Глава 26
| Entro en el despacho de José Manuel sin llamar, como hace él cuando viene al mío, y me siento en el sofá de cuero. Él no aparta la mirada de la pantalla. —He estado enfermo. Por eso no he venido. —Nadie se había dado cuenta de tu ausencia. A lo mejor es que ya nos habíamos acostumbrado. —He tenido una época difícil. —Y yo. Y la empresa. ¿Tú sabes lo que es cuadrarlo todo sin un administrador? Pero a ti te da igual. Tú haces lo que te apetece, sin preocuparte de los demás. Yo estoy aquí todo el día trabajando... —Parecemos marido y mujer. —¿Sabes que los kosovares han reducido en un quince por ciento la oferta? Dicen que la empresa está en peor estado de lo que les aseguramos. —Y tienen razón. Hay muchos materiales en el almacén a los que hemos calculado el precio de mercado pero son invendibles. —Gracias por avisarme. Se levanta de su silla giratoria y acolchada de ejecutivo, una silla de respaldo alto de color burdeos que resopla y cruje cuando José Manuel se mueve, como en una película de Tati. Viene a sentarse al sofá, a mi lado, y yo me entrego a mi tarea favorita de levantar las escamas del cuero con la uña.— ¿Y si compro yo la empresa? Había esperado una reacción fogosa, su risa forzada, una sucesión de cáspitas y narices y reperas, una incredulidad fingida e histriónica. —He echado a cinco. Cinco de quince. Pero los kosovares dicen que sobran dos. —¿Y qué piensa Genoveva? —Aún no lo sabe. —¿Y qué pienso yo? —No sé cómo siendo tan listo le sacas tan poco provecho. —Somos los que tenemos mayor antigüedad y los salarios más elevados, echarnos cuesta caro y quieren que nuestros despidos los pagues tú. —Supongo que a ti te da igual. Si vendemos no te vas a quedar. —Eso es lo que no saben ellos. Que no tendrían que echarme. —O sea, que te hago un favor si te despido. Pues no pienso hacerlo. —¿Y si te compro la empresa? —No me jodas, Samuel. —Has dicho una palabrota. —También puedo mandarte a tomar por culo. —Es una idea. Lo de comprar la empresa, no lo de tomar por culo. Ahora sí, José Manuel se echa a reír. Y no suena nada forzado, sino que la risa parece subirle desde la planta de los pies en largas sacudidas, aunque con la cabeza niegue una y otra vez como si no se creyese tanta hilaridad. —Pero ¿tú te ves...? Pero ¿de verdad...? Pero ¿tú has pensado...? —Nadie me iba a aguantar en otra empresa. —Eso es cierto. Espera, que voy a llamar a mi mujer para contárselo; le va a hacer muchísima gracia. —Podrías quedarte como socio minoritario, al quince por ciento, como yo ahora. De esa forma sólo tendría que comprar el setenta. Aun así, tendré que empeñarme hasta las cejas. —Lo estás diciendo en serio. O sea, lo has estado pensando de verdad. —¿Sabías que el encargado del almacén tiene una hija mongólica? —No me digas que haces esto porque te da pena el encargado. —El encargado me da igual. Lo hago porque me parece una idea divertida. Rescatar una empresa. Suena importante. ¿Da sentido a tu vida ser empresario, crear puestos de trabajo, levantar el país? José Manuel se acerca a la puerta, le pide a voces a Genoveva que nos traiga un whisky. —O te parece pronto para beber. —¿De dónde va a sacar un whisky Genoveva? —Tiene una botella en su escritorio. Lo que no tenemos es hielo. —Con diez empleados podríamos trabajar los próximos meses sin pérdidas. Nueve porque yo me quitaría el sueldo y la empresa no me pagaría la Seguridad Social. —Me dijiste que la empresa no podía funcionar con menos empleados. —A veces no pienso de verdad lo que digo. Lo que tenemos que hacer es reducir el material en almacén para alquilar una nave más pequeña y tener menos camiones parados: que lo que llegue salga inmediatamente. Como las líneas aéreas. Es decir, ellas ahorran teniendo los aviones menos tiempo en tierra; y nosotros debemos elaborar un plan para que nuestros proveedores nos traigan el material justo antes de que nosotros tengamos que entregarlo. Just in time, se llama eso —Genoveva entra con una