El buen hijo - LUZ PULSADA

El lunes fui a esconder el regalo de Corina entre los suministros. Lo había pensado bien el fin de
semana: la gente que quiere a otra gente y la besa confía en la vida, no se anda con trucos y estrategias
como los que me sugería constantemente José Carlos.
—Hazte esperar —decía—, hazte desear. No estés siempre disponible. Que te pierde la
impaciencia, Vicente, y eso se nota y te coloca en posición de desventaja.
Pues sí. Claro que estaba impaciente. Me había acostado una vez con Corina en un hotel moderno
y no había logrado avanzar un centímetro más. Vale que apenas habían pasado unos días desde ese
primer encuentro, pero yo tenía ganas de más y no veo qué tiene eso de raro. Conclusión: la cortejaría,
y el primer paso era el regalo. Removí algunas cajas y me sorprendió lo poco que pesaban. Me dije
que quizá estaba equivocado y que el pedido nuevo no había llegado unos días antes, como yo creía.
Pero era una tontería pensar que yo estaba equivocado, los albaranes de entrega estaban sobre mi mesa
y recordaba a Corina etiquetando cada producto. Abrí las cajas y estaban, en efecto, medio vacías.
Quizá Corina, tan decidida y tan segura de sus ideas, había colocado el remanente en otro lado. Se lo
preguntaría cuando llegara, todavía era temprano. Puse la cafetera para recibirla con café calentito y
unas rosquillas ricas y no muy grasientas ni muy dulces que había comprado especialmente. Al fin
llegó. Me costó aguantarme mientras ella acomodaba su abrigo y sus cosas en la trastienda.
—¿Ya has hecho tú café? Y dulces redondos... —me dijo.
—Son rosquillas. ¿Te gustan? De una pastelería muy buena que hay cerca de mi casa. Ya verás
qué ligeras y qué ricas. A mí me encantan. Me gustan los placeres sencillos.
Esto último lo dije porque quería dejar constancia de que yo no era un tipo que fuese por la vida
en busca de sexo y nada más. Durante el fin de semana había recapacitado: a lo mejor a Corina le
había asustado un poco mi impetuosidad del primer día y quizá necesitase su espacio y su tiempo. Ese
tiempo yo se lo iba a conceder, porque además me serviría para demostrarle que, aunque ella fuese
una mujer atractiva, yo no la quería sólo por su físico para un intercambio carnal, sino para algo más
serio y más profundo. Esto de profundo me da vergüenza decirlo, pero se parece a la verdad. O a lo
que yo creía que era la verdad: que ella me gustaba por su manera de pensar y por su forma de sentir,
además de por sus ojos verdes almendrados y por sus caderas redondas y perfectas para mí. Porque es
que, cuando nos acostamos, había tenido yo la sensación de que encajábamos como si estuviésemos
hechos a la medida. Por fin llegó el momento:
—¿Me alcanzas los rotuladores borrables? Tráeme quince de cada color, por favor, que voy a
ponerlos aquí a la vista, a ver si los vendemos.
—¿No puedes coger tú? —me dijo, porque estaba fregando las tazas del café.
—No, no puedo —contesté, sabiendo que en este momento convenía parecer un jefe déspota, para
multiplicar luego el agradable efecto de mi broma y de mi regalo.
Se secó las manos, imagino que maldiciendo en su cabeza mi instrucción caprichosa, removió las
cajas y dijo:
—Aquí hay una cosa rara.
Me acerqué. Era mi paquete con su lazo. La verdad, estaba muy bonito envuelto. La dependienta
de los grandes almacenes había hecho un trabajo excelente. Era un regalo caro, pero por una vez lo
caro valía su precio.
—Es para ti. Es tu regalo.
Se puso colorada. Esas reacciones de ella, incapaz de ocultar sus emociones, me volvían loco.
Tuve que hacer muchísimo esfuerzo para no lanzarme a besarla. Quitó cuidadosamente el envoltorio y
lo que vio no sé si le gustó, porque de primeras no lo entendió:
—¿Qué es?
—Un aparato de luz pulsada.
—No conozco.
—Un aparato para depilarte definitivamente. Indoloro, además.
Rompió a reír a carcajadas. No podía parar. Se sujetaba la tripa porque de tanto reír le tiraban los
músculos. Yo me empecé a reír con ella, pero entró un señor a hacer un montón de fotocopias de
