El buen hijo - El contrato

—Corina...
—Sí, yo soy.
Había marcado su número casi sin pensar, movido por la intuición y, sobre todo, por una gran
idea.
—Mire, es que tengo su anuncio y querría ofrecerle un trabajo. Vamos, que busco una persona...
Yo no había contratado a nadie en mi vida y según iba pronunciando las palabras este flanco débil
iba tomando un tamaño mayor en mi cabeza. Me di cuenta de que no se podía contratar a cualquiera
que reparte octavillas en las cafeterías y mucho menos para estar en tu casa, en una casa particular,
atendiendo a una persona indefensa que no se vale por sí misma.
—O sea, si pudiera entrevistarla.
El asunto era más delicado de lo que en mi momento de inspiración, quince segundos antes, me
había parecido. Ella, sin embargo, no pareció notar mis titubeos y contestó con naturalidad y, para qué
negarlo, con alegría.
—Sí, yo puedo venir a entrevista. ¿Me dice dirección?
A esta mujer no podía citarla en mi casa. Aunque ése fuera el lugar donde iba a trabajar, yo
conocía lo suficientemente bien a mi madre como para saber que una decisión así debía ser tomada a
sus espaldas y dársela hecha. Le di la dirección de la tienda. Me dijo que se pasaría esa misma
mañana. Seguía repartiendo sus octavillas escritas a mano por otros barrios. Sentí la tentación de
preguntarle por qué había elegido esa forma de confeccionarlas, por qué no había hecho fotocopias,
como todo el mundo, pero me callé. Tiempo habría, si la contrataba, para descifrar un comportamiento
tan cándido, un comportamiento que, en el fondo, yo aprobaba y había sido determinante a la hora de
inspirarme confianza.
Iba vestida con ese estilo estrafalario que yo asocio con los países del Este, o quizá debería decir
con las dictaduras, y que por eso también me remite a mi propia infancia a principios de los ochenta,
cuando salíamos del franquismo. Si sería espartana, monocromática y funcional esa era de la
uniformidad, del no destacar y parecernos todos, que recuerdo perfectamente los primeros calcetines
de rayas de colores que vi en mi vida. Mis padres los trajeron de Barcelona, que está más cerca de
Europa. Me deslumbraron. En Madrid, los calcetines eran lóbregos: grises, marrones, burdeos, azul
marino, verde apagado. Eso confirió a Barcelona en mi cabeza una aura mítica que aún perdura. Pero,
volviendo a Corina, diré que su rostro era redondo, de gesto franco y seguro, y que me pareció una
mujer fuerte, con las ideas claras y capaz de hacerse cargo de mi madre, a la que yo me estaba
hartando de tener que ayudar a ducharse y vestirse cada día. Me estaba hartando no porque yo tenga
reparo alguno en ver a mi madre desnuda ni porque me entristezca su decrepitud. En mi casa ya he
dicho que somos muy desprendidos para estos asuntos íntimos. Qué va. Lo que me ponía frenético, y
me pone, es su terquedad. Esto ya lo he dicho y lamento repetirme, pero es muy cabezota y se niega a
ser ayudada, se niega a ser una carga, se niega a dejarte elegir socorrerla. Eso hacía muy pesadas las
sesiones matutinas de aseo, y yo me daba cuenta de que cada día se levantaba más tarde de la cama
sólo para forzarme a tener que salir escopetado para la tienda y que no hubiera tiempo para discutir
con ella allí, en la cocina, vestida con un camisón, preparándose malamente un café con una sola mano
y negándose a pasar al baño conmigo. Mi hermana, a quien un día le conté todo esto por teléfono, no
le concedió ninguna importancia. Es más, me dijo que la dejara a su aire, que si quería romperse la
crisma sola en el baño, allá ella. Pero para Nuria este tipo de cuestiones son muy fáciles, las vive a
distancia, como si fueran una serie de televisión con unos personajes que le son familiares, pero
finalmente ajenos. Y luego Nuria tiende a regocijarse con los problemas de mi madre, siempre que no
vayan con ella. Es su pequeña venganza. O su gran venganza. Ella guarda un enorme rencor a mi
madre por algún comportamiento indeterminado en la lejana infancia que puede tomar mil y una
formas, pero que, estoy seguro, ella sólo recuerda muy vagamente, por muy imperdonable que le
resulte. En la actual circunstancia, yo podía compartir el criterio de Nuria e incluso, egoístamente,
decir a mi madre: «Muy bien, allá tú, dúchate sola», y largarme, pero mi temor era que mi madre
volviera a caerse estando yo fuera de casa.
Estábamos en la tienda, yo detrás del mostrador y Corina delante, como una clienta, pero no lo
era. Pensaba yo en eso, en las posiciones que ocupábamos y si era mejor que yo saliera de detrás del
mostrador para estar igualados, para aparecer, digamos, más democrático, menos formal y más
accesible con mi potencial empleada, cuando la escuché preguntarme:
—¿Cuántas horas al día?
Esto tampoco lo había pensado. Se me ocurrió que lo principal es que estuviera allí por la mañana
para ayudar a mi madre y hacer todo lo de la casa, incluida la comida. Mi madre se empeñaba en
manipular con la mano izquierda los fogones y las cazuelas en mi ausencia, y un día íbamos a tener
una desgracia. Bien es cierto que nunca ha sido una gran cocinera y que sus menús se reducen a
recetas sencillas basadas en materias primas de calidad y con muy poca elaboración. Y luego estaba lo
de Parker. Si me descuidaba, también se empeñaba en bajar al perro al parque sin esperar a que yo los
acompañara.
—Cinco horas al día. Desde que yo me voy por la mañana hasta que vuelvo a mediodía —dije
con firmeza, para evitar la impresión de que improvisaba.
Creo que, cuando alguien entra a trabajar en un sitio, necesita reglas claras y fijas. La elasticidad
abre la puerta a todo tipo de conflictos y malentendidos, y yo ya he dicho que no aguanto discutir.
Bueno, fundamentalmente es que no sé. Siempre lo hago mal. Acordamos el sueldo que ella me
propuso, porque me parecía una mujer honesta y bien informada, pero en lo que no cedí fue en su
expectativa de que yo le financiara el abono de transporte. Creí que era bueno tener un as en la manga,
algún tipo de gratificación con la que jugar más adelante si prosperaba la relación laboral.
Entraron unas niñas a comprar cargas para sus plumas estilográficas, tippex y unos compases, y
Corina se despidió. Se fue con un papelito manuscrito más, el que contenía nuestra dirección.

