titubee. Es como si a cada paso estuviese escuchando lo que le dice su cuerpo. Sus pies desnudos sobre el parquet, ese pequeño baile a cámara lenta, se sacude el cabello, aunque es demasiado corto para ser sacudido, desabrocha un botón de la blusa, abre la cremallera del pantalón, el giro de puntillas al llegar al baño, sus ojos aún oscuros, la sonrisa de quien recuerda. Es más alta que Clara, también algo más angulosa. También, por primera vez, me parece más guapa que su hermana. Yo me quito el reloj por hacer algo. —Ahora vuelvo —dice y, antes de desaparecer en el baño—: No te vayas. |
Звонит Карина и приглашает меня выпить пива в одном из павильончиков парка Ретиро. “Конечно, если природа с ее деревьями, травами, сороками и прудом для тебя не слишком,” – добавляет она. Я даю ей обещание, что на этот раз меня не вырвет. Начало осени. Ярко светит солнце, но уже по-осеннему прохладно. И сейчас можно было бы начать открывать цвет платановых листьев и отражение солнца на зеленоватой водной глади пруда... но кому важны листья, солнце, воскресные семьи, продавцы вафель, и вообще весь мир снаружи этого туннеля, ведущего меня туда, где уже сидит Карина. Сегодня она в джинсах, черной потертой кожаной куртке и кроссовках. Она как будто демонстрирует своим спортивным видом, что уже освободилась от обязанности и дальше носить те костюмы, которые позволяют тебе думать лишь об офисной жизни, вагонах класса люкс, аэропортах и рабочих обедах.Я не знаю, ищет ли Карина мои глаза или просто смотрит на свое отражение в моих солнцезащитных очках. Я заказываю вермут, тот, что пьет она. Я не уверен в том, что собираюсь сделать, более того, я не уверен даже в том, что сделал бы это, не положи Карина руку мне на колено и не спроси:- Что с тобой? Ты все еще болен?- Я должен рассказать тебе одну вещь.Она убирает руку с колена и поигрывает стаканом. Какое-то время она разглядывает праздношатающихся людей, собаку, убегающую от хозяина и носящуюся между столиками, ребенка, с трудом забирающегося на самокат и падающего через каждые два-три шага из-за потери равновесия.- Если бы мы были парой, я подумала бы, что ты собираешься мне сказать, что у тебя есть любовница. Подобные разговоры ведь так начинаются, верно?- Не знаю. У меня была только одна любовница.- А у меня ни одного. Ладно, давай пройдемся, и ты мне расскажешь.Карина оставляет на столе деньги за вермут. Свой я едва пригубил. Мы встаем из-за стола, и она берет меня под руку. Идя под ручку, мы с Кариной доходим до края пруда. Она могла бы быть моей девушкой, могла бы и раньше по воскресеньям гулять со мной, взяв меня под руку, как сейчас, молчаливая и, вместе с тем, такая близкая. Но только сегодня, после долгого времени, мы решили стать ближе друг другу здесь, в парке Ретиро. У нас могла бы быть или не быть история наших прогулок по парку, излюбленные скамейки. Мы могли бы целоваться на том самом месте, куда идем, или спорить, расставаться и мириться там же. Могло бы быть так, что этот раз был бы не самым первым, когда мы облокачиваемся на парапет пруда и смотрим на лодки и компанию плывущих в них подростков. Юнцы гребут, перекрикиваются между собой, смеются, по-приятельски подкалывая друг друга, образуя группки друзей-соперников. Мы с Кариной и раньше могли бы вот так же, облокотившись на парапет, разговаривать о том, о чем говорят все новоиспеченные пары, о нас самих, и сегодняшний разговор мог бы быть чем-то большим, чем просто разговор.Карина не отпускает мою руку. Кажется, она ищет соприкосновения с моим телом. Возможно, находиться рядом со мной – это некий способ утешения или успокоения.- Начинай, что ты должен мне рассказать.КларасословСамуэля.