El buen hijo - Café

Primero me gustaron el pop y el rock. De ahí pasé al soul y al blues. Del blues al jazz. Del jazz a la
bossa nova y de ahí al tango. Del tango a otras músicas del mundo como las del norte de África y el
Oriente Medio. De ahí pasé a la clásica y con la clásica, de manera casi natural, comprendí, por su
ausencia, que lo que más me conmovía era la voz humana y empecé a aficionarme a los crooners,
como por ejemplo Charles Aznavour, para gran contento de mi madre. Con el tiempo me han llegado a
interesar todos los géneros musicales siempre que posean calidad, es decir, alma, intención y verdad, y
siempre que no sean músicas prefabricadas fríamente por unos ejecutivos en una multinacional. En la
empresa en la que trabaja mi hermana, sin ir más lejos, me consta que diseñan los productos de
limpieza y cosmética pensando más en el envase y la etiqueta que en su eficacia. Por eso aprecio el
flamenco, que sigue siendo natural y espontáneo, e incluso puedo llegar a disfrutar de la zarzuela, tan
ligera, tan narrativa, tan poco grandilocuente, con esas voces llenas de matices que sólo aspiraban a
acompañar y entretener. Y, aunque sea incomprensible para mucha gente, en ocasiones también
disfruto de la música de bandas ya sean municipales, sinfónicas, militares, porque al igual que a
muchos mortales unos violines les hacen ponerse inevitablemente románticos, a mí me agradan las
secciones de viento tan poderosas. En especial saboreo las transcripciones de melodías de otros
géneros populares y reconocibles, pero que no fueron diseñadas para metales y maderas y que unos
músicos que suelen ser aficionados, vecinos de pueblos de Levante que destinan a esas bandas todo su
deseo y su atención, hacen crecer desmesuradamente, como desmesurada es la emoción que
transmiten y a la que a mí me gusta engancharme. Explico esto para que se entienda por qué a la
mañana siguiente de la paella, lunes, cuando al levantar la persiana de la tienda sentí un terrible come
come, lo primero que hice fue correr a encender la radio. Quizá lo hice por inercia, quizá fue por
recuperar esa rutina salvadora que consuela a la gente cuando le acontecen grandes desgracias, pero lo
cierto es que cuando suena música no estoy solo y mis sentimientos encuentran un eco que parece que
les da sentido y forma. Se acababa un programa que me gusta especialmente y que se llama «Todas las
mañanas del mundo». El locutor tiene un tono de voz que te hace pensar que la vida es suave, sencilla
y grata, que es lo que uno quiere pensar a las ocho de la mañana. Podría ser mi amigo, me gustaría,
parece buen tipo. La cuestión es que esa mañana me sentía como si todas las mañanas del mundo se
concentrasen en una sola y volcaran sobre mí el gran peso de su cargamento. Ni siquiera la voz del
locutor-amigo me reconfortaba. Me pasé a Radio 3, donde sonaba McEnroe, un grupo vasco que me
emociona bastante, pero tampoco me sosegaba. Había cogido miedo al aparato. No quería probar
suerte con los informativos y las aguerridas tertulias que otros días me hacían sonreír ante la
suficiencia y la vanidad de los periodistas o expertos o lo que sean todos esos que opinan y discuten.
Temía ser asaltado de nuevo por la cuña del alma del caracol. Apagué la radio. Hacía un frío del
carajo, porque los lunes, hasta que arranca la calefacción y se caldea aquello, la papelería parece una
nevera, y resolví hacerme un café, pero lamentablemente, por mucho que yo quisiera volver a las
viejas rutinas, no hubo forma.
Tenía, como digo, más urgencia de mi café que cualquier otro día, necesitaba imperiosamente
refugiarme en mi costumbre protectora de casi dos décadas, la mayor parte de mi vida. Sé que habrá
quien diga que no es grave no poder tomarte un café tranquilamente, que muchos dirían que lo que me
pasó es una bobada (José Carlos lo diría y se reiría a mandíbula batiente) y que además yo mismo
generé la cadena de despropósitos por no irme a tomar el café a un bar como cualquier español. Sé que
esos mismos dirían que soy un terco (esa cualidad que con tanta facilidad detecto en los demás y que
tanto me irrita) y que por terco me obcequé con algo que no era en ese momento ni factible ni
importante. Sin embargo, ese pequeño incidente se convirtió en el gran catalizador, o en el sumidero,
de otros acontecimientos.
Como cada mañana, abrí la lata en la que guardo el café para que esté más fresco. Estaba vacía.
Bien, esto otras veces se hubiera subsanado con facilidad, mi madre o yo hubiéramos salido al súper
mientras el otro se quedaba en la tienda, pero en esta ocasión estaba solo y eso dificultaba
enormemente un operativo tan sencillo. Sin embargo, no me iba a dejar amilanar. No podía permitir
que la caída de mi madre cercenara las posibilidades de éxito de mi camino a la independencia, a ese
nuevo nivel del juego que mi padre deseaba para mí. Al menos, en el sueño. Era muy temprano. A esa
hora no entran clientes y, si lo hacen, son muy pocos. Todo era cuestión de cerrar la tienda o, mejor
dicho, retrasar su apertura máximo diez minutos entre la ida y la vuelta al súper. Así lo hice. Por si
acaso, confeccioné un cartel que decía: «Vuelvo en diez minutos», y eché la llave. Como alma que