documentos bastante complicados. Yo hacía fotocopias y la oía a ella en la trastienda reírse y hablar
por teléfono en rumano. Había llamado a alguien para contárselo.
—Vaya juerga —me dijo el de las fotocopias.
Asentí y sonreí. No se me ocurría qué decir. Cuando se calmó un poco y el de las fotocopias se
hubo marchado, Corina se acercó a mí, me agarró la cabeza con las dos manos y me besó en la frente.
—¿Tú me regalas a mí esto? ¿Tú crees que yo tengo mal los pelos en las piernas?
—Nooo, Corina, nada de eso. Es que he pensado que las mujeres os sacrificáis tanto por el tema
que, no sé, vi este aparato y...
Por supuesto, tener como vecinas a las esteticistas me había dado la idea. La de mujeres que
pasaban por allí diariamente gastando tiempo y dinero en quitarse el vello para los hombres. Y encima
con cera, que debe de doler espantosamente. Esto de la luz pulsada era una novedad, bastante cara, por
cierto, que por primera vez estaba disponible para uso doméstico:
—Es un tratamiento de salón de belleza, pero para hacerlo en casa. ¿No te gusta?
—Me gusta, me gusta, sí. Es raro solamente.
—Lo puedes cambiar. Tengo el ticket.
—No, no cambio. Pero dame ticket por si rompe.
—Eso es verdad, para la garantía. Me encanta lo práctica y organizada que eres, Corina —dije
mientras buscaba el ticket en la cartera. Y añadí—: Por cierto, ¿dónde están el resto de los rotuladores
que había en la caja? Los repusimos el otro día, ¿verdad?
—No sé. Yo no toco nada —me dijo mientras volvía a la trastienda para meter el pequeño
electrodoméstico en su bolso, que era enorme y se lo tragaba todo sin visos de tener fondo. Debía de
dejarla deslomada acarrearlo, pero así son las mujeres. Tanta liberación, tanto quemar sujetadores, y
para mi gusto lo que tenían que haber quemado son los bolsos esos que arrastran y les impiden la
libertad de movimientos.
Esa tarde, cuando yo estaba de nuevo solo, busqué esos suministros que echaba a faltar, pero no
los encontré. ¿Dónde los había metido Corina? Ése era su defecto: lo terca y melona que era cuando
quería. Seguro que había colocado ese lote nuevo en algún lado inesperado en su afán por ordenar las
cosas según sus criterios.
Aseguraba don Joaquín, alias el Chivo (en todos los institutos había un Chivo, lo sé, cualquier
profesor con perilla lo era), mi profesor de literatura, que hay ocasiones en la vida en que uno puede
elegir cruzar al otro lado o quedarse en éste, y que ese paso es irreversible. Supongo que mi profesor
hablaba de las dudas y tentaciones propias de los adolescentes: el abandono de los estudios, las drogas,
la pequeña delincuencia, un enamoramiento inconveniente, la falsificación de las notas... Todo aquello
en lo que te puedes ver involucrado por azar y que modificará para mal el rumbo previsto de tu vida.
Bien, esa noche en que mi madre me observaba hacer una tortilla paisana fue cuando yo empecé a
cruzar el río del lado del que nunca pensé que cruzaría y dejé atrás la frontera de mis límites morales,
esa ética con la que había sido educado sin ser muy consciente de ella, pero que respetaba a rajatabla.
Mi hermana nos había avisado de que traía a los niños y yo me había puesto a preparar una señora
cena. Sin embargo, debía de estar yo más preocupado de lo que creía con ese asunto de los límites y
del río, porque se me escapó un comentario:
—¿Te puedes creer que no localizo varias cajas de rotuladores de estos borrables para las pizarras
blancas? Llegó el pedido el otro día y no sé dónde los he metido.
—¿Cuántas cajas? —contestó escuetamente mi madre.
—Cuatro. Una de cada color. ¿Se te ocurre un sitio donde Corina lo pueda haber metido? ¿Algún
cajón o altillo de estos que no usamos y que yo ni recuerdo?
—¿Se lo has preguntado a ella?
Me paré un instante. El río estaba allí a mis pies. Por primera vez veía su agua correr. Quizá sólo
era un arroyo, no un gran afluente, pero ¿cruzaba o me quedaba? Porque, al fin y al cabo, ¿me había
servido de algo quedarme en este lado toda mi vida? ¿Qué tenía a mis treinta y siete años a cambio de
