El buen hijo - Debilidad

Ahora venía la parte más difícil, contárselo a mi madre. Tenía la mente en blanco. Eran las dos y
diez, caminaba hacia mi casa y los argumentos, que tan sólidos me parecían en la papelería cuando los
pergeñaba, ahora ni siquiera los recordaba. Repasé. ¿Por qué necesitaba mi madre una persona que la
ayudara? Para evitar nuevas lesiones y facilitar su pronta recuperación. Ésa era la respuesta razonable,
la única respuesta. Pero ahora no estaba seguro de ella. Era endeble. Mi madre me la iba a tumbar a la
primera. Tenía que encontrar más razones. Debía llegar más preparado. Porque me podía volver a
pasar lo de la paella, que mi iniciativa acabara en tablas, en la nada, disolviéndose por el sumidero
como la espuma de la bañera. Yo callado, ella también, no se sabía si enfadados, y Nuria pasando a
cualquier otro tema descabellado. Metí la llave en la cerradura y Parker, que siempre hace unas
cabriolas insensatas cuando entro en casa, como si fuera un caniche del circo en lugar de un perrazo de
casi cuarenta kilos, no vino a festejarme. