Memorias de un gato tonto

10. Un artista en vacaciones

Воспоминания глупого кота

10. Виртуоз отдыхает

De mis artes se han dicho muchas cosas. Los de casa las cuentan a los ajenos con una satisfacción que no deja de sorprenderme, porque, a veces, tengo la impresión de que lo hacen como si estuvieran reprochándomelo, más como producto de mi inteligencia y de mi habilidad que como virtud que pueda adornar al personaje al que se las atribuyen; es decir, a mí.

Por ejemplo, mi destreza a la hora de cazar pájaros. Para mí es muy fácil, pero para ellos significa una proeza, aunque la detesten. En las mañanas de calor, con la puerta de la terraza abierta de par en par y el toldo desplegado para proteger del sol los muebles del comedor, tomo posiciones,  agazapado, detrás del murete coronado por una baranda de metal gris. Los pájaros vuelan, en el parque  inmediato, de chopo en chopo, unos árboles crecidos que, como ya he dicho, alcanzan con su afilada punta más arriba del tercer piso, que es el nuestro. De vez en cuando, tratando de protegerse del calor, se posan en la baranda, bajo el toldo. Yo sigo inerte, sin respirar, como si fuera un objeto más de los muchos que hay en la terraza. Cuando el pájaro se ha calmado, ha cogido una cierta confianza y ha dejado de mirar a un lado y otro con rápidos y cortados giros de cabeza, no tengo más que alargar la  zarpa con un movimiento rápido y seco y… Ya lo tengo. El primer mordisco se lo doy en el cuello, para dejarlo sin fuerzas. Después, en la boca, bien asido con mis afilados dientes, todos sus esfuerzos por sobrevivir son inútiles. Creo, además, que el pánico lo inmoviliza.

A Begoña madre, estas sencillas escenas de caza le resultan insoportables. Chilla desesperadamente cuando me sorprende en plena faena o, si no puede evitar la captura, con el pájaro

en la boca. Y me persigue hasta que no tengo más remedio que soltar la presa, cosa que, además, hago de buena gana, pues mi placer no está en comerme al animalillo sino en el ejercicio de cazador y, si acaso, en el primer mordisco, cuando escucho el quebrarse de los tendones del cuello de la pieza voladora. De todos modos, no sé por qué se pone tan histérica. Hasta ridícula se pone a veces. Al fin y al cabo, cazar pájaros no sólo es una de las modalidades de mi instinto, sino que es, además, una de las escasas distracciones que me quedan en una mañana de calor, con la casa vacía y los pájaros provocando con sus chillidos. Como dice muy bien Uxía, en mi defensa, soy un depredador.

En cambio, cuando cazo topos o ratones en el jardín de Murguía, todos me aplauden. Pero Murguía es otra cosa, otro mundo, una vida distinta, mi tiempo de verdadera libertad.

A Murguía voy tres o cuatro veces al año. Está lejos. Son varias horas de coche, que, desde hace algunos años, me paso metido en una maldita jaula, en la que me hago de todo -tan grande es la angustia-, desde echar baba por la boca hasta irme por la pierna abajo como en los mejores días del rincón del comedor, bajo la silla. Antes me llevaban suelto en la parte de atrás del coche, pero comprendo, aunque me fastidie, que no han tenido más remedio que encerrarme, porque mis nervios se soltaban de tal manera con la velocidad, que no hacía más que dar saltos, me iba constantemente sobre la moqueta del coche y hasta, en más de una ocasión, llegué a saltar a la parte delantera, sobre el conductor -el que manda, casi siempre-, con el susto y el consiguiente enfado, que se traducía en una orden, nunca cumplida, de que me arrojaran a la carretera. Así que me lo tengo ganado a pulso y no me quejo, pero no dejan de ser unas horas de horrible castigo, metido allí, como un vulgar ladrón -algo que soy, por supuesto- entre rejas.

Menos mal que suelen darme una pastilla contra el mareo, que me amodorra y, al tiempo, me tranquiliza un poco, y así, las horas de sufrimiento se soportan un poquito mejor.