obedecer siempre las leyes de la buena convivencia? No quería perder a Corina, así que salté:
—A lo mejor me he liado yo y no lo pedí al final —contesté a mi madre quitándole importancia
—. No me extrañaría, porque tengo un despiste... Mañana lo compruebo con la distribuidora.
Eso zanjó el asunto porque en esto sonó histéricamente el telefonillo. Parker se puso a ladrar
como un maníaco, no por aversión hacia los intrusos, sino de alegría porque ya se oía el ascensor y yo
creo que huele a los niños desde el portal. Con el alboroto, mi madre se olvidó del tema y yo me
alegré. Abrí la puerta y allí estaba mi hermana, con sus tres niños y una cara que me dejó preocupado.
Tenía ojos de haber llorado. Mi hermana no llora nunca, porque mi hermana es como una piedra, así
que le pregunté a bocajarro:
—¿Qué te pasa, Nuria?
No me contestó, pero esto ya he dicho que en mi familia es normal.
—Ayúdame. ¿No ves que voy cargada como una mula?
La ayudé, en efecto traía varias maletas.
—¿Los niños se quedan? —pregunté, porque no nos había dicho nada, al menos no a mí, no sé si
a mi madre, que como también parece que le cobran por hablar no me cuenta la mitad de las cosas—.
¿Tienes algún viaje? —Mi hermana trabaja en una multinacional de productos de limpieza, en el
departamento de marketing, y, de vez en cuando, la suertuda de ella viaja a las convenciones.
—Nos quedamos todos —me dijo. Y aquí sí, ya comprendí que algo inusual pasaba.
Dimos de cenar a los niños, los duchamos y los acostamos con esa fingida normalidad de los
momentos excepcionales de la vida que yo, desgraciadamente, conocía.
—¿Tienes whisky? —me preguntó mi hermana en un momento en que mi madre se había ido a su
cuarto a ponerse el camisón con una sola mano.
—No creo —dije, seguro de que no tenía.
—¿Y ginebra o ron o algo de ese tipo?
Como yo no tenía nada de eso (en casa apenas bebemos vino o cerveza, que nunca falta, pues mi
madre es forofa, parece irlandesa), subí un momento a casa de José Carlos. Estaba viendo una serie en
DVD, zampándose episodio tras episodio como nos gusta hacer a los dos. Me cabreé.
—¡Tío, podías haberme esperado! Ni me habías dicho que tenías la cuarta temporada.
—Me ha llegado hoy.
Que se viera esta serie nueva por su cuenta y sin avisar, con el celofán caliente aún encima de la
mesa, como un maldito yonqui, me supo a traición.
—Sólo pensaba ver el primer episodio.
—Sí, hombre, y yo me lo creo. ¿Tienes whisky?
—¿Para quién? ¿Tienes a tu chica en casa? Vas a toda velocidad.
—No. Es para mi hermana.
A José Carlos mi hermana le cae de maravilla, le resulta fascinante desde que éramos enanos, así
que se le iluminó la cara.
—Bajo contigo.
—No sé si es el mejor momento, José Carlos, me parece que...
—Vale, pues me quedo viendo la serie y te jodes.
—No, baja, baja.
A estas alturas, José Carlos era como de la familia. Qué más daba que escuchara lo que mi
hermana nos tenía que decir. Agarró una botella de whisky de malta, bastante bueno, por cierto, y
bajamos.
Mi hermana nos contó que había roto con su último novio, Jorge, el de la gestoría. Pero lo terrible
del asunto es que, en uno de esos enjuagues de cuentas tan extraños que hace mi hermana
constantemente para sobrevivir en el caos o quizá para prolongarlo y no tener que detenerse nunca a
pensar sobre su vida, en los últimos meses había pasado el contrato de su casa de toda la vida a
nombre de Jorge, él había empezado a pagar el alquiler, y ahora, al romper, sus niños y ella se habían
quedado en la puñetera calle. Al escucharlo, mi madre se había agarrado un cabreo tan grande que ni
la presencia de José Carlos había logrado atemperarla. Se tomó dos whiskazos mi madre,
concretamente el suyo y el de mi hermana, que no quiere que beba, no sé por qué, como si mi pobre
hermana empinara el codo, que tiene muchos defectos, pero ése no.
—¡Menuda vejez me vais a dar los dos! ¡Menuda vejez! —se lamentaba entre sorbo y sorbo.
—Mamá... —suplicaba yo—, que se van a despertar los niños... Mamá...