lleva el diablo, una expresión que no comprendo enteramente, pero que me atrae mucho, me planté en
el súper más cercano. Como me lo conozco más o menos bien, aunque no sea en el que compramos
habitualmente mi madre y yo, localicé en seguida el pasillo del café y elegí un paquete de mezcla.
Cuando estaba llegando a la caja, absolutamente despejada a esa hora, y ante la duda de si faltaba
también leche o no y para que no me volviera a pasar lo mismo, volví sobre mis pasos para coger
semidesnatada. Estupendo, apenas me había llevado dos minutos la operación. Todo controlado,
óptimo, y sin embargo, no sé cómo, cuando estaba a punto de llegar a la caja, una señora con un carro
rebosante de productos hizo un regate y se plantó delante de mí en la única caja abierta. No podía
creérmelo, ¿cómo le había dado tiempo a acumular tantos comestibles en ese carro si el súper acababa
de abrir? No me inquieté, porque pensé que la señora, al ver que yo llevaba sólo un paquete de café y
un tetrabrik de leche, me dejaría pasar antes que ella. Pero no fue así. La señora hizo como que no me
veía y se dispuso a descargar parsimoniosamente sus compras sobre la cinta mientras charlaba con la
cajera, a la que claramente le unía una profunda amistad y que, también perezosamente, iba buscando
los códigos de barras, comprobando si era oferta o no, etcétera. Viendo a la señora allí, disfrutando de
su momento, y a esa cajera que vivía en Jauja, en un lugar tropical y maravilloso donde no hay prisas,
comprendí que iba a tener para al menos quince minutos, así que opté por dejar el café y la leche, y
marcharme a otra tienda que, aunque es un poco más cara, no suele tener gente. No podía permitirme
remolonear los quince minutos que ellas sí se podían permitir.
Esta tienda que digo es uno de esos comercios en los que venden cualquier cosa con tal de no
perder ocasión de negocio y que suelen estar regentados por extranjeros, inmigrantes, personas de otra
cultura o como deban describirse sin ofender a nadie. En la fachada pone algo así como «Panaderíaalimentación-
fruta-bebidas frías» y quedan algunos rastros del ultramarinos que fue originalmente y
que era bastante estético, con sus filas de conservas formando patrones de colores. No obstante, y por
muy tradicional que fuera en el pasado, hoy no es mi lugar favorito para comprar, porque es oscuro y
porque siempre tengo la impresión de que los productos tienen una capa de polvo notable. A saber
cuánto tiempo llevan ahí, sobre los estantes. Pero con un paquete de café y un tetrabrik de leche no
corres el riesgo de intoxicarte, las fechas de caducidad están muy claras y son de los productos que
más circulación tienen, así que me despreocupé del aspecto desastrado del negocio y entré sin dudarlo.
Para evitar confusiones como las del otro súper, me dirigí directamente al dependiente y le pregunté:
«¿Tiene café mezcla?», estableciendo así mi turno preferente. El tipo, que estaba atento a una tele
pequeña que emitía un programa de su patria, me miró con esa impenetrabilidad que tienen los
asiáticos para nosotros, con ojos que son profundos y rápidos a la vez, pero también indiferentes. Me
miraba, pero no me contestaba, quizá porque con el ruido de la tele no me había oído, así que insistí,
pero sin resultado. Al fin deduje que su cara de incomprensión absoluta se debía a su escaso o nulo
dominio del castellano. Los minutos corrían, yo no podía tener la tienda cerrada, así que opté por
buscar yo mismo mi café. Para mi desgracia, sin embargo, rápidamente comprobé que sólo disponían
de café instantáneo, que ya he dicho que es algo que aborrezco, así que abandoné el lugar. El
dependiente impenetrable, por supuesto, no contestó a mi saludo porque seguía centrado en su
televisor.
Pensé en volver a mi tienda. Ya sí que llevaba quince minutos fuera. Pero la idea de encerrarme
allí ese lunes, precisamente ese lunes, solo, en silencio por miedo a la radio, y sin haber conseguido un
miserable paquete de café, se me hizo insuperable. Así que, dado que estaba a pocos metros de donde
aparco mi coche, decidí cogerlo y acercarme a un supermercado serio donde hay más de una caja
abierta y donde las cajeras, amén de saber lo que es el café mezcla, obran con ligereza y ritmo.
Pero en el trayecto tuve la suerte de detectar otra tienda de comestibles con bastante buena pinta.
Pertenecía a una cadena nueva, moderna, creo que catalana, que me generaba confianza y que está
especializada en productos orgánicos y ecológicos. En mi nueva etapa también había decidido
empezar a cuidar mi alma por fuera además de por dentro y transformarme así en un consumidor
consciente y no un consumidor sumiso. Ésta era una ocasión de oro para arrancar. Quizá fuera hasta
una señal del destino. Seguro que allí resolvía mi problema de una vez y podía regresar feliz a la
papelería.
El único inconveniente era que no había donde aparcar, pero justo enfrente vi la entrada de un
parking de vecinos y, como la operación no me iba a llevar más de tres minutos, mucha casualidad
tenía que ser que alguno fuera a salir o entrar en ese plazo. Puse las luces de emergencia, para dar la