bandeja en la que hay dos vasos y una botella. La deja sobre la mesa y no se decide a marcharse, como si aguardase una explicación—. Y tenemos que comprar un frigorífico. Si nos vamos a aficionar al whisky a estas horas, al menos necesitaremos hielo. —No he dicho que sí. Te estoy escuchando. Genoveva acaba por marcharse, aunque se le nota en los pasos cortos y lentos, en una apenas apuntada torsión del tronco, en el cuello ligeramente más largo de lo habitual, que desearía quedarse y averiguar qué lleva a sus jefes a tomar whisky a las diez y media de la mañana. —Te preparo un plan en serio. De financiación y de logística. Las relaciones públicas son cosa tuya. Hablar con los proveedores, cambiar los que no se adapten, captar clientes. Y tenemos que hacer una transición a productos con más valor añadido. Más azulejo y menos ladrillo. Más cristal y menos plástico. Cuanto más caro, mejor. —Pero eso aumenta la inversión inicial. Y estamos en crisis. —Las crisis las pasan las clases bajas y, si vienen mal dadas, las medias. El consumo de productos de lujo se dispara en tiempos de crisis. —Pero todo esto podríamos haberlo iniciado hace tiempo. Llevo un año intentando mejorar la productividad. —Lo siento. Sólo era el administrador. Estoy empezando a pensar como socio. —Ya eras socio antes. —Pero poco. No lo había asumido. Ahora veo las cosas como capitalista. —Eres un payaso. —Hablo en serio. —Me lo voy a pensar, ¿vale? Me lo voy a pensar, pero si digo que sí me quedaría con el cincuenta y uno por ciento. No puedo fiarme de tu transformación. Saulo que se cae del caballo —a José Manuel se le guiñan de repente los ojos, me examina como quien va a tasar un cuadro que cree una falsificación—. ¿Te has enamorado? —Siempre estoy enamorado. Si no es de una es de otra. —Porque si es eso vendo inmediatamente a los kosovares. Si la empresa depende de tu vida sentimental y del entusiasmo provocado por tu agitación hormonal no la conservo ni un segundo. —Se llama Carina. Me he enamorado de una mujer que se llama Carina. Me quedo yo mismo sorprendido. No sé si lo que acabo de decir es un descubrimiento o una invención. «Me he enamorado de Carina», he dicho, cuando lo habitual en mí habría sido decir «salgo con», «tengo una relación con», «estoy con». Pero suena bien, «me he enamorado de Carina», aunque no sé exactamente lo que significa y por eso no sé si es verdad. José Manuel deja el vaso en la bandeja, coge la botella pero en lugar de echarse más whisky se la lleva al regazo. Desenrosca y enrosca varias veces el tapón. Reacciona por fin. —No, hombre, no; y yo que me estaba ilusionando. —Pero he salido con un montón de mujeres y nunca me había dado por trabajar. Y menos por asumir responsabilidades. —Eso es verdad. Pero ¿por qué sales a estas alturas con esto? Podías haberlo pensado antes —se levanta. Coge la botella y los vasos y yo tengo que ayudarle a abrir la puerta. Sacude la cabeza como un padre preocupado —. Bueno, sácame las cuentas y hablamos —concede, aparentemente de mala gana—. Pero a los kosovares les sigo diciendo que vamos a vender. No voy a cambiar de la noche a la mañana por una ventolera tuya. Es mentira, ya ha cambiado. Ya está haciendo planes e imaginando cómo sería mantener la empresa, se agarra a ella y acepta tan rápido pensar mi propuesta que me pregunto si de verdad quería realizar la venta, si no había montado una pantomima para obligarme a reaccionar. Después de nuestra conversación bajo al almacén. Al principio me parece desierto. No veo a ninguno de los obreros en la nave, no hay camiones descargando ni carretillas en marcha. José Manuel habrá echado a los rumanos, que fueron contratados más recientemente, pero los otros deberían andar por ahí, perdiendo el tiempo como yo. De la oficina del almacén sale una música electrónica machacona. Dentro están el encargado y unos cuantos obreros, no todos. No sé qué estarían haciendo, probablemente nada, sentados unos alrededor de un pequeño escritorio