Pero mi madre no atendía a razones.
—Yo no sé para qué gastamos vuestro padre y yo tanto dinero en colegios y en clases
particulares... Yo no entiendo ya nada... Nada entiendo.
Lo del gasto en colegio lo debía de decir por mi hermana, que sí que fue siempre a un colegio
privado. No era mi caso. A mí en cuarto de la EGB me metieron en uno público al lado de casa. Yo
dinero, lo que es dinero, poco les había costado. Pero me callé, no era momento de reproches.
Me metí en la cama, sin lograr pegar ojo más que algún rato. Si yo no podía dormir, cómo estaría
mi hermana. Me levanté. Di una vuelta por la casa. Estaba inusitadamente llena. Habíamos
improvisado camas para todos: los dos chicos, Sergio y Mauro, en el antiguo cuarto de mi hermana;
mi madre con su nieta Amelie en esa cama de matrimonio que hacía tantos años que únicamente
compartía ya con la niña; mi hermana en el sofá del salón, que si es preciso se hace cama. ¡Qué
distintos modos de dormir! Los niños, como cosmonautas viajando en ese sueño denso y profundo,
que es un trabajo al que se dedican seria e intensamente, ajenos a cuanto ocurre a su alrededor,
entregados a soñar la vida que tienen por delante. Las personas mayores en cambio, según van
envejeciendo, cuerpos inertes a los que se les va notando el esfuerzo por vivir, por mantenerse aquí,
por ocupar su lugar, como si al dormir ya no prepararan nada, apenas ensayaran su muerte.
«Tío, me da miedo la abuela cuando duerme, parece un topo», me había dicho una mañana
Sergio. Sabía a lo que se refería, pero no lo hubiera definido nunca tan bien. Era así, mi madre, sobre
todo a partir de su caída, dormía como un animal pequeño e indefenso, como un topo que erra el
camino y que, si se descuidara, podría deslizarse en la muerte ciegamente.
Me asomé al salón. Al oírme en el vano de la puerta, Nuria se removió en el sofá cama, tampoco
dormía. Parker descansaba a sus pies, sobre la alfombra.
—¿Pasa algo? —me dijo.
—No. ¿Necesitas algo tú? —le pregunté.
—No. Estaba pensando que mañana lo de llevar los niños al colegio desde aquí va a ser un poco
complicado.
—Bueno, ya nos organizaremos —le contesté—. Duerme, anda.
—¿Y este perro? ¿Te lo llevas?
Parker había abierto un ojo y agitaba el rabo, pero no tenía intención de moverse de donde estaba.
—No sé. Parece que hoy prefiere dormir contigo. ¿Te molesta?
—No —repuso ella.
—Él duerme con quien más lo necesita. Es así.
—Ya.
Mi hermana se quedó en silencio. Yo me volví para encaminarme a mi cuarto, pero ella habló de
nuevo:—
He hecho un poco el gilipollas, ¿no?
Éste era todo el dolor que iba a mostrarme, y era mucho.
—Qué va, Nuria. Son cosas que pasan. Va a ir todo bien. Tú eres de acero inoxidable. Ya lo verás.
Ya te ayudaremos.
Me pareció que acogía las palabras que yo le daba y me gustó. Adoptó la postura del sueño, se
relajaba. Volví a mi cama, pero ya estaba desvelado. En todas esas horas de insomnio que se hacen tan
largas, pensé en Corina, en su cuerpo hermoso, en que al fin había llegado el momento de que yo me
marchara de casa; pensé en cómo sería vivir con ella, dormir con ella en su cuarto del piso compartido
y coger el Cercanías cada mañana para venir desde Coslada hasta la tienda, abrirla juntos, llevarla
juntos, comer con mi madre en casa, y por la tarde, después de cerrar, regresar cogidos de la mano en
el transporte público, quizá charlando, quizá leyendo cada uno su libro electrónico, que es lo más
cómodo para trayectos largos. Aunque, como yo tenía coche y plaza de garaje, otra opción buena era ir
y venir en él. También pensé en los productos que echaba en falta en la tienda, y, no sé por qué,
entonces fue cuando me acordé del Chivo, mi antiguo profesor de literatura, y de mi riachuelo. Y me
dije que tampoco es que él fuera el más cualificado para dar lecciones de ética. Pocas semanas antes
de fin de curso se lió con una de las compañeras más guapas de COU. Creo que hasta tuvieron un hijo
juntos y todo. Igual por eso le daba tantas vueltas a lo de cruzar el río.