impresión de que volvía en seguida y de que era consciente de lo irregular de la parada, y me bajé del
coche, una vez más, como alma que lleva el diablo.
Había un par de clientes comprando pan, pero ya estaban acabando. Localicé el café, una marca
blanca y ecológica, ya digo, pero con muy buena pinta, y mentalmente tomé la decisión de llevarme
dos paquetes en lugar de uno para evitar que esta situación se me repitiera. Eché la cuenta y miré mis
monedas para ver si tenía el importe justo y agilizar así al máximo el trámite. En éstas estaba, no
habían pasado ni treinta segundos, cuando entra en la tienda un chico joven y pregunta si alguien ha
dejado un coche en la salida del parking. Le digo que yo, pero que por favor espere un instante, que
estoy a punto de pagar. Miro al dependiente a ver si empatiza con la situación y me cobra, pero el
dependiente, como se ve que el negocio es nuevo y quiere fidelizar a la clientela, prioriza a los
clientes habituales por encima de los sobrevenidos como yo. Quise dejarle el dinero sobre el
mostrador y marcharme, lo tenía justo, pero el dependiente, como digo, no estaba dispuesto de
ninguna manera a dejar de atender a los del pan. El chavalote de veinticinco años me miró entonces
con un gesto muy afectado, muy compungido, y me rogó, como si estuviéramos jugándonos la vida:
—Por favor, mueve el coche, que tengo mucha prisa, luego ya haces lo que quieras.
Es verdad que yo podía haberme puesto burro, porque la situación no había por donde cogerla.
Dejarme comprar el café era cuestión de treinta segundos más o menos, pero sometido a la presión del
dependiente, que me miraba mal y contagiaba así su desaprobación a los clientes, como si en aquel
paraíso de armonía y valores solidarios yo intentara imponer la corrupción moral del consumismo
capitalista, y sujeto a la presión del chavalote, sólo pude hacer lo que hice: abandonar los paquetes de
café orgánico sobre el mostrador y salir por pies absolutamente derrotado.
Me alejaba calle abajo. Veía por el retrovisor alejarse también ese rótulo tan amable, tan
sofisticado y a la vez cercano, ese logo moderno que te invita a vivir mejor adquiriendo productos
naturales. Me pareció tan falso que no pude contener una fuerza enorme, una ira descomunal que me
subía del estómago a la cabeza. Pisé el acelerador y abandoné la calle derrapando, con un chirrido
ridículo con el que calculo que me dejé veinte euros de neumáticos en el pavimento.
Devolví mi coche a su garaje. Pero ya me daba igual todo y, antes de encerrarme en la papelería,
entré en una cafetería a desayunar pausadamente.
—Un café con leche. En vaso, por favor —puntualicé.
—¿Algo de comer? —me preguntó tentador el camarero, que era para mí ya el máximo sacerdote
de ese templo sacrosanto que es una cafetería para el hambriento.
—Pues sí, mire. Póngame un croissant a la plancha. ¿Tienen plancha?
—Por supuesto.
Sentí ganas de abrazarle. Tras la ira me sentía catatónico. Después del croissant me aticé otro
café. Me supo delicioso. Pero mientras me deleitaba con el segundo cálido brebaje, empecé a
preguntarme desde cuándo el café había pasado a ocupar un lugar tan importante en mi vida y por qué.
No tenía muchas respuestas. Y si las tenía prefería no analizarlas justo en este momento. Éste era el
momento de actuar, no de dar vueltas a las cosas. En la barra, una camarera hablaba con otra mujer
que entró de la calle. No daba la impresión de que se conocieran, si bien las dos hablaban en rumano.
La recién llegada le proponía algo a la camarera, que lo rechazaba. Al fin distinguí en la mano de la
primera un taquito de fotocopias. Quería repartirlas por las mesas, para que los clientes las
cogiéramos. Propaganda. Como en los tiempos de mi padre y sus octavillas del PCE. Eso me hizo
pensar en mi idea de ampliar el espectro de negocio de la papelería con la reprografía. ¿Era tan buena
idea como yo creía? ¿Era en hacer fotocopias en lo que yo quería poner mi alma? En el fondo quizá
fuera mejor que mi madre no me vendiera su parte de la tienda. En el fondo quizá fuera lo único
bueno, que todo saltara por los aires, que ella no pudiera volver a hacerse cargo del negocio y que yo
tuviera que tomar una decisión: dejarla colgada con su papelería. Para ella sola. Para ella para
siempre. ¿No querías papelería? Pues toma. Yo tengo unos ahorros, con esos ahorros me podía ir
perfectamente de viaje por el mundo un par de meses o más. Soy un tío que gasta poco y sabe vivir
con poco. Quizá ésa era mi hazaña. La hazaña que me pedía mi padre: dejar a mi madre con su brazo
en cabestrillo y la tienda toda para ella. La mujer que repartía propaganda se acercó a mí y me entregó
una de sus octavillas antes de irse.
Chica rumana, busca trabajo en limpieza
(planchar, cocinar) o cuidar niños
Permanente o con horas
* Hablo englese y escribo
* Utilizo ordenador
Corina 6OX XXXXXX
Gracias!
No era una fotocopia. Estaba escrita a mano. Y recortada también a mano. Sin embargo, la letra
era buena. ¿Cuántas veces había repetido aquel texto? ¿Y cómo había logrado que no se le deformara
la caligrafía en el proceso? Había un número de móvil, por supuesto, que no incluyo aquí porque es lo
de menos. Me guardé el papel en el bolsillo y salí hacia mi papelería.