- Поскольку ты никогда этого не говорила, подозреваю, что Клара не рассказала тебе об этом. На самом деле это меня не удивляет, поскольку Клара не хотела, чтобы ты узнала о некоторых вещах, и это одна из таких вещей. Это вещи, которые заставляли ее сравнивать себя с тобой, и стыдиться себя. Клара не дала мне строгого запрета не говорить тебе об этом, так что я не думаю, что предам ее. Кроме того, у мертвых нет прав. Человек сам должен решить, молчать ему или рассказать что-то, в соответствии с тем, какой эффект произведет его рассказ на живых. Не думай, я много раз спрашивал себя, должен ли я говорить тебе об этом. В итоге я пришел к выводу, что должен. Прежде всего, потому, что ты, как и я, продолжаешь спрашивать о Кларе, ты все еще не похоронила ее и не хочешь этого делать, пока не убедишься, что знаешь, какой была твоя сестра. Вероятно, поэтому ты со мной, что-то похожее я мог бы сказать и о себе. Предупреждаю сразу, что у меня много вопросов. Я хочу знать, как Клара отзывалась обо мне, хотя ты и говоришь, что она делала это нечасто. Какой ты видела ее, светящейся или испуганной, были ли у меня какие-то недостатки, тревожащие ее, особенно, если она и вправду думала, что когда-нибудь мы могли бы жить вместе.Карина не прерывала моего длинного вступления. Она ничего не сказала, когда я замолчал. Внешне она невозмутима. Она удовлетворена. Мне очень хотелось бы, чтобы она начала доверять мне, почувствовала бы, что рядом со мной она может расслабиться и передохнуть, спокойно дыша.- Уверен, то, что сказал нам Алехандро, привлекло твое внимание. То, что Клара просила его, чтобы у них был ребенок. Ему показалось, что это предложение указывало на то, что Клара впала в отчаяние. Поэтому, хоть Алехандро и не сказал этого, но он пытался уцепиться за что-то прочное, подумав о предложении, которое остановило бы ее падение на дно.Теперь Карина повернулась ко мне. Она открыла рот, словно собираясь что-то сказать, но она ждала продолжения. Думаю, что она интуитивно знала, что я скажу.- Но, Алехандро не понимал Клару, как и многих вещей. Клара хотела сказать, что она была беременна.- От тебя?- Она сказала мне только это. Я не могу этого знать.Карина резко выбрасывает руку вперед, и я почти чувствую царапины на лице, но она только сдергивает с меня солнцезащитные очки и швыряет их в пруд. Потом она подносит ту же самую руку ко рту, словно удивляясь тому, что только что сделала. Мы оба наблюдаем, как тонут в зеленоватой воде очки, гораздо быстрее, чем можно было бы ожидать.- Они влетели мне в копеечку. Армани или Келвин Кляйн, что-то в этом роде.Мы продолжаем сосредоточенно смотреть на то место, где исчезли очки, словно ожидая и надеясь, что они вынырнут из глубин на поверхность. Думаю, Карина вот-вот рассмеется или разрыдается. Она стоит, прижав руку к губам. Скорее всего, оттого, что солнце бьет ей прямо в глаза, она стоит прищурившись. Поскольку она, вроде, не собирается ничего добавить к сказанному мной, я продолжаю рассказ:- Клара сказала мне, что отцом был я, и теперь я должен объяснить тебе, что произошло тогда, когда она попросила меня, чтобы мы стали жить вместе. На самом деле я не сказал ей, что не хотел бы жить с ней, как рассказал тебе, только мы ведь не могли просто взять и начать жить вместе, как делали это до нас, когда пары женились, потому что девушка ждала ребенка. Мы не могли принять это решение, которое перевернуло бы вверх тормашками наши жизни, просто потому, что так хотели. До этого Клара всегда давала мне понять, что она этого не хотела, что она была готова поддерживать наши с ней отношения по выходным, и не более того. Я всегда чувствовал себя больше полезным, нежели желанным, Неким инструментом, который она использовала, чтобы ненадолго вырваться из петель своей жизни, которую ей слишком сильно навязывали. Я никогда не возражал ей, шел у нее на поводу, потакал во всем, но я не был готов пойти с ней, чтобы стать отцом ее ребенка или что-то подобное.- Она была беременна, когда произошел несчастный случай?- Ты хочешь спросить, не сделала ли она аборт? Я не знаю. Она не звонила мне две недели, и мы больше не говорили.- Ты попросил ее сделать аборт.- Я попросил ее подумать, хочет ли она иметь ребенка.- Скорее всего, это была проверка. Одна из тех вещей, что приходили ей в голову, а она не очень-то задумывалась о последствиях.- Дело в том, что в действительности она не хотела быть матерью.- У тебя тоже нет детей.- Конечно, нет.- Почему?- Потому что нет.- Жена или ты?