В понедельник я отправился прятать подарок для Корины среди наших припасов. В выходные я хорошенько подумал о том, что человек, который любит другого человека и целует его, верит в жизнь; он не ловчит и не мудрит со стратегиями, которые постоянно подсказывает мне Хосе Карлос.

- Заставь ее подождать, – наставлял он. – Заставь себя желать. Не будь всегда доступным. Ты теряешь терпение, Висенте, и это сразу бросается в глаза и выставляет тебя в невыгодном свете.

Естественно, я был нетерпелив. Я переспал с Кориной всего один раз в современной гостинице и не продвинулся вперед ни на пядь. Конечно, с нашего первого свидания прошло всего несколько дней, но мне уже хочется большего, и я не вижу в этом ничего странного. Отсюда следует такой вывод: я буду ухаживать за ней, и подарок станет первым шагом. Я передвинул несколько коробок, удивляясь тому, насколько они легкие. Я решил, что, по всей видимости, ошибся, и новый заказ не поступил несколько дней тому назад, как я думал. Впрочем, думать, что я ошибся, было глупо – счета-фактуры на поставку лежали на моем столе, и я напомнил Корине наклеить на товар этикетки. Я открыл коробки – они и в самом деле оказались полупустыми. Очевидно, Корина, руководствуясь своими соображениями, поставила вторую половину коробок в другое место. Я спрошу у нее, когда она придет, а  пока слишком рано. Я поставил кофейник на плиту, чтобы встретить Корину горячим кофе и вкусными пончиками, не слишком жирными и не очень сладкими, которые я купил по дороге специально для нее. Ну вот, наконец-то она пришла. С превеликим трудом я сдерживал себя, пока она вешала пальто и раскладывала свои вещи в подсобке.

- Ты сварил кофе? О-о-о… тут и сладкие кругляшки… – заметила она.

- Это пончики. Они тебе нравятся? Они из очень хорошей кондитерской, что неподалеку от моего дома. Вот увидишь, какие они легкие и вкусные. Они мне нравятся. Я вообще обожаю чувственные наслаждения.

Последнюю фразу я сказал, желая показать, что я не из тех, кто идет по жизни в поисках

исключительно секса и больше ничего. Все выходные я собирался с мыслями и решил, что Корину, скорее всего, немножко испугала моя стремительность и напористость в первый же день, и, вероятно, ей нужно было какое-то время, чтобы прийти в себя. Я не собираюсь торопить ее и дам необходимое ей время не только потому, что она работает у меня. Я докажу Корине, что, несмотря на ее женскую привлекательность, мне хотелось от нее не только плотских утех, а чего-то более серьезного и глубокого. Мне стыдно говорить о глубине, но это казалось мне правдой. Точнее, я верил в то, что Корина понравилась мне за ее манеру думать и чувствовать, не говоря уж о ее зеленых миндалевидных глазах и чудесных округлых бедрах. Лежа с ней в постели я чувствовал, что мы идеально подходим друг другу, словно были сделаны по одной мерке. И вот наступил долгожданный момент:

- Ты не достанешь мне фломастеры? Принеси мне, пожалуйста, по пятнадцать штук каждого цвета, я положу их здесь, на виду. Посмотрим, может, хоть так продадим.

- А ты не можешь взять сам? – спросила она, ополаскивая кофейные чашки.

- Не могу, – с нажимом ответил я, зная, что в эту минуту стал похож на властного и деспотичного шефа-тирана, чтобы потом усилить радость и приятное удивление от моей шутки и подарка.

Корина вытерла руки, думается, проклиная в душе мои взбалмошные указания. Она передвинула коробки и недоуменно воскликнула:

- Здесь лежит что-то странное.

Я подошел к ней. На полке лежал мой мой красиво упакованный сверток, с бантиком наверху.

Продавщица из огромного универмага отлично справилась со своей работой. Это был дорогой подарок, но он того стоил.

- Это тебе подарок.

Корина покраснела, и ее неспособность скрывать свои чувства сводила меня с ума. Я терял рассудок, и мне пришлось приложить неимоверные усилия, чтобы не кинуться целовать ее. Корина аккуратно развернула подарок, но я не понял, понравилось ли ей увиденное, потому что она недоуменно спросила:

- Что это?

- Фотоэпилятор.

- Я не знаю, что это такое.

- Прибор для того, чтобы окончательно и безболезненно удалить волосы.

Корина принялась безудержно хохотать и не могла остановиться. Она все смеялась и смеялась, сложившись пополам и держась за живот руками, потому что от долгого смеха у нее заболели мышцы. Я тоже начал смеяться вместе с ней, но тут вошел какой-то господин, чтобы откопировать кучу довольно непонятных документов. Я делал копии и слушал, как в подсобке Корина говорит о чем-то по-румынски по телефону, заливаясь смехом. Она позвонила кому-то, чтобы рассказать о подарке.

- Весело здесь у вас, гуляете, наверно, – заметил мужчина.

Я согласно кивнул и улыбнулся. Я не нашелся, что ему ответить. Когда посетитель вместе со своими копиями ушел, Корина немного успокоилась, подошла ко мне, обхватила мою голову руками и поцеловала в лоб.

- Ты считаешь, что у меня очень волосатые ноги, раз подарил мне это?

- Нет, Корина, что ты, конечно нет! – с жаром возразил я, а затем промямлил: – Просто я подумал, что вы, женщины, помешаны на этом, можно сказать, приносите себя в жертву… ну я не знаю… короче, я увидел этот прибор и…

Вот что значит иметь соседок-косметологов, ведь это в салоне красоты мне подали идею подарить фотоэпилятор. Мне подсказала ее одна из женщин, что ежедневно кукуют там, ради мужчин тратя время и деньги на депиляцию. Им удаляют волосы при помощи воска, что, должно быть, ужасно больно. Фотоэпилятор со световыми импульсами был новинкой, довольно дорогой, конечно, но зато пригодной для домашнего пользования.