- Корина…

- Да, это я.

Я набрал ее номер, почти не раздумывая, движимый интуицией и, прежде всего, грандиозной идеей.

- Видите ли, у меня есть ваше рекламное объявление, и я хотел бы предложить Вам работу. Знаете,

я ищу человека…

Я еще не нанял на работу ни одного человека, и теперь, судя по тому, как выдавливал слова, больше всего я думал как раз об этой слабой стороне своей жизни. Я понимал, что не могу нанять на работу первого встречного, кто раздает листовки в кафе, тем более для того, чтобы он находился в твоем доме, в твоей семье, ухаживая за беспомощным человеком, который не в состоянии обслужить себя сам.

- Если бы я мог встретиться и поговорить с Вами.

Дело оказалось более деликатным, чем казалось мне четверть минуты назад, в миг вдохновения. Несмотря на это, Корина, кажется, не заметила моей нерешительности. Она ответила мне непринужденно и, что там отрицать, даже весело.

- Да, конечно, я смогу прийти на встречу. Вы скажете мне адрес?

Я не мог встречаться с этой женщиной у себя дома, даже если она станет работать именно там. Я достаточно хорошо знал свою мать, чтобы понимать – подобное решение нужно было принять за ее спиной, а ее просто поставить перед фактом. Я дал Корине адрес магазина. Она сказала, что придет сегодня же утром. Корина продолжала разносить свои написанные от руки листовки по другим районам. Я почувствовал искушение спросить ее, почему она писала листовки вручную, а не откопировала их, как все, но промолчал. Если я приму ее на работу, у меня будет время разгадать ее бесхитростное поведение, ее поступки, которые я в глубине души одобрял, и это стало решающим фактором, внушившим мне доверие.