Поначалу я тащился от попсы и рока, затем перешел на соул и блюз, с блюза на джаз, с джаза на босса-нову [прим: стиль бразильской музыки], а с нее на танго. С танго я переключился на иную мировую музыку, североафриканскую и ближневосточную, а оттуда плавно перебрался на классику, и тут, почти естественным образом, из-за отсутствия голоса понял, что именно человеческий голос трогал и волновал меня. Тогда я начал увлекаться эстрадными певцами, например, Шарлем Азнавуром, к вящему удовольствию моей матери. Со временем меня начали интересовать все музыкальные жанры, которые всякий раз обладали теплотой, точнее говоря, душой, искренностью и непосредственностью. Эта музыка никогда не была холодной, равнодушной штамповкой, поставленной на поток руководством многонациональных компаний. К примеру, в компании, где работает моя сестра, производят чистящие средства и косметику, думая больше об упаковке и этикетках, чем об ее эффективности, и это совершенно очевидно. Поэтому я высоко ценю стиль фламенко, по-прежнему остающийся естественным и непринужденным, и даже могу получить удовольствие от сарсуэлы, такой легкой, такой повествовательной, чуточку напыщенной и высокопарной, с голосами, полными оттенков, которые стремятся только сопровождать и развлекать. [прим: сарсуэла – испанский музыкально-драматический жанр, сочетающий в себе вокал, разговорные диалоги и танцы]. Хотя многим и непонятно, но иногда мне доставляет удовольствие музыка муниципальных групп, симфонических или военных оркестров, потому что также как и многие убийственно-губительные скрипки, они неминуемо заставляют людей быть романтичными. Мне нравятся бесподобно-могущественные духовые оркестры. Особый смак я нахожу в иных их оранжировках популярных и легко узнаваемых мелодий других жанров, которые не были написаны для медных и деревянных духовых инструментов. Музыканты таких оркестриков, как правило, любители, жители городков Леванта, вкладывающие в эти группы все свое желание и интерес; они заставляют безраздельно поверить, сколь безмерно это чувство, которое они передают, и за которое мне нравится цепляться. [прим: Левант – географический регион Испании вдоль средиземноморского побережья Пиренейского полуострова и Болеарские острова] Я так подробно объясняю это для того, чтобы стало понятно, почему в понедельник, на следующее после паэльи утро, подняв жалюзи магазинчика, я почувствовал, что меня гложет страх, и первое, что я сделал – побежал и включил радио. Возможно, я сделал это по инерции, чтобы вернуть спасительную повседневную рутину, которая утешает людей, когда у них происходят крупные неприятности. Когда звучит музыка, я точно не один, и мои чувства находят отражения, которые, как мне кажется, придают им смысл и образ. Подходила к концу программа, которая особенно мне нравится, и называется она “Все утра мира”. Голос у диктора такой, что заставляет тебя думать – жизнь нежна, проста и желанна. Именно об этом и хочется думать человеку в восемь часов утра. Диктор мог бы быть моим другом, во всяком случае, мне бы этого хотелось, потому что он кажется славным малым. Проблема в том, что этим утром я чувствовал себя так, словно все утра мира собрались в одном, единственном, и опрокидывали на меня тяжкий груз своего веса. Даже голос друга-диктора не придавал мне сил. Я переключился на “Радио 3”. Там звучала композиция группы McEnroy. Обычно эта баскская группа оказывает на меня довольно сильное воздействие, но сегодня и она не успокаивала. Меня охватил страх перед радио. Сейчас я не хотел пытать счастья ни с информационными передачами, ни с проверенными не раз передачами-дискуссиями, которые в другие дни вызывали у меня улыбку; в них меня забавляло самомнение и самодовольство журналистов или экспертов, словом, спорщиков, высказывающих свое мнение. Я боялся быть снова атакованным рекламой “души улитки” и выключил радио. Было до чертиков холодно. По понедельникам, пока не включится отопление и воздух не прогреется, магазин похож на холодильник. Я решил сварить себе кофе, но к сожалению, как бы ни хотел я вернуться к старым повседневным делам, у меня ничего не получалось.