- Такой метод применяют в салонах красоты, но этим прибором можно пользоваться и дома… Тебе не нравится подарок? – разочарованно протянул я.

- Нет, нравится, очень нравится… только это как-то необычно.

- Ты можешь поменять его. У меня есть чек.

- Я не стану менять его, но чек ты мне все-таки дай, вдруг он сломается.

- Это верно, он на гарантии. Корина, мне по душе твоя практичность и организованность, – промолвил я, роясь в бумажнике и отыскивая чек, а затем добавил: – Кстати, а где остальные фломастеры, которые были в коробке? Нам привезли их недавно, помнишь?

- Не знаю, я ничего не трогаю, – ответила она как обычно, возвращаясь в подсобку, чтобы положить небольшой фотоэпилятор в свою необъятную, бездонную сумку, жадно поглощавшую в свои недра все без исключения. Должно быть, она устала таскать эту сумку, и ей давно следовало выбросить ее, но таковы женщины. Мне так хотелось бы, чтобы они избавились от своих оков, сожгли свои сумищи, которые волочатся за ними, ограничивая свободу их движений.

Сегодня, снова оставшись в одиночестве, я весь вечер искал доставленные припасы, которых нам не хватало, но так и не нашел. И куда только Корина их положила? Когда хотела, она становилась упрямой и глупой как осел, и в этом заключался ее недостаток. Наверняка в своем стремлении расставить все вещи по порядку, следуя только своим соображениям, эту новую партию товара, она засунула в какое-нибудь неожиданное место.

По словам дона Хоакина, по прозвищу “козлик” (насколько мне известно, в каждой школе есть свой “козлик”, то бишь, преподаватель с бородкой клинышком), так вот мой учитель по литературе утверждал, что в жизни бывают случаи, когда человек может выбирать, перебраться ли ему на другую сторону или остаться на этой, и этот шаг необратим. Полагаю, он говорил о сомнениях и собственных юношеских ощущениях: об отказе учиться, наркотиках, незначительных правонарушениях, о несвоевременной и неуместной влюбленности, о подделке оценок… Ты можешь быть вовлечен во все случайно, но это может не в лучшую сторону изменить течение твоей жизни. Короче говоря, я начал переплывать реку сегодня вечером, когда мама наблюдала, как я готовлю омлет по-крестьянски. Я никогда не думал, что поплыву на другой берег, но вот я оставил позади границу своих нравственных и моральных рубежей, на которых был воспитан, не до конца осознавая, но неукоснительно соблюдая их. Сестра предупредила нас, что приведет детей, и я принялся стряпать барский ужин. Должно быть, я был так взволнован своими мыслями о границах и реке, что с языка у меня невольно сорвалось:

- Веришь ли, но я не нахожу несколько коробок фломастеров со стирающимися чернилами для белых досок. Заказ пришел на днях, и я ума не приложу, куда их дел.

- Сколько коробок? – сурово вопросила мать.

- Четыре. По одной каждого цвета. Тебе, часом, не приходит в голову, куда Корина могла их положить? Может, в какую-нибудь большую коробку или на самые верхние полки, которыми мы не пользуемся и о которых я даже не помню?

- Ты ее спрашивал?

На секунду я остановился. Река находилась тут, у самых моих ног. Впервые я разглядел ее плавно текущие воды. Скорее, это был не очень широкий и не быстрый ручей, но плыть ли мне через него или остаться? Да в конце-то концов, к чему мне оставаться на этом берегу реки на всю жизнь? Что было у меня в мои тридцать семь лет взамен всегдашнего строгого соблюдения законов добрососедского совместного проживания? Я не хотел потерять Корину, поэтому очертя голову ринулся вперед:

- Скорее всего, я закрутился, запутался и в итоге не сделал заказ, – с преувеличенным спокойствием ответил я, уменьшив тем самым значимость проблемы, – и это меня не удивило бы, потому что я рассеянный... Завтра я все перепроверю с поставщиком.

В ту же секунду истошно прозвонил домофон и дело было улажено. Паркер принялся неистово лаять как сумасшедший, но не от злости к вторгшимся чужакам, а от радости, потому что услышал звук подъехавшего лифта и, как я думаю, еще от двери учуял запах детей. Под этот шум и гам мама забыла о теме разговора, и я повеселел. Открыв дверь, я увидел сестру с тремя детьми. У нее было такое лицо, что я не на шутку встревожился. Глаза Нурии были заплаканными, а ведь моя сестра как кремень, она никогда не плачет.

