El buen hijo - LOS SIETE CABRITILLOS

No sé si era la resaca de la pastilla, no sé si era el desasosiego de lo que había visto en Coslada,
pero al levantarme sentía un dolor de cabeza que me impedía pensar. En el baño, mientras buscaba en
el botiquín una aspirina, mi madre me saludó con un:
—Vaya cara tienes. A ver si vas a estar malo.
—No, mamá, me encuentro bien.
—Vete a la tienda, la abres y te vuelves a la cama. Que se quede Serena.
—¿Serena? ¿Quién es Serena?
—La rumana. ¿No se llama Serena?
—No, mamá, se llama Corina.
Que confundiera el nombre por una parte me alivió, pero por otra me dio tristeza. No había dado
tiempo a que mi madre la conociera realmente y ya se había torcido lo nuestro. Yo iba de mal en peor.
—Ya se conoce bien el tran-tran de la tienda, ¿no?
—Sí, mamá, se lo conoce muy bien. Pero no hace falta. Es que estoy cansado. Después de comer
me echo una cabezada y ya está.
—Los niños dan trabajo, ¿verdad? Son ricos, pero dan trabajo. ¿Tú qué piensas de tu hermana?
Mi hermana. Vaya pregunta. Yo pienso muchas cosas de mi hermana. Por una parte le envidio esa
iniciativa desbordante, esa capacidad de meterse en líos sentimentales, pero también de salir de ellos
con determinación, arrastrando a sus niños allá donde va, como una unidad indivisible. Me parece bien
esa mezcla de autonomía y dependencia que genera a su alrededor y que supongo que no es fácil para
ella. Tiene muchas amigas que la quieren con locura, andan siempre pendientes unas de las otras, y ya
el domingo siguiente nos había pedido a mi madre y a mí que le dejásemos la casa libre para
convidarlas. Conciliábulo lo llaman. Es buena en su trabajo. También es malhumorada y grita mucho
cuando se enfada, y con su hija pequeña, Amelie, tiene unas enganchadas que da miedo oírlas. Pero,
como es mi hermana, yo sé que luego se le pasa y que son sólo sus demonios, que salen a paseo de vez
en cuando. Ésos son sólo algunos de mis pensamientos sobre mi hermana, pero a mi madre le dije:
—Pues no sé. Que a este Jorge lo había conocido en una gestoría cuando fue a renovarse el carnet
de conducir, ¿no?
Lo llevaba caducado desde hacía dos años y ella es muy señorita para ir a Tráfico y hacer las
colas como los demás. Del problema con el tal Jorge no le había preguntado nada a mi hermana
porque me esperaba una respuesta del tipo «métete en tus asuntos, Vicente, que vives en el mundo de
los siete cabritillos y te va a comer el lobo». A veces parece que tiene que demostrar que ella es más
fuerte y más resistente y más dura que nadie. Prefiere ser el lobo a un cabritillo. Antes de que te
depreden, depredas tú, imagino que es su lema. Menos para sus niños. Ahí, ya lo he dicho, se
desmorona y, aunque se haga la autoritaria, es más cabritillo que cualquiera de los siete.
—Ya sabes cómo es Nuria, mamá, cuando quiera ya nos contará —tranquilicé a mi madre.
—Pero los niños están bien aquí, ¿no crees? —insistió ella.
—Mamá, se me hace tarde. Yo los veo muy bien.
—¿No tomas ni un café?
Me iba a ir, pero la miré un instante. A veces me cuesta mantenerle la mirada, ya digo que me
parece que me escruta por dentro, pero extrañamente la vi tan frágil con su preocupación por Nuria y
su brazo recogido sobre el pecho y su moratón en la frente, que no se le terminaba de borrar, que antes
de salir la besé, casi con la dulzura de las dos hermanas, y me sentí de maravilla. Por unos instantes, el
dolor de la traición de Corina, el temor al verla encender su cigarrillo de vampiresa indiferente, toda
esa desolación en la que yo me había metido de cabeza, se levantó como la bruma en verano. Es lo que
tienen los besos, atrapan las mariposas. Sé que a ella, aunque no dijera absolutamente nada, también le
gustó el gesto y sintió como yo una cercanía protectora. Estaba yo ya en la puerta cuando rompió el
mutismo para interesarse, a nuestra discreta manera, por mí:
—Hijo, ¿aparecieron las cajas?
—¿De los rotuladores? Aparecieron. Todo ha aparecido... —contesté.
Porque debo decir que, pese a ese bello momento de armonía maternofilial que acabábamos de
vivir, uno de los aspectos que menos me gustan de mi madre es que es desconfiada. Yo, en cambio,
evito buscarle tres pies al gato, pero mi madre siempre te está advirtiendo sobre éste o aquél. Si por
ejemplo me cruzo a un viejo cliente de mi padre o a algún amigo de la familia que ella ha perdido de
vista y le digo tan contento: «Ayer me encontré a Zutano, me dio muchos recuerdos para ti», ella me