Cuando aterrizamos en Murguía, frente a la puerta metálica y levadiza del garaje, lo primero que hacen, antes incluso de bajar del coche, es abrirme la jaula. Sé que no les gusta nada llevarme en ese estado y sufren casi tanto como yo; así que están deseando darme la libertad, y me la dan en cuanto es posible. Me sueltan, con un suspiro de alivio, y esperan a ver cómo me desenvuelvo. Mal, por supuesto, derrengado por los esfuerzos y el mareo, a punto de deslomarme sobre la hierba del jardín, cosa que, a veces, hago para coger resuello. Pero en seguida me repongo y paso a echar un vistazo a los que van a ser mis dominios durante el tiempo que duren las vacaciones. O la escapada… Al

principio me encuentro un poco extraño con el cambio de paisaje y de casa. No se parecen en nada la de Madrid y la de Murguía. La de Madrid, donde vivo más tiempo, es un piso; la de Murguía es una casa de campo sin interferencias de vecinos ni, apenas, ruido de teléfono.

Mis primeros pasos sobre la hierba del jardín son, como digo, torpes y atolondrados. Pero, en Murguía, el aire es siempre frío y en seguida se me estabiliza la cabeza con el relente. Así que me echo a andar y me siento dominador de toda aquella tierra encerrada en la cerca…, e incluso un poco más. Aquella tierra es mía y trato de demostrarlo a quien quiera con mi porte erguido y algunos movimientos en zigzag, muy rápidos, como el boxeador que finta y lanza golpes al aire antes del combate porque quiere demostrar que el ring, incluso antes de la pelea, ya le pertenece. Yo me

conozco todos los árboles -tampoco son tantos- que han sabido, tiempo atrás, y sabrán ahora de mis pises; sé muy bien dónde han hecho agujeros los topos, cuáles son viejas y cuáles nuevas guaridas, dónde me puedo esconder cuando, rara vez, hay un perro que pretende echarme un bocado o cuando me gusta remolonear si me llaman a recogida, por la noche, porque van a cerrar el garaje y quieren

que vuelva a mi cubil en el cuarto de servicio -ahora de invitados-, entre la cocina y el garaje.

Pero, sobre todo, sé muy bien dónde hay un bicho viviente, qué zona de jardín ha sido frecuentada, en mi ausencia, por los gatos de la vecindad, y dónde han brotado las nuevas hierbas que me van a servir para purgarme y echar todos los pelos que llevo engullidos durante los meses de

Madrid. Lástima que no tenga esas hierbas en la capital… No sé cómo no se dan cuenta y me llevan algunas a casa, con lo bien que me sientan de vez en cuando. Claro que, con la purga, alivio en exceso el cuerpo y eso sólo se puede hacer al aire libre. Menudo espectáculo en el piso de Madrid… De todos modos, podríamos llegar a un acuerdo: ellos me llevan las hierbas y yo me comprometo a soltar lastre donde me digan.

A los pocos minutos de haber abandonado el coche y la jaula, ya soy dueño del terreno. Disfruto como un enano. Mi vida en Murguía es absolutamente salvaje: hago lo que quiero, corro por donde me apetece, me rozo con quien se me antoja, asusto a las vacas del vecino, alzo los pájaros cuando más a gusto están entre la hierba fresca y, cuando asoma algún perro -que los hay y muchos-, le echo un vistazo desde lejos y, habitualmente, me enfrento con él y lo pongo en fuga. Es cierto que a veces, me tomo mis precauciones, porque son perros de cuyas artes luchadoras no tengo antecedentes, pero ya voy conociendo a todos los del valle. Lo normal es que se trate de la Lucky -la última vez no di con ella-, o del Dany, que es un cagueta, o que fuera Pulí, cuando vivía el pobre… ¡Hay que ver qué nombrecitos se gastan en este valle para los perros! Ni que fueran cortesanos o de falda de encaje de  señora ociosa de voz cascada por los años.