- Нурия, что случилось? – без обиняков, прямо в лоб, обеспокоенно спросил я.

Она ничего мне не ответила, но, как я говорил, для моей родни это нормально.

- Помоги мне. Разве ты не видишь, что я навьючена как мул?

Сестра и в самом деле приволокла с собой несколько чемоданов, так что я помог ей.

- Дети останутся у нас? – снова спросил я, потому что об этом сестра ничего не говорила, по крайней мере, мне. Говорила ли она маме, не знаю, потому что, как мне кажется, половину из того, что мама узнает из их разговоров, она мне не рассказывает. – Ты куда-то уезжаешь?

Должен заметить, что сестра работает в крупной компании по производству чистящих средств, в отделе маркетинга, и время от времени ей выпадает счастливый случай съездить куда-нибудь на переговоры.

- Мы все остаемся, – обронила Нурия, и тут я понял, что произошло нечто, из ряда вон выходящее.

За ужином мы поговорили о детях, потом вымыли их перед сном и уложили в кровать с той напускной, насквозь фальшивой, обыденностью, что характерна при чрезвычайных жизненных обстоятельствах, которые, к несчастью, мне очень хорошо известны.

- У тебя есть виски? – спросила сестра в тот момент, когда мама ушла к себе в комнату, чтобы облачиться в ночную рубашку с одним рукавом.

- Не думаю, – ответил я, заведомо зная, что виски нет.

- А водка, ром или что-нибудь такое?

Поскольку у меня не было ничего такого (дома мы пьем только вино или пиво, которого, впрочем, почти никогда не бывает, поскольку мама такая же ярая его фанатка, как ирландка), я поднялся на минутку к Хосе Карлосу. Он, не отрываясь, смотрел сериал на DVD, который нравится нам обоим, с жадностью проглатывая одну серию за другой. Я просто взбесился.

- Эй, приятель, мог бы и меня подождать! – набросился я на друга. – А ты даже не сказал, что у тебя есть четвертый сезон.

- Да я только что начал.

Только клеенка на столе была уже теплой. Попахивало предательством от того, что Хосе Карлос, как проклятый наркоман, смотрел новую серию в одиночку, даже не сказав мне.

- Я собирался посмотреть только одну серию.

- Я так и подумал, приятель. У тебя есть виски?

- Для кого это? Неужели для твоей девушки? Она у тебя дома? Смотри-ка, ты несешься на всех парусах.

- Нет, это не для девушки, а для сестры.

 При упоминании сестрицы лицо Хосе Карлоса прямо-таки засияло. Нурия несказанно нравилась ему; еще совсем мальчишкой он был очарован ею.

- Я спущусь с тобой.

- Даже не знаю, Хосе Карлос, мне кажется, сейчас не самый лучший момент...

- Ладно, как скажешь, тогда я досмотрю сериал, а тебе обломится.

- Ну уж нет, давай, спускайся.

К этому времени Хосе Карлос стал почти что членом семьи, и было совершенно все равно, что он услышит то, что должна была рассказать нам с мамой моя сестра. Хосе Карлос прихватил с собой бутылку довольно хорошего виски, и мы спустились вниз.

Сестра сообщила нам, что порвала со своим последним женишком, то бишь Хорхе, тем, что из посреднической фирмы, однако самое ужасное заключалось не в этом. Нурия постоянно на свой страх и риск прокручивает какие-то темные делишки, чтобы выжить в этой неразберихе, а может, для того, чтобы пребывать в этом хаосе и дальше и не иметь возможности остановиться и задуматься о своей жизни. Так вот в последние месяцы она заключила с Хорхе договор пожизненной ренты и переписала квартиру на его имя. Тот начал выплачивать ей арендную плату, а теперь, порвав с ним, Нурия вместе с детьми оказалась на улице. Когда мама выслушала рассказ Нурии, ее охватила такая ярость, что даже присутствие Хуана Карлоса не сдержало ее. Она выпила два стакана виски, а именно, свой и моей сестры. Не знаю, почему, но мама не хотела, чтобы Нурия пила, как будто моя бедная сестричка по-черному бухала. Конечно, у Нурии есть множество недостатков, но только не этот.

- Дожила, называется, до старости лет с вами обоими! Вот уж старость так старость! – громко причитала мама, глотая виски.

- Мама... – увещевал я ее, – дети проснутся... Мама...

Но мама не слушала моих доводов и продолжала сетовать:

- И зачем только мы с вашим отцом потратили столько денег на школы и частные уроки... Я уже ничего не понимаю... Ничегошеньки.

О расходах на школу мама должна была говорить только моей сестре, потому что только она всегда училась в частной школе; меня же в четвертом классе отдали в обычную, рядом с домом, где я получал общее базовое образование, так что по деньгам я им недорого обошелся. Но я молчал, сейчас было не время для упреков.

