Mi casa, con los tres niños y mi hermana desquiciada, se había convertido en un lugar muy distinto |
Мой дом с тремя детьми и неорганизованной, несобранной сестрой превратился в совершенно другое, необычное место. Я потерял личную жизнь, но зато выиграл в других вещах: мама была уже не одна, и с самого первого дня неизменно сообщала о том, что ей, так же как и мне, житье с моими племянниками доставляло истинное удовольствие. Хотя я уставал, а расходы в супермаркетах, за газ и за свет возросли до небес, я набирался новых сил, слыша детские голосочки. Мне также нравилось заменять бесчисленные фильмы, которые мама буквально проглатывала один за другим, на мультики, ярой сторонницей которых была племяшка Амелия, отъявленная спорщица и моя любимица. Мауро, мой средний племянник, наоборот, был фанатом “Монополии”, и бесконечная партия отнимала у нас всю вторую половину дня. Порой, мы засиживались за обеденным столом вплоть до позднего вечера. Заигравшись, мы не могли оторваться от стола, и это привело к тому, что мы привыкли играть за ужином, сидя с подносом на коленях и пачкой игрушечных денег в руке. С женщинами у меня были разные отношения, но ни с одной из них у меня не было возможности видеться ежедневно, за исключением Лурдес в школьные годы, разумеется. А теперь для меня было блаженством каждое утро быстро идти в магазин, потому что я знал, что увижусь там с Кориной. Встречи с ней придавали мне сил, можно сказать, буквально наполняли меня энергией, благодаря чему мы с Паркером совершали длинные прогулки. Самым лучшим местом погулять с собакой, где можно было предаваться счастливым любовным грезам, был парк. Тем не менее, несмотря на то, что я хорошо понимал, что в моей стратегии терпение было необходимым и обязательным условием, я начинал его терять. Если Корине нужно было время как доказательство моих серьезных намерений по отношению к ней, то я и так дал его предостаточно. Как-то утром, когда никто даже не заходил в наш магазинчик, я пребывал в отчаянии и засыпáл от скуки. Дважды прочитав газету и решив все судоку, я пошел в разнос. Корина сидела в подсобке и что-то там шила; у нее была привычка таскать с собой в своей холщовой сумке какое-нибудь рукоделие. Я направился к ней и стал массировать ей шею, а затем плечи. Она не отвечала мне, но кажется, поддавалась моим ласкам, и я продолжал свое путешествие по ее телу. Мы отлично могли бы заняться здесь любовью. Не было ничего странного в том, что парочка продавцов целуется и обнимается в укромном месте своего магазина. Однако вскоре Корина крепко сжала мою руку, ухватив ее за запястье, и вытащила из-под лифчика, куда той удалось забраться к немалой радости моего тела, уже сулившего счастливые мгновения. Корина поднялась. - Сегодня работы мало, – заметила она. – Ты не против, если я уйду пораньше? Вечером у меня много дел. Я остолбенел и стоял, как громом пораженный, не только из-за того, что Корина разрушила нашу зыбкую связь, и не захотела ответить на мою любовь и внимание, а потому, что она снова даже не упомянула о том, что произошло и происходило между нами. Я ненавижу, когда вещи остаются незамеченными, но зачастую у меня складывается ощущение, что именно это и преобладает в моей жизни. - Корина, какие у тебя планы в отношении нас? – напрямую спросил я. – Мне хотелось бы быть твоим парнем. Понимаешь? Твоей парой. Ты мне нравишься, мне очень хорошо с тобой. - Так я могу уйти? – она отплатила мне той же монетой. - Я скажу тебе, когда ты мне ответишь. – Я не собирался потворствовать этой двусмысленной ситуации. Она посмотрела на меня и точно подумала, что я не знал удержу, был глупцом и ничего не понимал, но мне было все равно. Я начинал познавать Корину, и самым лучшим было бросить ей вызов и не уступать. Я упорно гнул свое, хотя в глубине души уже сожалел о том, что, образно говоря, загнал ее в угол, вынуждая дать ответ, ведь Корина могла сказать как “да”, так и “нет”. И что бы я в таком случае стал делать? Как пережил бы это? - Еще слишком рано, – промолвила она. - Ты не хочешь отвечать мне. - Это ты не хочешь мне ответить. - Как ты можешь сравнивать разные вещи? – возмутился я. Ее двойственность казалась мне сейчас преднамеренной, этаким способом помучить меня и заставить делать все, что ей захочется. Мной овладело неприятное ощущение, я чувствовал себя слабым и беззащитным. Корина молчала. Почему я жил в окружении молчащих женщин? Наказание молчанием для меня хуже всего, я его не выношу. У Бланки была одна хорошая черта – она никогда так не делала. Бланка говорила тебе обо всем, даже о причинах, по которым, по ее мнению, у нас не складывались отношения, и нам нужно было прекратить наши встречи. Я подумал о Бланке. Мне захотелось увидеть ее или, по крайней мере, позвонить ей. Так бывало всякий раз, когда у меня случалось нечто важное, будь то хорошее или плохое. - Корина, это же абсурдно. Ты хочешь, чтобы мы были парой? Хочешь или нет? - Висенте, могу я сегодня уйти пораньше, чтобы сделать свои дела? Да или нет? - Делай, что хочешь, – неохотно буркнул я и вышел в магазин. Немного погодя, Корина стояла уже в пальто, нагруженная своей невиданной холщовой сумкой и гигантской сумищей, думается, из искусственной кожи. - До завтра, – попрощалась она, но прежде чем закрыть дверь магазина, обернулась и добавила: – Когда-нибудь я тебе отвечу.