de metal, otros de pie junto a la radio, como en esas escenas de película en las que una familia escucha por radio el avance del ejército aliado; pero la radio aquí es digital y lo que suena, música de discoteca. —No se va a despedir a nadie más —les digo. En lugar de volverse hacia mí se vuelven hacia el encargado. Él levanta la vista pero no parece encontrar nada interesante en mi cara. Rebusca en un cajón y saca algo envuelto en papel de aluminio. Tiene otra vez la gorra de siempre tapándole la calva, y ese gesto entre aburrido e irritado de quien no desea ser molestado por intrusos. —¿Y eso quién lo dice? Se pasa una mano por la frente, como si hubiese hecho un esfuerzo reciente. Se encoge de hombros a destiempo, y dos ecuatorianos lo imitan. —Yo. Vamos a transformar la empresa, no a venderla. —Y nos vas a pedir que nos esforcemos, porque éste es el barco de todos y si se hunde nos hundimos todos. Porque ésta es nuestra empresa y formamos una gran familia. Desenvuelve parsimoniosamente el previsible bocadillo de embutido, lo contempla unos segundos antes de llevárselo a la boca, le propina un bocado de gigante de cuento, de esos que en una mano aferran a un niño pataleando y en otra un árbol arrancado de raíz mientras atraviesan montes de una zancada. Sigue contemplando el resto del bocadillo, y a mí por encima de él. —No, tan sólo quería informaros. —Y vas a readmitir a los que habéis echado —masculla. —Víctimas del sistema. Me sonríe con los carrillos llenos, deglute con esfuerzo. —Que lamentas en el alma. —Tanto como tú. El encargado da otro bocado feroz. —Pero nosotros sí nos quedamos, entonces —interviene uno de los ecuatorianos parados junto a la radio. —Vosotros podéis estar tranquilos. —Gracias —responde el ecuatoriano, y no sé si el encargado asiente o tan sólo mueve las mandíbulas al masticar. |
Я вхожу в кабинет Хосе Мануэля без стука, как входит ко мне он, и усаживаюсь на кожаный диван. Он не отрывает взгляд от монитора. - Я заболел, поэтому и не пришел. - Никто и не заметил твоего отсутствия. Скорее всего, мы уже просто привыкли. - У меня был тяжелый период. - И у меня. И у кампании. Ты знаешь, что это такое, согласовывать все одному, без администратора. Ах да, тебе же все равно. Ты делаешь то, что тебе хочется, не беспокоясь о других. Я пашу здесь целыми днями… - Мы похожи на мужа и жену. - Ты знаешь, что косовцы снизили цену на пятнадцать процентов? Они говорят, что предприятие находится в худшем состоянии, чем мы их уверяем. - Они правы. На складе много материалов, стоимость которых мы посчитали по рыночным ценам, но они не продаются. - Спасибо, что предупредил. – Он встает со своего директорского вращающегося кожаного кресла с высокой бордовой спинкой, которое кряхтит и скрипит, когда Хосе Мануэль ездит на нем, как в фильме Жака Тати. Он подходит и садится на диван рядом со мной, а я предаюсь своему любимому занятию, соскребанию ногтем чешуек с кожаной обивки дивана. – А если я куплю предприятие? – Я ожидал жаркой реакции, его натянутой улыбочки, чередования проклятий, сопений, выходов из себя, притворной, фиглярской недоверчивости. - Я уволил пятерых. Пятерых из пятнадцати, но косовцы говорят, что еще двое лишние. - А что думает Хеновева? - Она даже не знает. - А что думаю я? - Не знаю, поскольку, будучи таким умным, ты приносишь мало пользы. - У нас самая большая выслуга лет и самые высокие оклады. Они хотят, чтобы наши увольнения оплачивал ты. - Думаю, тебе все равно. Если мы продадим, то ты не останешься. - Этого они не знают. Того, что им не пришлось бы увольнять меня. - То есть, увольняя тебя, я оказываю тебе услугу. Так я не собираюсь этого делать. - А если я куплю у тебя предприятие? - Не парь мозги, Самуэль, не беси меня. - Ты сказал грубость. - Я могу послать тебя в задницу. - У меня идея купить предприятие, а не в задницу идти. Вот теперь Хосе Мануэль принимается хохотать по-настоящему, он буквально трясется от смеха, отрицательно качая головой, будто не веря