Я лежал в кровати, не смыкая глаз. Мне никак не удавалось заснуть, как будто я был своей сестрой. В конце концов, я поднялся и прошелся по битком забитой квартире. На скорую руку мы соорудили для всех постели: мальчишек, Серхио и Мауро уложили в бывшей старой комнате моей сестры; мама спала с внучкой Амели на двуспальной супружеской кровати, которую делила вот уже много лет только с девчушкой; сестра устроилась на диване в гостиной, который в случае необходимости становился постелью. Как по-разному все спят! Дети парят как космонавты в своем крепком и глубоком сне. Они отдаются ему со всей серьезностью, целиком, без остатка; им чуждо все, что происходит вокруг них; они далеки от реальности и мечтают о жизни, которая у них впереди. Пожилые люди, наоборот, дряхлеют; в их неподвижных телах заметно усилие, которое они прикладывают, чтобы жить, чтобы удержаться на этом свете и занимать здесь свое место, как будто, засыпая, они уже ни к чему не готовились, и сон для них лишь репетиция собственной смерти. “Дядя, я боюсь бабушку, когда она спит, она похожа на слепого крота”, – сказал мне как-то утром Серхио. Я понимал, о чем он говорил, но никогда не мог так четко сформулировать. И точно, мама, особенно после своего падения, спала как маленькая, беззащитная зверушка, как заплутавший крот, который может запросто слепо погибнуть, если не позаботится о себе.

Я заглянул в гостиную. Услышав мою возню у двери, Нурия заворочалась в своей постели; ей тоже

не спалось. Паркер дрых без задних ног на коврике.

- Что-то случилось? – спросила сестра.

- Нет. Тебе что-нибудь нужно? – в свою очередь поинтересовался я.

- Ничего, просто я думала о том, что отсюда будет трудновато возить детей в школу по утрам.

- Ладно тебе, мы все устроим, – ответил я. – Спи давай.

- А собака? Ты его уведешь?

Паркер приоткрыл один глаз и вильнул хвостом, но отнюдь не собирался двигаться с места.

- Не знаю. Похоже, сегодня он предпочитает спать с тобой. Он тебе мешает?

- Да нет, – ответила сестра.

- Он спит с тем, кто больше всего нуждается в нем. Это точно.

- Да уж. – Сестра замолчала. Я повернулся, чтобы идти к себе в комнату, но она заговорила снова:

– Я дура, правда? Наворотила дел…

В голосе сестры звучала огромная боль.

- Брось, Нурия, все пройдет, уладится. Ты же у нас стальная, из нержавейки. Все будет хорошо, вот увидишь. Мы тебе поможем.

Мне показалось, что мои слова дошли до нее, и это меня порадовало. Нурия снова улеглась и расслабилась. Я вернулся к себе в кровать, но так и не заснул. Все эти долгие бессонные часы я думал о Корине, о ее прекрасном теле, о том, как, в конце концов, наступит час, когда я уеду из дома. Я думал о том, как буду жить с ней, спать с ней в ее съемной квартирке, и каждое утро по железной дороге вместе с ней добираться из Кослады до магазина; как мы вместе будем открывать его, заниматься делами, обедать с мамой у нее дома, а по вечерам, после ужина, взявшись за руки, возвращаться обратно на общественном транспорте, возможно, разговаривая, а может быть, читая, уткнувшись носом каждый в свою электронную книжку, потому что для долгой дороги это самое удобное. Впрочем, поскольку у меня есть машина и гараж, другим неплохим решением было бы ездить туда-обратно на машине. Также я подумал о недостаче в магазине, и сам не знаю почему, вдруг вспомнил о “козлике”, своем давнем учителе литературы, и моем ручейке. Про себя я подумал, что “козлик” был также далеко не самым квалифицированным специалистом в области этики, чтобы давать подобные уроки. За несколько недель до окончания учебного года он связался с одной своей коллегой, самой красивой преподавательницей в подготовительных классах*. Думаю, у них был даже общий ребенок, именно поэтому он так часто возвращался к разговорам о реке.

melona – не очень умный или неумелый человек

tortilla paisana – омлет по-крестьянски, вариант омлета с картофелем, куда помимо ксобственно картофеля добавляют другие ингридиенты (морковь, горох, ветчину, копченую колбасу итд)

EGB (Educación General Básica) – обязательное общее базовое образование (с 6 до 14 лет)

COU (Cursode Orientación Universitaria) – довузовский курс, на котором готовят к поступлению в ВУЗ

* имеются в виду подготовительные классы для поступления в институт, в испанских школах не являются обязательными