Зато имелась настоятельная и безотлагательная потребность в кофе, еще бóльшая, чем в любой другой день. Мне было необходимо срочно укрыться за своей обычной защитой. Я прикрывался ей почти два десятка лет, бóльшую часть своей жизни. Я понимаю, что кто-нибудь скажет, мол, не иметь возможности пить кофе спокойно, это несерьезно. Многие назвали бы ерундой то, что со мной произошло (Хосе Карлос точно сказал бы так, хохоча во все горло), и что, кроме того, я сам натворил кучу глупостей, не пойдя пить кофе в бар, как любой испанец. Те же самые люди сказали бы, что я твердолобый упрямец, и из-за своего упрямства вбил себе в голову идею, которая в данный момент была неосуществима и не имела особой важности. Упрямство – это такое качество, которое все с необычайной легкостью замечают у других, что ужасно меня раздражает. Тем не менее, этот незначительный инцидент обернулся сильным катализатором или сточной канавой для других происшествий.

Сегодня, как и всегда по утрам, я открыл жестяную банку, в которой храню кофе, чтобы он был более свежим. Банка была пуста. Ну и ладно, эта беда легко поправима. Сколько раз или я, или мама выходили в супермаркет, пока другой оставался в магазине, но на этот раз я был один, и это сильно усложняло столь простенькое дело. Тем не менее, я не собирался проявлять малодушие и праздновать труса. Я не мог позволить, чтобы неудачное падение матери обрубило возможность существования моего пути к независимости, этого нового уровня игры, столь желанного моему отцу. Во всяком случае, во сне. Было очень рано. В такой час покупатели не приходят, а если и приходят, то таких крайне мало. Вопрос заключался лишь в том, чтобы закрыть магазин, точнее говоря, открыть его позднее максимум на десять минут. Именно столько требуется, чтобы сходить в супермаркет и вернуться обратно. Так я и сделал. На всякий случай я прилепил объявление: “вернусь через десять минут”, и повернул ключ. Со всех ног я дунул в ближайший супермаркет, как будто сам черт за мной гнался. Мне очень нравится это выражение, хотя я не очень хорошо его понимаю. Обычно кофе покупала мама, но магазин мне более-менее знаком, и я быстро нашел проход, в котором продавался кофе. Я выбрал пакет смешанного кофе. Уже подходя к кассе, совершенно свободной в это время, я засомневался, не нужно ли мне еще и молоко. Чтобы не проходить через одно и то же еще раз, я вернулся обратно, чтобы взять обезжиренное. Я действовал очень четко, и поход за молоком занял у меня от силы пару минут, но тем не менее, когда я был в двух шагах от единственной открытой кассы, какая-то дама с тележкой, доверху нагруженной продуктами, ухитрилась втиснуться передо мной. Ума не приложу, как ей это удалось. Я не мог поверить своим глазам – как ей хватило времени, чтобы набрать в тележку такую уйму продуктов, если супермаркет только что открылся? Ее финт ничуть меня не встревожил, поскольку я подумал, что дама, увидев, что я несу только пакет кофе и пакет молока, пропустит меня вперед, но не тут-то было! Эта сеньора сделала вид, что не замечает меня, и принялась по очереди выгружать свои покупки на ленту кассы, попутно болтая с кассиршей, с которой ее связывала, по-видимому, крепкая дружба. Кассирша, в свою очередь, лениво искала штрихкод товара, внимательно проверяя шел ли он по сниженной цене или нет, и все такое прочее. Посмотрев на даму, получающую удовольствие от этого момента, и на кассиршу, которая раньше жила в Хаухе, блаженном краю, чудесном тропическом местечке, где нет никакой спешки, я понял, что застряну здесь по меньшей мере на пятнадцать минут. [прим: Хауха – город в Перу неподалеку от экватора, в переносном смысле испанское выражение страна Хауха означает блаженные края блаженные края] Короче говоря, я предпочел оставить кофе и молоко, и направиться в другой магазинчик, подороже, где, как правило, не бывает народа. В отличие от этих дам, я не мог себе позволить отлынивать от работы пятнадцать минут.