своему столь бурному веселью. - Ты себя понимаешь?.. На самом деле?.. Ты подумал?.. - На другом предприятии никто не станет меня терпеть. - Это точно. Подожди, я позвоню жене, расскажу ей, вот уж она повеселится. - Ты мог бы остаться, как акционер, имея пятнадцать процентов, как я сейчас. Таким образом нужно было бы выкупить семьдесят процентов, несмотря на то, что я по уши увязну в долгах. - Ты говоришь серьезно, ты на самом деле думал об этом. - Ты знаешь, что у кладовщика есть дочь-даун? - Только не говори мне, что ты делаешь это, потому что тебе жалко кладовщика. - Кладовщик мне по барабану. Я делаю это, потому что идейка кажется мне занимательной. Выкупить предприятие. Важно звучит. Быть предпринимателем, создавать рабочие места, поднимать страну, это придает твоей жизни смысл, а? Хосе Мануэль подходит к двери и громко просит Хеновеву принести виски. - Или, может, тебе кажется, что виски пить рано. - Откуда Хеновева возьмет виски? - У нее в столе есть бутылочка. Вот только льда у нас нет. - С десятком служащих мы могли бы работать в последующие месяцы без потерь. С девятью, поскольку я лишил бы себя оклада, и предприятие не выплачивало бы мне социальное обеспечение. - Ты же мне сказал, что предприятие не смогло бы работать с меньшим количеством рабочих. - На самом деле иногда я говорю не то, что думаю. Мы должны уменьшить количество материалов на складе, чтобы арендовать под склад меньшее помещение и иметь меньше простаивающих грузовиков с тем, чтобы немедленно реализовывать то, что поступает. Как на воздушных линиях. К слову сказать, они здорово экономят на том, что самолеты проводят мало времени на земле. Мы должны выработать план для того, чтобы наши поставщики привозили нам материалы прямо перед нашей доставкой. Тютелька в тютельку, как я это называю. Входит Хеновева с подносом, на котором стоят два стакана с бутылкой. Она ставит поднос на стол и не решается уйти, как будто ожидая объяснений. - Нам нужно купить холодильник, – продолжаю я. – Если мы пристрастимся к виски в это время, по крайней мере, нам будет нужен лед. - Я не сказал “да”. Я тебя слушаю. Хеновева все-таки вышла, хотя по ее коротеньким и медленным шажкам, едва заметно повернутому телу, по слегка вытянутой шее было видно, что ей хотелось бы остаться и выяснить, зачем она принесла начальству виски, и почему они собираются выпить в половине одиннадцатого утра. - Серьезно, – продолжаю я, – я готовлю план по финансам и логистике. Связи с общественностью – твоя задача. Переговоры с поставщиками, замена тех, кто к нам не приспосабливается, привлечение клиентов. Мы должны осуществить переход к продукции с большой добавочной стоимостью. Больше кафеля, меньше кирпича. Больше стекла и меньше пластика. Чем дороже, тем лучше. - Но, это увеличивает первоначальное вложение, а мы в кризисе. - Кризис касается продукции низшего класса. Они приносят плохие и средние показатели продаж. Потребление роскошной продукции во времена кризиса неизмеримо вырастает. - Все это мы могли бы начать уже давно. Я провожу целый год, пытаясь улучшить производительность. - Все верно. Я был всего лишь администратором. Сейчас я начал думать, как компаньон. - Ты и раньше был компаньоном. - Немножко. Я не примеривал это на себя. Сейчас я вижу вещи, как капиталист. - Ты клоун. - Я говорю серьезно. - Я подумаю, ладно? Я подумаю над этим, но, если я соглашусь, то на пятьдесят один процент. Я не могу поверить в твою перемену. Преображение Святого Павла, да и только, – Хосе Мануэль неожиданно подмигивает мне. Он внимательно изучает меня, как оценивает картину эксперт, думающий, что это подделка. – Ты влюбился? - Я всегда влюблен, не в одну, так в другую. - Если это так, я немедленно продаю предприятие косовцам. Если судьба предприятия зависит от твоей сентиментальной жизни и от твоего энтузиазма, спровоцированного твоим гормональным возбуждением, я не стану держать его ни секунды. - Ее зовут Карина. Я влюбился в женщину, которую зовут Карина. Я и сам удивлен. Я не