Когда-нибудь? Но когда? Что она имела в виду? Почему говорила так странно? Она делала это нарочно? Я устал думать об этом, и у меня сносило крышу от еле сдерживаемого желания позвонить Бланке и от вожделения, которые они обе вызывали во мне. Мне до смерти хотелось сесть в машину и, сломя голову мчаться в этот спесиво-претенциозный квартал, где я, несомненно, догнал бы ее или при выходе из автобуса, или по дороге на работу, прежде чем она вошла бы в дом престарелых богачей. Я пребывал в смятении, удерживаясь от желания послать все к черту, и в то же время желая все продолжать, чтобы эта женщина-бабочка больше никогда не выпорхнула из моих рук, когда прозвенели дверные колокольчики, отпугивающие нечисть. Я вышел к прилавку. Это был не покупатель, а Лаура или Эва. Я никогда не знаю точно, кто из этих двоих косметологов есть кто. - Привет. - Привет, – уныло, без особой охоты поздоровался я с ней. Меня изнуряла тоска. - Тебе оставляли позавчера срочный заказ для нас? Доставщик мог приехать только рано утром, и я сказала ему, чтобы он оставил заказ здесь. - В котором часу? - Очень рано. Мы открылись поздно, потому что сестра проходила осмотр у гинеколога, вернее была на ультразвуке. - Она беременна? - Да, – ответила Лаура или Эва, широко и открыто улыбаясь. Я вдруг понял, что, хотя обе они симпатичные девушки, у этой взгляд был более теплый, и говорила она медленно, не спеша, словно говорить со мной в данную минуту было единственным желанным для нее занятием, как будто в этом мире, в котором все суетятся, бегут куда-то, она была само внимание. Немудрено, что это действует на ее клиенток как мягкий, обволакивающий шелк, и меня не удивляет, что она завоевывает их доверие. – Твоя сотрудница тебе не говорила? Кстати, как ее зовут? - Корина. - Значит, Корина. Тебя не было, и я спросила ее, не трудно ли ей будет принять наш заказ. - Позавчера? Нет, позавчера мне нужно было зайти в банк. Я ходил в банк договариваться о кредите на покупку магазина. Они должны были сделать оценку недвижимости. Когда я вернулся, Корина ничего мне не говорила, но это была ее другая отличительная черта – она была не слишком склонна передавать сообщения, если мне звонили. Впрочем, теперь, когда мне почти никто не звонит, это уже не имеет особого значения. - Она ничего тебе не сказала? - Корина немного рассеянна. Она славная девушка, но рассеянная. Видимо, она забыла. С какой стати я защищал ее? В данной ситуации исключительно потому, что она была моей сотрудницей. Корина не была мне ни невестой, ни подругой, нас не связывали душевные узы, что оправдывало бы мои усилия, направленные на то, чтобы соседки не составили о ней плохого мнения. Тем не менее, несмотря на все, мне хотелось, чтобы Корина нравилась всем почти так же, как нравилась мне. - Заказ не передали? Там были две больших коробки с косметикой и одна маленькая с образцами. В коробку должны были положить “Mar de Diamantes”. - “Mar de Diamantes”? – переспросил я, потому что Корина ничего не говорила мне об этом. Теперь у меня жутко болела голова. Она буквально пухла от мыслей, потому что, когда я смотрел в стекло витрины на уменьшенное отражение спины удалявшейся Корины, у меня было ощущение, что я видел ее в последний раз. Такое происходит со мной всегда; когда я с кем-то спорю, то выхожу из себя и сильно расстраиваюсь. - Какой ты бледный, – сказала Эва-Лаура. – Может, я потом зайду? - Да нет, идем со мной, ты сама посмотришь коробки в магазине, ты же знаешь их лучше меня. Лаура-Эва прошла внутрь, а я присел. - Как замечательно пахнет кофе. Летом и весной, когда окно на улицу у тебя открыто, мы с сестрой говорим: “Этот Висенте такой умелец варить кофе”. - Если вы его любите, то и варить умеете. - У нас нет кофеварки, потому что с нашими двумя кабинками свободного места нет даже для спиртовки, хотя кофе мне нравится. - Мне тоже, но не “Неспрессо”, – некстати уточнил я. С каждым разом я чувствовал себя все глупее. Я совсем уже не думал. [прим:“Неспрессо” – капсулы для кофемашин] - Ай, “Неспрессо”! Знаешь, сестре запретили кофе, потому что он может повышать давление, а она в положении и труднее переносит повышенное давление. Так вот она у нас как раз приверженка “Неспрессо”, а я нет. Мне больше нравится слабый кофе, пойло, как говорит мама… Слушай, я нигде