contesta: «Zutano, ése siempre ha ido a lo suyo. ¿Sabes por qué se separó de su socio? Porque se lió
con su hija.» Siempre tiene alguna historia atroz que me desinfla completamente y manda al carajo el
regocijo de ese encuentro. Ésa es la razón por la que no añadí más explicaciones y cerré la puerta tras
de mí como alma que lleva el diablo.
Ya he contado que por lo general desayuno dos veces. Una en casa temprano y otra en la tienda a
media mañana, cuando hay un rato tranquilo. Pero ese día la pastilla había hecho su efecto, no había
oído el despertador y con el paseo de Parker, que por poco que sea hay que sacarlo cada mañana, no
me había dado tiempo a hacerme nada, así que, de camino, me compré un tortel de cabello de ángel
para comérmelo en la tienda, algo que sólo hago excepcionalmente, y éste era un día muy excepcional.
No es que tuviera hambre, no tenía ninguna, es que quería por encima de todo que las cosas fueran
como cualquier otro día. A propósito, sólo compré un tortel para mí y nada para mi dependienta.
Llegué a la tienda y revisé cada estante. Me puse a hacer una lista. Me gustan las listas. Las listas
quitan mucho estrés porque te organizan la cabeza; y si los asuntos están ahí, anotados en un papel,
parece que en parte los resuelves. Esta lista, sin embargo, no sé si me relajó o más bien lo opuesto. No
sólo faltaban rotuladores; también faltaban sacapuntas, gomas de borrar, paquetes de gomas elásticas,
anillas, cuadernos, lápices, agendas, fundas perforadas, subcarpetas, pegamento en barra... Para qué
seguir. De todo. Se veía que había ido haciendo acopio de un popurrí de productos, porque, desde
luego, en el mes y pico que llevaba conmigo yo no había notado incremento alguno en la facturación.
Bueno, más que en el mes y pico conmigo, en el mes y pico que llevaba en la tienda, porque conmigo,
lo que es conmigo, yo ya no sentía en absoluto que Corina hubiera estado nunca. Terminé mi lista.
Eran casi las once y ella no había llegado. Tenía yo razón. Su silueta en el escaparate la mañana
anterior era la despedida. Me dolió recordarla. Todavía tenía ganas de estar con ella. Para alejar este
pensamiento que tan desvalido me hacía sentir, recordé esa otra imagen, la de ella fumando apoyada
en el coche de su colega. Ésta me dio escalofríos. Pero entonces empecé a pensar en él, en el colega,
en su duro rostro. Me acordé de algo que había leído: que muchas mujeres inmigrantes tienen que
saldar una gran deuda con aquellos que las han traído a España. Y pensé que quizá ése fuera el caso de
Corina. Que a lo mejor ella fumaba por seguir la corriente al jefe, a ese jefe bruto que la extorsionaba,
y que quizá era para él para quien robaba material de oficina. Y material de salón de belleza. Me
acordé de Eva o Laura. Busqué en Internet el número del representante de Mar de Diamantes para
nuestra zona; me costó, pero al fin lo conseguí. Le conté que por error me había deshecho del pedido,
pensando que no era para mí, y que quería subsanar la confusión discretamente. ¿Cuándo podría
servirme el mismo contenido? Quedó en pasarse esa tarde y colgamos. Era un gasto con el que no
contaba, pero me dio igual, porque reparar una parte de lo roto me hizo sentir mejor. Las cosas, si uno
se ponía, tenían remedio. Las hermanas esteticistas tendrían sus cajas de Mar de Diamantes, tal y
como estaba previsto. Nada se había malogrado. Al menos, nada que perjudicara a terceros. De pronto,
cuando ya no contaba con ello, se abrió la puerta. Desde el umbral, ella, sin decir buenos días ni nada,
afirmó:
—Huelga Cercanías. Perdonas.
Casi me caigo al suelo. Lo último que me esperaba era que volviera, pero allí la tenía, en carne y
hueso. Fuera llovía y sacudía cuidadosamente su paraguas en la calle para no mojar el suelo. Cuando
al fin entró, al rozarme para pasar a la trastienda, me anunció:
—Tengo menstruación.
Y sonrió y me dio un pellizco cariñoso en la molla de la riñonada, creo que sinceramente
contenta.
—Hoy tú quieres trabajo una hora más.
No sabía qué decirle. No sabía qué contestar. Me sentía desarmado. Arrugué la lista que tenía
sobre el mostrador.
—¿Tú haces pedido nuevo? —me preguntó mientras se quitaba el abrigo.
Hoy no traía la bolsa de loneta. Sólo su bolso, pero otro modelo, mucho más pequeño. Contesté lo
primero que se me pasó por la cabeza:
—Una hora más no tiene sentido. Yo cierro a las dos. No me sirve de nada que estés aquí cuando
no entra nadie.
Ella reparó en mi tortel. Estaba allí, en el office, envuelto todavía. Ni me había acordado.