Этот магазинчик, о котором я сказал из тех лавчонок, в которых торгуют всем, чем ни попадя, лишь бы не упустить своего. Обычно в них заправляют приезжие иностранцы, иммигранты, так сказать, люди другой культуры, как следует их называть, чтобы никого из них не обидеть. На фасаде размещалось что-то вроде вывески “булочная – продукты – фрукты – прохладительные напитки” и стояло что-то из бакалеи, что вкупе с рядами консервов образовывало довольно эстетичный и оригинальный разноцветный узор. Тем не менее, из-за сложившихся в прошлом традиций, сегодня этот магазинчик не является моим любимым местом для покупок, поскольку там темно, и у меня всегда складывается впечатление, что на продуктах лежит заметный слой пыли. Поди знай, сколько времени лежат они на здешних полках, но отравиться кофе и молоком ты не рискуешь, поскольку на них четко указан срок годности, и это ходовые продукты, которые не залеживаются. В общем, я махнул рукой на задрипанный вид лавчонки, и решительно вошел. Чтобы избежать неловкого просчета, как в супермаркете, я направился прямиком к продавцу и спросил: “У вас есть смешанный кофе?”, дав таким образом понять, что в очереди я первый. Тип за прилавком, уставившийся в маленький телевизор, транслирующий программу из его родной страны, безучастно взглянул на меня со свойственной азиатам, непостижимой для нас таинственностью своими глубокими и одновременно шустро бегающими глазками. Он смотрел на меня и ничего не отвечал, вероятно оттого, что из-за шума телевизора не расслышал вопрос. Я настойчиво повторил свой вопрос, но безрезультатно. В итоге я пришел к заключению, что лицо продавца, выражающее абсолютное непонимание, было следствием его скудного и ничтожного владения кастильским наречием. Минуты бежали, я не мог держать собственный магазин закрытым, а потому предпочел поискать свой кофе сам. К несчастью, я быстро обнаружил, что на полках стоял только растворимый кофе, к которому, как я уже сказал, я питаю отвращение. Словом, я покинул это заведение ни с чем. Само собой разумеется, загадочный продавец с непроницаемым лицом не ответил на мое прощание, потому что по-прежнему таращился в телевизор.