не вижу заказ. - Корина ничего не говорила, что приезжал какой-то поставщик, – ответил я. Это была правда. Я выходил ненадолго, но если бы приезжал поставщик с тремя коробками, Корина наверняка мне что-нибудь сказала, хотя бы только для того, чтобы повозмущаться, сколько места они занимают, и какой из-за них беспорядок. Порой, когда все вещи были аккуратно разложены по местам, казалось, ее бесило даже то, что они продавались, потому что с появлением пустот нарушалась гармония. - Ладно, значит, ничего не привозили. Возможно, завезут на днях. Большое спасибо, Висенте. - И тебе большое спасибо... – я не мог назвать ее по имени, потому что не знал, с кем разговаривал, то ли с Лаурой, то ли с Эвой. Они похожи, как две капли воды... Я пообедал со своим, теперь уже многочисленным семейством, и это немного меня отвлекло, а вечером в магазине было, к счастью, довольно суматошно, и я по горло был занят делами. Прогуливая перед ужином Паркера, я уже в который раз достал из кармана мобильник. Я носил его с собой весь день, глядя на проклятый экранчик, чтобы посмотреть, не позвонила ли мне Корина, не написала ли чего, но она чихать на меня хотела. Естественно, она же была на работе. Если бы мне не пришлось поневоле сдержаться раз пятьдесят, я не сдержался бы ни разу, потому что несмотря ни на что одна часть мозга подзуживала: “Пошли ей сообщение и повтори вопрос”, в то время как другая уже познала ад ожидания ответа, который не приходит на протяжении целого дня, и советовала оставить все, как есть, поскольку я, скорее всего, поступил опрометчиво, поспешил и снова ошибся. Я вспомнил одну вещь, о которой много раз предупреждал меня Хосе Карлос: “телефонные сообщения, – говорил он, – от лукавого; люди используют мобильники как для общения, так и для того, чтобы установить между собой дистанцию; пустое все это”, – добавлял он, но дельные советы не идут мне впрок. Сам не понимаю как, я остановился перед воротами парковки, посадил Паркера в машину, залез сам и вставил ключ зажигания. Я не помнил точно маршрут, поскольку Корина указывала мне путь на рассвете, когда я отвозил ее обратно, но, скорее всего, дорогу я отыщу. В это время на выезде из Мадрида довольно большие пробки, и в Косладу я приехал гораздо позже, чем ожидал. Мама находилась дома одна с тремя детьми, потому что у сестры была презентация их продукции, и она придет поздно. Она думала, что я должен был находиться вместе с мамой, помогая ей с внучатами, но все это было мне безразлично. Сидя за рулем застрявшей в пробке машины, я позвонил домой. Мне повезло – трубку взял Серхио, мой старший племянник. Он был замечательным мальчуганом, так что я избавил себя от объяснений с мамой, что само по себе приводит меня в беспокойство, поскольку у меня создается ощущение, что она читает мои мысли и знает, говорю я правду или вру. Моему старшему племяннику уже двенадцать лет, и он довольно ответственный паренек. В действительности он похож на старичка. Иногда такое случается с детьми, у которых, как бы это выразиться, несколько легкомысленные родители. Такие дети взрослеют раньше и становятся осмотрительными. - Серхио, привет, чемпион, – сказал я племяннику, – передай бабушке, что мне неожиданно пришлось ехать за город за непредвиденными покупками. У нас закончился картридж, а я не могу ждать, когда придет мастер. Не ждите меня к ужину, я застрял в немыслимой пробке, должно быть, авария на шоссе или что-то такое. – Это была ложь, но она могла оказаться правдой. – Посмотри на холодильник, и увидишь там телефон пиццерии. Там есть несколько скидочных купонов. Закажи пиццы, какие вам хочется, и расплатись деньгами, которые лежат в ящике в моей комнате... Да, в ночном столике. Какой смышленый этот мальчуган, и как мне нравится иметь с ним дело. Он доставлял мне немалое удовольствие, но, бывало, и огорчал, потому что двенадцатилетнему мальчишке полагается быть мальчишкой, а не отцом для своих братьев и сестер, чью роль Серхио и играл. - Скажи бабушке, чтобы не волновалась. Я приеду, как только смогу. Я повесил трубку до того, как мама подойдет к телефону. Услышь я ее голос в подобных обстоятельствах, и я запутаюсь в своих чувствах еще больше. Все только усложнится. Я оставил машину на том же самом месте, что и пару недель назад, когда был здесь вместе