О моих хитрости и ловкости говорилось множество вещей. Домашние рассказывают о них чужакам с неким удовлетворением, которое не перестает меня удивлять. Порой у меня создается такое впечатление, что они говорят об этом, словно укоряя меня за то, что является скорее результатом моего ума и изворотливости, нежели достоинства и добродетели. А достоинство и добродетель вполне могли бы украсить такой персонаж, которому их приписывают, проще говоря, меня.

К примеру, моя ловкость во время ловли птиц. Для меня это – раз плюнуть, для них же это означает подвиг, хоть они это ненавидят и питают к этому отвращение. По утрам, когда жара, дверь на балкон распахнута настежь, и растянут тент, чтобы защитить от солнца мебель в столовой, я занимаю свою позицию, на самом верху серых металлических перил, спрятавшись за стенкой. В соседнем парке птицы перелетают с тополя на тополь. Как я уже говорил, некоторые деревья выросли так, что их верхушки находятся гораздо выше нашего третьего этажа. Иногда, стараясь спастись от жары, птицы садятся на перила, под навес. Я по-прежнему неподвижен, даже не дышу, словно один из многих предметов, находящихся на балконе. Когда птица успокаивается, она приобретает уверенность и перестает смотреть по сторонам, быстро вертя головой туда-сюда. Тогда мне и нужно-то – стремительно и резко протянуть лапу, и... Попалась птичка. Сначала я кусаю ее за шею, чтобы она обессилела. Затем крепко хватаю своими острыми зубами, и все ее усилия выжить бесполезны. Кроме того, жуткая паника ее парализует.

Бегонии-матери эти бесхитростные сценки охоты представляются ужасными. В отчаянии она исступленно орет, когда застает меня за этой самой работенкой или когда птица уже в зубах, и она не может ничего предотвратить. Бегония гоняется за мной, преследуя повсюду, до тех пор, пока у меня не остается иного выхода, кроме как выпустить добычу, причем делаю я это добровольно. Ведь мое удовольствие заключается не в том, чтобы съесть животинку, а в самой охоте на нее и разве что в первом укусе, когда я слушаю, как рвутся сухожилия на шее летуньи. В любом случае, я не понимаю, из-за чего мать впадает в такую истерику, иной раз до смешного. В конце концов, ловля птиц не только один из моих инстинктов, но, ко всему прочему, и одно из самых редких моих развлечений, которые остаются мне жаркими утрами в пустом доме. Ах, эти провокаторши-птицы с их писками, визгами и чириканьем! Очень правильно говорит Уксия в мою защиту, я – хищник.

И наоборот, когда я ловлю кротов или мышей в саду Мургии, все мне аплодируют. Но Мургия – это совсем другое дело, другой мир, иная, особая жизнь, время моей настоящей свободы.

В Мургие я бываю три-четыре раза в году. Это далеко. Несколько часов езды на машине. Вот уже несколько лет я провожу эти часы засунутым в проклятущую клетку, в жуткой тревоге и смятении. От волнения там со мной творится всякое – от слюней из пасти до струи по задней лапе, как в лучшие дни в углу столовой, под стулом. Раньше меня возили свободно в задней части машины. Но я понимаю, хоть это меня и бесит, что у них не было иного способа, кроме как закрыть меня в клетке, поскольку из-за скорости нервы мои пошаливали и я давал им волю, постоянно прыгая по обшивке салона, и не раз запрыгивал не только на переднее сиденье, но и на водителя (почти всегда на того, кто всем заправляет). Его испуг и закономерное раздражение выражалось в приказе, впрочем невыполняемом, вышвырнуть меня на шоссе. Так что я сам виноват и не огорчаюсь, хотя от этого часы пребывания в машине не становятся приятнее. Засажен за решетку, как обычный воришка, каким я, конечно, в какой-то степени и являюсь.

Хорошо хоть, они обычно дают мне таблетку от морской болезни, которая меня усыпляет, и на время я немного успокаиваюсь. Так эти мучительные часы переносятся немножко легче.