- Она. Не то, чтобы она не хотела детей, скорее всего, она не хотела иметь их от меня. Откуда мне знать. Теперь ты поняла, в отношениях с женщинами я далеко не гений.- Верно. Значит ты не против того, чтобы иметь детей.- Я не знаю, Карина. Я никогда не жил с кем-то, кто по-настоящему этого хотел, да и сам я не особенно мечтал о них.- Предпочитаешь пить бурбон на террасе, – Карина снова подносит руку к моему лицу, только на этот раз медленно, словно давая понять, что мне нечего бояться. Она ласково гладит меня по щеке, по ее губам проскальзывает слабая улыбка, но, несмотря на это я думаю, что точно так же она могла бы приласкать подбежавшую к ней тяжело дышащую собаку с висящим ошейником: “Ну что, малыш, ты потерялся? Ну-ка, давай посмотрим, где твой хозяин.” Нежное прикосновение ее пальцев к моей коже приободряет меня.- Предпочитаю пить бурбон на террасе, читать, гулять, встречаться с друзьями. Прошло уже бог знает сколько времени, как я ни с кем не встречался. Ни с Франом, ни с Хавьером, ни с Алисой. Хотелось бы мне повидаться с ними. Они все время ругаются, спорят.- А ты, конечно, никогда не споришь вместе с ними.- Очень редко. Ты меня поймешь.- Пойму, но, если честно, ты не всегда мне нравишься.- Поэтому ты и забросила мои очки в пруд.- Сама не знаю, зачем я это сделала. По большому счету то, что Клара ждала ребенка, не имеет особого значения. Если хорошенько подумать, с какой стати я буду сильнее переживать смерть какого-то зародыша, чем смерть своей сестры?- Все так, но смерть, когда ты ждешь ребенка, всегда гораздо трагичнее, гораздо печальнее. Рушатся большие планы, ты мечтаешь, представляешь себе…- А, кроме того, не думаю, что сестра была беременна.- А зачем мне врать тебе?- Продолжай рассказ.- Я не знаю, как продолжать, если ты мне не веришь. Я говорю, что Клара была беременна, что этот ребенок был моим, что она попросила меня, чтобы мы стали жить вместе, а я отказался. Я думаю, после этого она и предложила Алехандро обзавестись ребенком. Я не думал, что она на самом деле хотела ребенка, да и сейчас так не думаю. Это одна из ее сумасшедших выходок, одна из тех, что она должна была совершить, чтобы переломить жизнь. Единственное, что здесь ни с чем не вяжется, так это то, что она хотела взвалить на Алехандро ребенка, который не был его. Это как-то не укладывается, Клара всегда склонялась к тому, чтобы делать все напрямую.- Но, она встречалась с тобой тайно.Карина права. Это слабое звено в моих аргументах. Она отмечает это, словно раздумывая о сестре вслух, и, возможно впервые что-то понимая. Она снова берет меня под руку, отводя от парапета. Едва мы прошли несколько шагов по аллее, как к нам подходит цыганка с букетом розмарина в руке. Она хочет погадать нам. - Вы такая красивая пара, – говорит она нам. Мы отвергаем ее предложение и идем дальше, не останавливаясь. – У вас будет четверо детей, таких же красивых, как вы. Эй, блондиночка, подойди сюда, дай-ка я тебе погадаю. Все прочитаю по твоей руке, все скажу, – продолжает цыганка.- Нет, не стоит.- У вас будет четверо сыновей, два паралитика и два гомика, – цыганка отходит от нас с достоинством римской императрицы.Карина смеется и чуть сильнее прижимается ко мне.- Я был ее любовником, но на самом деле Кларе хотелось бы, чтобы все было иначе, без нелегальщины и обмана. Словом, жить открыто.- Она не была беременна. Мне кажется, что она сказала это вам обоим для того, чтобы убедиться, что ни один из вас не бросится в огонь ради нее, что не было ничего по-настоящему серьезного, что связывало вас. Она поступила так, потому что уже тогда подумывала о том, чтобы уйти от вас, она собиралась бросить вас обоих. Ей нужна была уверенность, хотя, на самом деле, она уже бросила вас.