Я подумал о возвращении в свой магазин. Меня и так не было там уже пятнадцать минут, но мысль о собственном заточении в лавчонке в понедельник, в полном одиночестве, в тишине из-за боязни радио, да еще и не раздобыв несчастный пакетик кофе, сделалась непреодолимой. Я находился всего в нескольких метрах от стоянки, где припарковал свою машину, поэтому решил воспользоваться ею и доехать до крутого супермаркета, где открыты несколько касс, а продавцы и кассиры знают, что такое смешанный кофе, работают сноровисто и легко. По дороге мне посчастливилось заметить еще один довольно милый продуктовый магазинчик. Он принадлежал к новой, современной сети супермаркетов, как мне думается, каталанской, которая специализируется на органических и экологически чистых продуктах, и которая вызывает у меня доверие. На своем новом жизненном этапе я решил начать заботиться о своей душе не только внутренне, но и внешне, и таким образом стать сознательным и ответственным, а не безропотным потребителем. Для старта нового этапа это был самый подходящий случай, можно сказать, золотой. Пожалуй, это был даже знак судьбы. При этом моя проблема сразу решалась, и я, довольный и счастливый, мог вернуться в магазин, к своим канцтоварам.

Единственное неудобство заключалось в том, что негде было припарковаться, но прямо напротив я увидел въезд на стоянку для жителей. Поскольку я планировал, что мой поход в магазин займет не больше трех минут, маловероятно, что кто-то из жителей именно в это время будет выезжать со стоянки или въезжать на нее. Я вылез из машины и снова пустился бежать, что было духу, будто сам черт гнался за мной.

В магазине двое людей покупали хлеб, но они уже заканчивали. Я ограничился одним лишь экологичным кофе с фирменной белой этикеткой, как я говорил, неплохим на вид. [прим: белая этикетка – розничный бренд, являющийся торговой маркой определенной сети супермаркетов] Поразмыслив, я решил взять два пакета вместо одного, чтобы избежать повторения подобной ситуации. Я подсчитал стоимость и осмотрел имевшиеся у меня в наличии деньги, чтобы по максимуму упростить и ускорить оплату. Не прошло и тридцати секунд, как в магазин вошел молодой парень и громко спросил, не оставил ли кто машину на выезде со стоянки. Я ответил парню, что это моя машина, и попросил его немного подождать, пока не расплачусь. Я смотрю на продавца – не войдет ли он в мое положение и не возьмет ли с меня деньги, но он, поскольку дело новое, хочет завоевать доверие постоянной клиентуры, отдавая предпочтение покупателям, живущим поблизости, а не таким залетным, как я. Я хотел было оставить деньги на прилавке и уйти, у меня было этому оправдание, но продавец, как я уже говорил, никоим образом не намеревался заканчивать обслуживание покупателей хлеба. Тогда тот малый лет двадцати пяти взглянул на меня с деланным огорчением, по-театральному сложив руки в умоляющем жесте, словно мы играли на сцене нашу жизнь, и попросил:

- Ради бога, я жутко спешу, убери машину, а потом делай, что хочешь.