с Кориной. Во избежание соблазнов и мучений мне показалось правильным убрать телефон с глаз долой. Я отключил звук и убрал его в самое недоступное место, которое пришло мне на ум, а именно, в багажник. Дом находился на какой-то замысловатой улочке с лестницами и закоулками в одном из тех кварталов, что были выстроены в семидесятые годы, с малюсенькими садиками между улицами и дюжинами машин самых разных цветов, в борьбе отстаивающих свое право припарковаться. Эти дома были построены для работяг, которые не могли купить себе даже Seat 127. [прим: автомобиль Seat 127 – лицензионная копия автомобиля Fiat 127, выпускавшаяся в Испании с 1972 по 1982 годы] Теперь все было по-другому, у каждого имелась своя машина, и стало очень трудно останавливаться, выглядывая свободное место у тротуара, потому что каждые две другие машины из трех гудели мне, поскольку я мешал им проехать. Так я провел в ожидании около сорока минут и даже как-то успокоился. Казалось, что находиться поблизости от квартиры Корины, от ее реальной жизни как-то приближает меня к возможности добиться того, что я буду рядом с ней, и она никогда не исчезнет из моей жизни.
“Я не хочу больше ошибаться, и мне хочется иметь прочные отношения, – это самое первое, что я сказал бы Корине, если бы снова увидел ее. – Мне хочется отношений, в которых жизнь течет плавно, и все вещи происходят естественно, без всяких потрясений и скачков, как день твоего рождения. Я не хочу играть с тобой в кошки-мышки, я хочу любить тебя такой, какая ты есть, и чтобы ты любила меня таким, какой я есть”. Я прервал дальнейшее сочинение своего монолога, потому что как раз освободилось место во втором ряду, и я стал маневрировать, чтобы припарковаться. Слава богу, мне это удалось, но и это оказалось весьма беспокойным делом, потому что чуть ли не каждую минуту другая машина останавливалась передо мной, и сидящий (или сидящая) за рулем, так же как и я кружившие полчаса по округе с желанием войти, наконец-то, к себе домой и расслабиться, сигналили мне и красноречиво спрашивали жестом: “Ты уезжаешь?”. Я не менее красноречиво отвечал “Нет, я остаюсь”, и он (или она), злые и уставшие, бросали на меня свирепый взгляд, словно говоря: “Тогда вылези из машины, идиот. Что ты меня путаешь?” Неожиданно я увидел ее. Она выходила из машины. За рулем сидел крепкий, здоровенный детина лет сорока. Она открыла багажник, потом подошла к двери подъезда, позвонила по домофону, с кем-то поговорила и вернулась к малолитражке. Прислонившись к машине, Корина молча ждала. Громила, сидевший за рулем, вылез из машины и раскурил две сигареты, одну из которых предложил ей. Та закурила, и я испугался, не знаю, почему, но испугался. Я не знал, что Корина курит. Я никогда не видел ее курящей, ни в магазине, ни в течение проводимых вместе дней. Я никогда не думал, что она – курящая женщина. Моя мать курит, сестра тоже, а я не курю, но не имею ничего против курящих людей. Однако от Корины, сам не понимаю, почему, я не ожидал такого и испугался. Вместо того, чтобы выйти из машины, пойти к ней, как я собирался, и сказать: “Корина, я сожалею о том, что было утром. Единственное, чего я хочу, это сделать тебя счастливой, предложить тебе свою поддержку и любовь, и все такое бла-бла-бла…”, я наклонился пониже, чтобы она не заметила меня. Из подъезда вышла молодая, грузная женщина. Вероятно, это была небезызвестная невестка с того самого дня рождения. Все трое начали доставать из багажника коробки. Пять коробок. В трех из них находилась косметика “Mar de Diamantes”, две другие содержали канцтовары “ Edding ” и “Pelican”. Затем они достали виденные мною каждый день холщовую сумку и сумищу из искусственной кожи. Все это троица занесла в подъезд. Женщины скрылись из виду, а мужчина вернулся к своей машине и уехал. Представляю, как он покружил, прежде чем припарковаться.
Мобильник так и остался лежать в багажнике, а я вернулся домой и без проблем поставил машину в гараж на ее законное место. В квартиру я пришел как раз ко времени отхода детей ко сну. Уложив племянников спать, я пошел в ванную и взял себе одну из снотворных таблеток матери.
quedarse planchado – быть раздавленным, остолбенеть от чьих-то слов или действий comer de la mano de alguien – заставить кого-то делать все, что тебе захочется
|