—¿Has traído desayuno? Nosotros nos ponemos muy gordos —dijo, y sonrió de nuevo,
mirándome a los ojos, también creo que con sinceridad.
Es difícil conocer a las personas. Es difícil juzgarlas. Yo antes creía que no y me parecía fácil
calar, por ejemplo, a las parejas de mi hermana. Que si el uno fumaba porros y ponía copas, que si el
otro cambiaba demasiado de trabajo... Se lo decía. Le decía: «¿Por qué siempre te lías con tíos que
conoces por la noche? ¿No ves que vienen averiados de fábrica?» Y ella me contestaba eso de los siete
cabritillos, que quiere decir que yo no veo la realidad como es, sino como quiero verla, y que todo el
mundo fuma porros o sale hasta las tantas y que todo el mundo tiene defectos, tiene un lado oscuro,
pero que también se los ama por ello. Es la teoría de mi hermana Nuria, no la mía. Lo que ocurre es
que ella hace trampa, y si mi madre y yo pensábamos que los conflictos entre mi hermana y sus
parejas eran previsibles, alguna razón habría. Sin embargo, ahora pienso: ¿qué sabíamos realmente
nosotros de los amores de mi hermana? Lo que ocurre entre dos personas son muchas cosas al tiempo,
a menudo contradictorias y también secretas, secretas incluso para ellos mismos. Por eso no es tan
fácil el amor. No es fácil para nadie, queremos que sea fácil, pero no lo es. Todo eso lo aprendí esa
mañana, en esos instantes en que la misma mujer que había descargado las cajas de Mar de Diamantes
del maletero de un coche en Coslada me miraba ahora con una mirada limpia y agradecida mientras
ponía la cafetera y preparaba amorosamente dos tazas: la suya y la mía. Porque la gente puede ser dos
cosas a la vez, contradictorias y simultáneas.
—Yo era muy preocupada, ¿sabes? Por embarazo.
¡Acabáramos! Así que ésa era la razón por la que me había evitado desde la noche en que nos
acostamos. No habíamos usado preservativo, porque fue tan de sopetón que yo no llevaba ninguno
encima y, como ella no sugirió nada, yo pensé que tomaría anticonceptivos. Ya sé que esto es infantil
por mi parte —inmaduro, quiero decir—, que debería ser bastante más precavido y más explícito, pero
nunca he sido precavido en estos temas. Confío y me entrego como un cabestro sin pensar en las
consecuencias. Es la verdad.
—A mí me gusta ser un cabritillo —le dije sin pensar. ¡Vaya frase! ¿De dónde coño salía?—. No
pensé en ti, ni en esto del embarazo. Lo siento. Siento que lo hayas pasado mal. No volverá a ocurrir.
Este último enunciado, según lo pronunciaba, me di cuenta de que tampoco era nada afortunado,
porque yo quería que volviera a ocurrir. No el que ella corriera el riesgo de quedarse embarazada, pero
sí el que volviésemos a acostarnos. Opté por callarme. La situación era bastante compleja ya de por sí.
Y estaba yo callado, rumiando el siguiente paso, rumiando cómo decirle que la había descubierto en el
portal de su casa y que sabía que fumaba y que me robaba, cuando se me acercó con la taza del café
humeante para entregármela, pero antes me besó.
Era la primera vez que me besaba ella y, en serio, me pareció un beso sincero y lleno de
sentimiento. La abracé como si abrazara a un combatiente que regresa del frente, que se ha jugado la
vida y a quien ya pensábamos que no volveríamos a ver. Ella percibió mi emoción, se separó un poco
y me sonrió.
—Tú eres hombre muy bueno —me dijo.
Y no sé si es lo mejor que se le puede decir a un tío hoy en día, que parece que lo que procede es
ser oscuro, intenso, «malote», pero a mí me gustó y decidí que sí, que claro que yo era muy bueno y
por eso comprendía las debilidades del alma humana, que es muy compleja. Y como comprendía el
alma humana, tal vez no la mía, pero sí la de mi amada, y sabía perdonar su flaqueza, su lado
tenebroso, no le diría nada de la bolsa de loneta ni del pitillo ni del material que ella había despistado
de la tienda durante las anteriores semanas. Yo estaría más vigilante para ayudarla a no robar. Bueno,
que no era ni un robo. Se trataba de un hurto, que legalmente no puedes ni denunciar una cosa así,
todos los comerciantes lo sabemos. Es algo muy menor que yo impediría que se repitiera con mi amor
y mi comprensión. Porque si seguíamos hablando y besándonos durante el tiempo suficiente, estaba
seguro de que ella iría contándome lo que le pasaba. Porque algo muy grave te tenía que pasar para
hacer algo tan horrible como robar a un amigo que te dio trabajo sin conocerte porque le gustó tu letra.