Остановившись в Мургие перед металлической подъемной дверью гаража, самое первое, что делают домашние, перед тем, как выйти – открывают чертову клетку. Я знаю, что им тоже не доставляет удовольствия возить меня в таком состоянии, и они страдают почти также, как я. Они хотят предоставить мне свободу и делают это, как только представляется возможность. Облегченно вздыхая, они выпускают меня из клетки, ожидая увидеть, как я развернусь из состояния клубка. Мне, разумеется, плохо. Я чертовски устал от напряжения и тошноты, изнурен и готов свалиться на траву в саду. Дело в том, что иногда я так поступаю, чтобы отдышаться. Но я сразу прихожу в себя и окидываю взглядом тех, кто вскорости станут моими хозяевами на время каникул. Или ищу пути бегства… Поначалу с переменой места и дома я чувствую себя немного странно. Дом в Мадриде ничем не похож на дом в Мургия, они совершенно разные. В Мадриде, где я живу большую часть времени, это – квартира в многоквартирном доме. В Мургия – деревенский дом без соседского шума и телефонных звонков.

Мои первые шаги по траве сада неловки и бестолковы. В Мургия всегда по-ночному прохладный и влажный воздух. Он сразу же приводит мою голову в порядок. В общем, я приступаю к знакомству и чувствую себя властителем всей этой огороженной земли и даже немного больше. Это – моя территория, моя земля, и я стараюсь показать это, кому угодно, всем своим видом, гордо выпрямившись и очень быстро двигаясь некими зигзагами. Мои движения напоминают финты боксера перед боем, наносящего удары по воздуху, который хочет продемонстрировать, что этот ринг даже перед поединком уже принадлежит ему. Я знаком со всеми деревьями, хотя их не так много. Я помечал их ранее и помечу теперь. Еще отлично знаю, где понарыли ходы кроты, их старые и новые норы. Знаю, где я могу спрятаться от собаки, которая нет-нет, да и стремится цапнуть меня зубами. Знаю, где укрыться, когда хочу побездельничать, а меня зовут домой на ночь, потому что собираются закрыть гараж и хотят, чтобы я вернулся в свое логово, в подсобку, а ныне гостевую, расположенную между кухней и гаражом.

Но особенно хорошо я знаю, где водится всякая живность, и какая часть парка была частенько посещаема соседскими котами в мое отсутствие. А также где проросли новые травки, которые послужат мне для очищения желудка, удалив всю проглоченную мною за месяцы пребывания в Мадриде шерсть. Жаль, что в столице нет этих травок... Не знаю, как домашние этого не замечают, и не приносят в дом некоторые травы, ведь так приятно, когда тебя жалеют. Конечно, со слабительным я освобождаю тело от излишков, но делать это можно только на свежем воздухе. Ничего себе зрелище на полу в Мадриде… Во всяком случае, мы могли бы прийти к соглашению: они носят мне травки, а я беру на себя обязательство избавляться от излишеств там, где скажут.

Буквально через несколько минут после того, как я покинул машину и клетку, я – хозяин территории. Я радуюсь, как маленький котенок. Моя жизнь в Мургия совершенно дикая: я делаю, что хочу, ношусь, где мне заблагорассудится, общаюсь с кем вздумается, пугаю соседских коров, гоняю птиц, когда они посиживают себе на свежей травке. А когда появляется какой-нибудь пес, коих имеется великое множество, я мельком издалека окидываю его взглядом, и, как правило, посмотрев ему в глаза, ударяюсь в бега. Конечно, иногда я принимаю меры предосторожности, потому что есть собаки, с чьим бойцовым искусством я уже имел дело. Но постепенно я узнал всех собак в долине. Все в порядке, когда дело касается Лаки. В самый последний раз я с ней и не встречался. Или трусишки Дани, или Пули, царствие ей небесное. Нет, вы только посмотрите, что за клички у собак в этой долине! Ведь эти собаки не были придворными дамами или праздными бездельницами-сеньорами преклонных лет в юбках с кружевами и со скрипучими голосами.