На Корине была несколько странная одежда, подобный небрежный стиль ассоциируется у меня с восточными странами, точнее было бы сказать, с диктатурой. Это напомнило мне свое собственное детство начала восьмидесятых, когда мы только вырвались из франкистского режима. Это была эра, соответствующая спартанской, одноцветная и однообразная. Все мы были как две капли воды похожи друг на друга, так что я отлично помню первые, увиденные мною в жизни носки в разноцветную полоску. Родители привезли их из Барселоны, находящейся ближе всех к Европе. Эти носки ослепили меня. В Мадриде носки были мрачных цветов: серые, коричневые, бордовые, темно-голубые или тускло-зеленые. И до сих пор в моей голове Барселона окружена этакой мифической аурой. Однако, возвращаясь к Корине, скажу, что она была круглолицей, ее движения были свободными и точными. Она показалась мне женщиной сильной, с четкими и ясными представлениями, и могла взять на себя заботу о моей матери, поскольку я был сыт по горло своей обязанностью каждый день помогать ей принимать душ и одеваться. Дело не в том, что мне неловко видеть свою мать голой, и я стесняюсь, и даже не в том, что меня огорчает ее немощность. Как я уже упоминал, в нашей семье мы слишком далеки друг от друга для столь интимных дел. Куда там! Меня приводит в бешенство ее непрошибаемая твердолобость. Я уже говорил, и мне жаль повторять, но мама жутко упряма, она не хочет быть обузой и отвергает всяческую помощь. Это крайне утяжеляло утренние гигиенические процедуры. Я понимал, что каждый день мама поднималась с кровати все позднее исключительно для того, чтобы заставить меня быстро уйти в магазин, не давая времени спорить с ней там, на кухне, где она, стоя в ночной рубашке, с трудом готовила себе кофе одной рукой, отказываясь идти со мной в ванную. Как-то по телефону я рассказал обо всем сестре, но она не придала этому никакого значения. Более того, она сказала, чтобы я махнул на нее рукой, если ей угодно разбить себе башку, находясь одной в ванной, чихать. Нурии легко, она живет далеко, и для нее эти проблемы как телесериал с некими персонажами, которые ей вроде родственники, но в конечном счете, чужие. И потом, Нурия склонна радоваться материнским проблемам, если они ее не касаются. Это ее маленькая месть, а может, и большая. Она таит на мать большую злобу из-за чего-то там в далеком детстве. Эта злость может принимать тысячу и одну форму, но я уверен, что Нурия и сама толком не помнит, из-за чего она злится, и не прощает мать только потому, что ей это выгодно. Фактически, я мог разделить с Нурией ее позицию, и даже эгоистически заявить матери: “Отлично, черт с ним, мойся одна”, и смотаться, но я боялся, что мать снова упадет, когда меня не будет дома.

Мы находились в магазине. Я стоял за прилавком, а Корина перед ним, как покупатель, хотя и не была им. Я думал о нашем положении и прикидывал, не лучше ли мне выйти из-за прилавка, чтобы мы были на равных и поговорили с моей потенциальной работницей не так формально, а более демократично, по-простому, когда услышал вопрос Корины:

- Сколько часов в день?

Об этом я тоже не подумал, но тут меня осенило – самое главное, чтобы она находилась дома с утра, чтобы помочь матери и делать всю работу по дому, включая готовку. Когда меня не было, мама стремилась управляться с плитой и кастрюлями одной левой рукой, и однажды могла случиться беда, несмотря на то, что мама никогда не была отменной поварихой, и ее меню ограничивалось простенькими рецептами, основанными на сырых продуктах и полуфабрикатах. То же самое было и с Паркером. Если я не успевал своевременно позаботиться о нем, мама старалась спуститься с ним в парк, не дожидаясь меня.

- Пять часов в день. С утра, когда я ухожу и до моего возвращения в полдень, – твердо и решительно ответил я, чтобы у Корины не сложилось впечатление, что я импровизирую.

Я считаю, что когда кто-то приступает к работе, необходимы четкие и строгие правила. Гибкость открывает дверь разного рода спорам и недоразумениям, а я не переношу ругань, как я и говорил. Впрочем, досконально я этого не знаю, с этим у меня всегда были нелады. Корина показалась мне женщиной порядочной, честной и с хорошим послужным списком, и мы сошлись на плате, которую она мне предложила, но оплачивать проезд я отказался. Я подумал, что неплохо припрятать туз в рукаве, в смысле вознаграждение, который можно будет разыграть позднее, если наши трудовые отношения сложатся.

Тут в магазин зашли какие-то девочки, чтобы купить стержни для своих авторучек, замазку и циркули, и Корина попрощалась. Она ушла еще с одним листком бумаги, на котором от руки был написан наш адрес.