Состояние было как с похмелья, то ли из-за таблетки, то ли из-за волнений от увиденного в

Косладе. Поднимаясь с кровати, я чувствовал в голове такую боль, что она мешала мне думать. Пока я искал в ванной пузырек с аспирином, мама поприветствовала меня:

- Ну и лицо у тебя. Уж не заболел ли ты часом?

- Нет, мама, я чувствую себя нормально.

- Ступай в магазин, открой его и возвращайся в постель. Пусть в магазине останется Серена.

- Серена? А кто такая эта Серена?

- Румынка. Разве ее зовут не Серена?

- Нет, мама, ее зовут Корина.

От того, что мама перепутала имена, мне, вроде, полегчало, но, с другой стороны, стало грустно.

Но не успела мама узнать ее настоящее имя, как уже свернула на наши дела. Только хрен редьки не слаще.

- Она ведь хорошо знает, как вести дела в магазине, так?

- Да, мама, очень хорошо, но в этом нет необходимости. Я просто подустал чуток. После обеда

вздремну немного, всего и делов.

- Дети задают работы, правда? Они очень славные, но дают жару. А что ты думаешь о сестре?

О сестре? Ничего себе вопрос. Я много что думаю о сестре. С одной стороны я завидую ее бьющей

через край активности, ее способности вступать в любовные связи и столь же решительно выходить из них, волоча за собой как неделимое целое своих детей туда, куда она идет. Мне нравится эта смесь независимости и подчиненности, которую она сеет вокруг себя, хотя ей, как я полагаю, нелегко. У сестры множество подруг, которые обожают ее. Они вечно так и ходят, можно сказать, повиснув друг на друге. Вот и теперь уже в следующее воскресенье Нурия попросила нас с мамой освободить ей дом, чтобы она могла пригласить подруг. Они называют это тайными посиделками. Что касается работы, то сестра в своем деле дока. С другой стороны, Нурия частенько пребывает в плохом настроении, сердится и кричит. Она так ругается со своей маленькой дочуркой, Амели, что страшно слушать. Ничего не попишешь – такова моя сестра. Я знаю, что потом она остынет, отойдет, но, порой, в нее вселяется сам черт, выпуская демонов на прогулку. И это только некоторые мысли о моей сестре. Однако маме я сказал другое:

- Даже не знаю. А с Хорхе она познакомилась в какой-то шарашке, когда ходила обновлять

водительские права, так ведь?