Карине нравилось отстаивать эту мысль о ее сестре, и мне тоже нравилась эта идея: независимая девушка, которая любит все довести до самого конца, а потом идет дальше. Я представляю Клару именно такой; она ставит нас перед выбором, ожидая от нас ответа, хотя сама уже знает его. Я представляю, как Клара соглашается с нами, думая про себя “Я собираюсь бросить вас, это не жизнь”. Я уверен, что мы с Кариной оба представляем девушку, которая собирается жить в заброшенных развалюхах, которая освобождается от опостылевшей унылой обыденности и ищет, которая вприпрыжку бежит по жизни и рискует, которая, упав, сразу поднимается и не смиряется с поражением. Мы представляем Клару такой, и нам это нравится, хотя ни один из нас ничего для нее не сделал. Вранье, то, что я был бы человеком, который сопровождал бы Клару на протяжении ее падений и возрождений, поддерживал бы ее сумятицу и колебания, непостоянство и беспорядок. Да, мне нравится Клара, очень нравится, и мне хотелось бы, чтобы эта веснушчатая девушка была моей подругой. Мы сидели бы с ней на моей террасе, попивая пиво, и она рассказывала бы мне о своих приключениях, смеясь над своими прошлыми невзгодами. Я приглашал бы Клару на террасу и в тяжкие для нее времена, когда дни черны, как воронье крыло, и кажется, что нет ни выхода, ни будущего. В дни, когда сама мысль – всегда жить вот так, смирившейся, без мечтаний, хотя и без особых бед тоже, без огонька и риска – невыносима. Я выслушивал бы ее, не давая советов. Я ограничился бы тем, чтобы просто побыть с нею, пытаясь понять ее чувства. Мой дом был бы для Клары убежищем, в котором она могла бы укрыться и набраться сил, чтобы снова вприпрыжку бежать по жизни дальше. Я не возвел бы для нее кукольный домик, как Алехандро, в моем доме Клара не была бы игрушкой. Мой дом служил бы ей всего лишь пристанищем, местом, где она могла бы передохнуть и отдышаться перед продолжением забега.Мы с Кариной не спеша идем по парку Ретиро. Каждый из нас погружен в свои собственные мысли, хотя, я уверен, что мы оба думаем о Кларе. Дойдя до конца парка, мы, не сговариваясь, идем дальше по улице Аточа. Мы ни о чем не спрашиваем друг друга. Карина все так же цепко держит меня за руку. Шум проезжающих машин, визг тормозов, голоса людей, гудки, рев моторов. Толчея и спешка, грязные здания, жаркое марево на выходе из метро. Узенький тротуарчик на улице Магдалены и машины, припаркованные на нем, чтобы не создавать пробки. Наркоманы, выпрашивающие у нас несколько монет на еду, запах кальмаров, наполовину оторванные плакаты, объявляющие о всеобщей забастовке. Цветочные киоски на площади Тирсо де Молина, нищий, стоящий каждый день с протянутой рукой, сжимая в другой недокуренную сигарету. Китайцы, с отсутсвующим или скучающим видом, парами или в одиночку, стоящие или сидящие на корточках, у дверей своих лавчонок.Мы с Кариной молча идем по городу, как будто он всего лишь декорация наших с ней жизней. Нас с ней ничего не касается, хотя иногда и привлекает наше внимание. Я открываю дверь подъезда. Лифт находится внизу, и нам с Кариной не приходится даже ждать его. Лифт поднимается со своей всегдашней неторопливостью. Находясь в нем, мы даже не до конца уверены в том, что движемся, по крайней мере, я. Дверь лифта открывается, и я пропускаю Карину вперед. Достаю из кармана ключи и, повернув их пару раз в замке, толкаю дверь.- Заходи, – говорю я. Таких темных глаз, как у Карины, я никогда не видел. Это глаза человека, со страхом заглядывающего в пещеру, но убежденного в своем следующем шаге. Карина переступает порог, и обратного хода нет. Перед тем, как войти в комнату, она сняла с себя серьги и кроссовки. Она оставляет кожаную куртку на спинке стула, бросает серьги на стол, как швыряют игральные кости и поворачивается ко мне, вопросительно подняв бровь.- Дашь мне минутку?- Конечно.Ее шаги замедляются, хотя мне не кажется, что она сомневается. С каждым шагом она будто прислушивается к тому, что говорит ей ее тело. Ее босые ноги на паркете – это маленький танец в замедленной съемке. Она встряхивает волосами, хотя они слишком короткие, чтобы встряхнуться. Карина расстегивает пуговицу на блузке и молнию на джинсах, на цыпочках поворачивается к ванной. Ее глаза еще темнее, а на губах улыбка той, кого она вспоминает. Она выше Клары и несколько угловатее ее, но, вместе с тем, впервые она кажется мне красивее своей сестры. Я снимаю часы, лишь бы что-то сделать.- Я сейчас вернусь, – говорит Карина, прежде чем скрыться в ванной, – не уходи.
estruendo – шум и беспорядок от большого скопления народа |