знаю, находка ли она, та, о которой я сейчас сказал, или сотворение. Я сказал “я влюбился в Карину”, хотя обычным было для меня сказать “я встречаюсь с”, “у меня отношения с”, “я с”. Но как же здорово звучит “ я полюбил Карину”, хотя я точно не знаю, что это означает, и поэтому я не знаю, правда ли это. Хосе Мануэль ставит стакан на поднос, берет бутылку, но, вместо того, чтобы плеснуть немного виски, ставит бутылку на колени и несколько раз отвинчивает и завинчивает пробку. Наконец, он говорит: - Нет, парень, нет. Я даже не мечтал. - Знаешь, я встречался с кучей женщин, но никогда не стремился работать. И еще меньше – брать на себя ответственность. - Это правда. Но почему ты добиваешься таких высот сейчас. Ты мог бы подумать об этом и раньше, – Хосе Мануэль встает, берет бутылку и стаканы, и я вынужден помочь ему открыть дверь. Он встряхивает головой, как озабоченный отец. – Ладно, подготовь мне отчеты, и мы поговорим, – с видимой неохотой разрешает он, – но косовцам я скажу, что мы собираемся продавать предприятие. Я не собираюсь ничего менять за ночь из-за твоей прихоти. Это вранье, он уже все изменил. Он уже строит планы и придумывает, как бы сохранить предприятие, цепляется за него. Он так быстро соглашается обдумать мое предложение, что я невольно задаю себе вопрос, а хотел ли он на самом деле продавать предприятие и не устроил ли спектакль, чтобы заставить меня отреагировать. После нашего с Хосе Мануэлем разговора я спускаюсь на склад. Поначалу он кажется мне пустым и безлюдным. Я не вижу в помещении ни одного рабочего, толкающего ручную тележку, нет и разгруженных грузовиков. Хосе Мануэль уволил румын, принятых на работу совсем недавно, но остальные должны были бы ходить где-то поблизости, теряя время, как и я. Из складской конторы доносится все время повторяющаяся, однообразная электронная музыка. Внутри конторы находятся кладовщик и несколько рабочих, но не все. Не знаю, что они здесь делали, вероятно, ничего. Несколько человек сидели вокруг небольшого металлического письменного стола, другие стояли около радио, как в сценах фильмов, где какая-нибудь семья слушает по радио сводку о продвижении вперед войск союзников. Но здесь радио цифровое и звучит дискотечная музыка. - Больше он никого не уволит, – говорю я им. Вместо того, чтобы повернуться ко мне, они поворачиваются к кладовщику. Тот поднимает взгляд, но, похоже, не находит в моем лице ничего интересного. Он роется в коробке и достает оттуда что-то, завернутое в фольгу. Он опять в своей всегдашней бейсболке, скрывающей плешь. На лице, как обычно, наполовину скучающее, наполовину раздраженное выражение человека, не желающего беспокоиться из-за самозванцев. - И кто это говорит? Он проводит рукой по лбу, как будто только что совершил неимоверное усилие. Он не ко времени пожимает плечами, и двое эквадорцев подражают ему. - Я. Мы собираемся преобразовать предприятие, а не продавать его. - И ты нас просишь, чтобы мы старались, из кожи вон лезли, потому что это наш общий корабль, и, если он потонет, потонут все? Потому что это наше предприятие, и мы образуем одну большую семью. Он по-хозяйски разворачивает бутерброд с колбасой и разглядывает его несколько секунд перед тем, как поднести ко рту. Он откусил от бутерброда кусок, достойный сказочного великана. Из тех, которые в одной руке держат болтающего ногами ребенка, а в другой – вырванное с корнями дерево, одним махом перешагивая гору. Он продолжает разглядывать остаток бутерброда, а поверх него и меня. - Нет, я только хотел сообщить вам. - И ты собираешься принять обратно тех, кого вы уволили, – бурчит он. - Они – жертвы системы. Он улыбается мне набитым ртом, с трудом проглатывая пережеванную пищу. - О которых ты сожалеешь в душе. - Также, как и ты. Кладовщик берет еще один ужасающий кусок. - Тогда мы остаемся, – вмешивается один из эквадорцев, стоящих рядом с радио. -Можете быть спокойны. - Спасибо, – отвечает эквадорец, и я не знаю, выражает ли он этим свое согласие или простожует. |