Права были просрочены уже два года, а Нурия у нас барыня, видите ли, чтобы идти в Главное

Управление Дорожного Движения и стоять там в очередях, как все остальные. Я не спрашивал сестру о ее проблеме с Хорхио, поскольку ожидал ответа типа: “Ты живешь в мире семерых козлят, Висенте, так что занимайся своими делами, а не то волк тебя съест”. Порой кажется, что сестре нужно доказать всем, что она самая сильная, самая крепкая и самая стойкая. Нурия предпочитает быть волком, а не козленком. “Съешь сам, прежде чем съедят тебя” – таковым представляется мне ее девиз. В меньшей степени это касается ее детей. Как я уже говорил, здесь ее теория рушится. Нурия хоть и становится властной и деспотичной, но тут она в большей степени козленок, чем любой из семерых.

- Да ты и сама знаешь, какой человек наша Нурия, мама. Она нам все расскажет, если захочет, –

успокоил я маму.

- Но детям хорошо здесь, ты так не считаешь? – настаивала она.

- По-моему, очень хорошо, мама, только я уже опаздываю.

- Ты даже кофе не выпьешь?

Я уже собрался уходить, но мельком посмотрел на маму. Зачастую мне трудно задержать на ней

взгляд, потому что, как я упоминал, мне кажется, она изучает меня изнутри, но сейчас из-за переживаний за Нурию, я странным образом увидел ее слабой и хрупкой. Она стояла, безвольно сложив руки на груди, с синяками под глазами, которые невозможно стереть. Прежде чем уйти я поцеловал ее почти с той же нежностью, с какой целовались в салоне красоты две сестрички. За несколько секунд боль от предательства Корины, страх от того, что я увидел ее безразличной женщиной-вамп, раскуривающей свою сигарету, безнадежное отчаяние, в которое я погрузился с головой, рассеялись в небесной выси как легкий летний туман, и мне стало очень хорошо. Поцелуи ловят бабочек. Я знаю, что маме тоже понравилось, хотя она не произнесла ни слова, как и я, она почувствовала близость защитника. Я был уже у двери, когда мама нарушила молчание и поинтересовалась в нашей обычной прямой манере:

- Сынок, коробки нашлись?

- С фломастерами? Нашлись. Все нашлось… – ответил я.

Нужно сказать, что, несмотря на этот чудесный миг только что пережитой материнско-сыновней

гармонии, в маме мне особенно не нравится одна ее черта – недоверчивость. Я предпочитаю не мудрить и не лезть на рожон, мама же, наоборот, всегда укажет тебе на то или на это. Если, к примеру, я встретил старого клиента отца или давнишнего друга семьи, которого мама потеряла из виду, и радостно скажу ей: “Вчера я встретил Сутано, он передавал тебе большой привет”, она непременно ответит: “Сутано всегда думал только о себе. Знаешь, почему он разошелся со своей подружкой? Потому что связался с ее дочерью”. У мамы всегда есть в запасе какая-нибудь кошмарная история, которая всегда сводит на нет радость от этой встречи. Именно по этой причине я не стал вдаваться в объяснения, а быстренько ретировался, захлопнув за собою дверь, словно за мною гнался сам черт.

Я уже говорил, что по большому счету, завтракаю два раза в день. Один раз дома с утра пораньше,