По правде говоря, в этой ситуации я мог бы заупрямиться и стоять на своем, потому что положение мое было хуже некуда. Остаться и купить себе кофе, было полуминутным делом, но я испытывал на себе давление продавца, который сверлил меня злобным взглядом, передавая тем самым свое неодобрение клиентам, как будто в этом раю гармонии и истинного согласия я пытался установить моральную развращенность капиталистического потребительства. С другой стороны на меня давил этот малый. Подчиняясь нажиму с обеих сторон, я мог сделать только одно – оставить пакеты с кофе на прилавке и уйти, не солоно хлебавши, что я и сделал. Потерпев абсолютное поражение, я вышел из магазина, не оглядываясь.

Я ехал вниз по улице, и в зеркало заднего вида смотрел, как от меня удаляется симпатичная и одновременно вычурная вывеска, этот модерновый логотип, который приглашает тебя жить лучше, покупая натуральные продукты. Он показался мне настолько фальшивым, что я не мог сдержать чудовищную ярость, эту неимоверную силу, которая поднималась от живота к голове. Я вдавил  акселератор в пол и покинул улицу под несуразный визг шин при заносе. Полагаю, на тамошней мостовой я оставил двадцать евро за шины.

Я поставил машину обратно в гараж, но мне было уже все равно, и прежде чем закрыться в магазине, я зашел в кафе, чтобы позавтракать обстоятельно и не торопясь.

- Кофе с молоком. В стакан, пожалуйста, – уточнил я.

- Будете что-нибудь есть? – спросил меня искуситель-официант, который уже был для меня настоятелем этого священного храма для изголодавшихся.

- Да. Значит, так, положите мне круассан а-ла-планча. У вас есть гриль? [прим: круассан а-ла-планча – круассан, обжаренный на гриле]

- Конечно.

Я почувствовал желание обнять его. После вспышки гнева я впал в ступор. Умяв круассан, я выпил еще кофе. Кофе и круассан были восхитительны, но пока я наслаждался их вкусом, начал задавать себе вопрос, с каких это пор кофе стало занимать столь важную часть моей жизни, и почему. Ответов у меня не было, а если и были, то в эту самую минуту я предпочитал не анализировать их. Это был момент действия, а не размышлений. За барной стойкой официантка разговаривала с еще одной женщиной, вошедшей в кафе с улицы. Я и не подумал бы, что они знакомы, не говори они обе очень бойко по-румынски. Только что вошедшая предлагала что-то официантке, что та решительно отвергала. Наконец я заметил в руке вошедшей стопку откопированных листочков. Вероятно, она хотела разложить листки на столах, чтобы их брали посетители. Реклама. Как во времена моего отца листовки компартии Испании. Это заставило меня задуматься о своей идее расширить спектр коммерческих услуг моего магазинчика и обзавестись сканером. Была ли эта идея такой хорошей, как я думал? И было ли изготовление фотокопий тем, во что я хотел бы вложить свою душу? По сути, быть может, оно и к лучшему, что мама не продала мне свою долю магазина. В сущности, пожалуй, это было даже необычайно хорошо, что все разваливалось, что мама не могла снова заниматься торговлей, а я должен был принять решение: оставить ее вместе с магазином. Навсегда бросить магазин на нее одну. Разве ты не хотела его? Так получи. У меня есть кое-какие сбережения, на которые я мог бы отлично поездить по миру пару месяцев, а может, и больше. Я не транжира, трачу немного и умею жить, довольствуясь малым. Возможно, это был бы геройский поступок с моей стороны. Деяние, о котором просил меня отец – оставить магазин целиком моей матери с ее загипсованной рукой. Женщина, разносившая рекламу, подошла ко мне и дала мне один листок из стопки, прежде чем уйти.

Румынская девушка ищет работу по уборке

(глажке, готовке) или по уходу за детьми.

Постоянную или временную.

* Говорю и пишу по-английски

* Владение компьютером на уровне пользователя

Корина 60Х ХХХХХХ

Спасибо!

Листки не были отсканированы, они были написаны от руки, и не обрезаны ножницами, а оторваны. Тем не менее, почерк был красивым. Сколько раз она переписывала этот текст? И как добилась того, что почерк не изменился? Само собой, там был номер мобильника, который я не указываю здесь, потому что это не самое важное. Я положил листок в карман, вышел из кафе и направился к магазину.

sin ir más lejos – здесь: к примеру

cuña – здесь: реклама

salir como alma que lleva el diablo – очень быстро бежать, бежать со всех ног

ponerse burro – здесь: стоять на своем, упрямиться