а второй раз в магазине, часов в десять, когда становится поспокойнее. Но сегодня таблетка возымела свое действие, я не услышал будильник, и из-за прогулки с Паркером, которая была короче обычной, я ничего не успел. По дороге я купил себе сдобную слоеную булку с начинкой, чтобы перекусить в магазине. Я делал это только в исключительных случаях, а сегодняшний день был особенно исключительным. Не то, чтобы я был голоден, нет, в первую очередь мне хотелось, чтобы все шло так же, как и в любой другой день. В этот раз я специально купил булочку только для себя, и ничего не купил для продавщицы. Придя в магазин, я внимательно осмотрел каждый стеллаж и начал составлять список. Я люблю составлять списки, поскольку снимают напряжение, организуя мысли в голове. Когда дела занесены на бумагу, то кажется, что они частично решены. Однако я не знаю, успокоил меня этот список или еще больше растревожил. Не хватало не только фломастеров, а также точилок для карандашей, ластиков, пакетов с резинками, скоросшивателей, тетрадей, карандашей, блокнотов, обложек, папок, клея... Да что там продолжать – не хватало всего. Само собой разумеется, что Корина потихоньку откладывала себе разные товары, потому что за тот месяц с небольшим, что она провела со мной, я не замечал, чтобы количество поступаемого на склад товара хоть как-то росло. Корина провела больше месяца со мной – как бы не так! Скажем точнее, она провела месяц с лишним в магазине, поскольку со мной, именно со мной, она, по-моему, никогда и не была. Я закончил составлять свой список. Было почти одиннадцать часов, а Корина не приходила. Я был прав. Ее силуэт в витринном стекле магазина вчерашним утром был прощальным приветом. Мне было больно вспоминать о Корине, я все еще хотел быть с ней. Чтобы отогнать эти мысли подальше от себя я вызвал в памяти иной образ – Корина прислонилась к машине своего подельника и курит. Эта картина вызвала у меня дрожь, и тогда я стал думать о том типе, ее дружке, о его грубой ряхе. Мне вспомнилось кое-что прочитанное: многие женщины-эмигрантки должны выплачивать огромные денежные долги тем, кто привез их в Испанию. Я подумал, что у Корины именно такой случай. Скорее всего, она курила, чтобы подыграть своему боссу, этой скотине, что обирал ее до нитки, и, вероятней всего, именно для него она крала офисные товары и косметику. Я вспомнил об Эве-Лауре и разыскал в интернете номер торгового представителя “Mar de Diamantes” в нашем районе. С большим трудом мне удалось-таки дозвониться до него. Я рассказал, что по ошибке завернул заказ обратно, подумав, что он был не моим, и теперь мне хотелось бы ненавязчиво исправить это досадное недоразумение. Я поинтересовался, когда они могли бы снова доставить мне тот же самый заказ, в  итоге договорился на сегодняшний вечер, и мы повесили трубки. Мне было безразлично, что этот расход оказался незапланированным. Мне полегчало от того, что я восстановлю часть разрушенного. Вещи можно исправить, если человек за них берется. Сестрички-косметологички получат свои коробки “Mar de Diamantes”, как и было предусмотрено. Все удалось; по крайней мере, третьим лицам не будет нанесен ущерб. Вдруг совершенно неожиданно для меня открылась дверь. Прямо с порога, даже не поздоровавшись, она решительно заявила:

- Железнодорожники бастуют. Прости.

Я едва не рухнул на пол. То, что Корина вернется, было самым последним, чего я ждал, но вот она, собственной персоной, была здесь, во плоти. Шел дождь, и Корина заботливо стряхивала воду со своего зонта, стоя на улице, чтобы не замочить пол. Войдя, наконец, в магазин, она прошла в подсобку, слегка задев меня по пути, и оттуда весело провозгласила:

- У меня месячные. – Корина улыбнулась и нежно ущипнула меня чуть пониже спины. Думаю, ее радость была искренней. – Если хочешь, я поработаю сегодня на час больше.

Я не знал, что ей ответить, я вообще не знал, что сказать, чувствуя себя обескураженным и безоружным. Я скомкал список, лежащий на прилавке.

- Ты делаешь новый заказ? – спросила Корина, снимая пальто. Сегодня она не принесла с собой холщовую сумку. У нее была только одна маленькая сумочка другой модели. Я ответил первое, что пришло в голову:

- Задерживаться на час не имеет смысла. Я закрою магазин в два часа. Мне ничего не даст, что ты будешь здесь, если никто сюда не заходит.

Корина заметила мою булочку. Она до сих пор сиротливо лежала там, в нашем, так называемом, офисе, все еще не развернутая. Я про нее даже не вспоминал.

- Ты принес завтрак? Так мы ужасно растолстеем, – шутливо заметила Корина и снова улыбнулась, искренне и честно глядя мне прямо в глаза.

Очень трудно разобраться в людях и столь же трудно оценить и судить их. Прежде я думал иначе, и мне казалось легким делом раскусить, к примеру, бывших мужей моей сестры. Тот курил травку и пил, этот слишком часто менял работу... Я спрашивал сестру: “Ну почему ты всегда связываешься с парнями, которых знаешь только по ночам? Разве ты не видишь, что они уроды недоделанные?” И она отвечала мне своей коронной фразой про семерых козлят. Нурия имеет в виду, что я вижу мир не таким, какой он есть на самом деле, а таким, каким я хочу его видеть, и что все курят травку или гуляют допоздна, что у всех людей есть недостатки и свои темные стороны, но она любит их и за это тоже. Такова теория моей сестры, но не моя. На деле же сестра лукавит, и если мы с мамой думали, что ссоры между сестрой и ее мужьями были не случайными, то на это были свои причины. Однако теперь я думаю: “ А что мы с мамой знали на самом деле о возлюбленных моей сестры? В отношениях между двумя людьми случается много чего, зачастую противоречивого и неведомого даже для них самих. Трудное это дело – любовь, для кого бы то ни было. Мы хотим, чтобы было легко, но это не так”. Я понял это сегодня утром, в те минуты, когда та же самая женщина, что выгружала коробки с косметикой “Mar de Diamantes” из багажника машины в Косладе, теперь с признательностью смотрела на меня чистым, ясным и благодарным взглядом, пока варила в кофеварке кофе, чтобы потом с любовью разлить его по нашим чашкам, себе и мне. Люди могут быть крайне противоречивы.

- Знаешь, я очень сильно волновалась, в смысле беременности.

Вот тебе на, приехали! Так вот в чем крылась причина того, что она избегала меня с той ночи, когда мы спали вместе. Мы не пользовались презервативом. Все произошло столь стремительно и неожиданно, что у меня просто не было при себе ни одного, а поскольку Корина и не заикнулась об этом, то я подумал, что она принимала противозачаточные таблетки. Я понимаю, что с моей стороны это было  ребячеством, я имею в виду безрассудством, свойственным зеленым юнцам. Конечно, я должен был быть более осторожным и предусмотрительным, более толковым, что ли, но в подобных делах я никогда не был предусмотрительным. Это правда, я слепо доверяюсь и предаюсь страстям, как бык, не думая о последствиях.

- Мне нравится быть козленком, – брякнул я, не подумав. Черт, ну и сказанул! И какого дьявола с языка сорвалось? – Каюсь, я не подумал о тебе и возможной беременности. Мне так жаль, что тебе пришлось туго. Такого больше не повторится.

Сказав последние слова, я понял, что тоже был несчастен, потому что мне хотелось, чтобы это повторилось снова, чтобы мы снова спали вместе, не подвергая Корину риску забеременеть, но я предпочел заткнуться. Ситуация уже сама по себе была довольно сложной. Я молчал, обдумывая следующий шаг. Я размышлял, как сказать Корине, что видел ее у подъезда дома в Косладе, знал, что она курила, знал, что она украла из магазина товары, когда она подошла ко мне с чашечкой дымящегося кофе. Корина собиралась протянуть ее мне, но сначала она меня поцеловала.

Впервые она поцеловала меня, и, ей-богу, ее поцелуй показался мне искренним и полным любви. Я обнял ее, как обнял бы вернувшегося с фронта бойца, рисковавшего на передовой своей жизнью,  которого мы уже не чаяли увидеть снова. Она почувствовала мое состояние, слегка отстранилась от меня и улыбнулась.

- Ты очень хороший и добрый человек, Висенте, – промолвила она.

Не знаю, лучшие ли это слова на данный момент, что она может сказать мужчине, которому происходящее кажется непонятным, напряженным, “подозрительным”, но мне понравилось. Я пришел к выводу, что, на самом деле был хорошим, и потому понимал слабости сложной и путаной человеческой души. А поскольку я понял человеческую душу, возможно, не свою, но своей любимой, то сумел простить ее слабости и недостатки, темную сторону ее натуры. Я ничего не сказал ей ни о холщовой сумке, ни о сигаретах, ни о товарах, которым она за предыдущие недели приделала ноги. Впредь я буду начеку, стану более внимательным, чтобы не давать ей воровать. Впрочем, речь шла не о воровстве, а о мелкой краже, которую ты не можешь назвать чем-то таким даже по закону, и все торговцы это знают. Возможно, мои любовь и понимание помешают повторным кражам. Я уверен, что Корина расскажет мне о том, что с ней происходило, если мы и дальше будем много разговаривать и целоваться. А ведь у Корины должно было случиться что-то очень серьезное, чтобы заставить ее совершить чудовищный поступок – красть у друга, который дал тебе работу, совершенно тебя не зная, лишь потому, что ему понравился твой почерк.

depredar – здесь: охотиться (касается животного мира) с целью добыть пропитание

maternofilial – то, что касается матерей и их детей

tortel de cabello de ángel – сдобная булочка в виде кренделька или спирали из слоеного теста с начинкой внутри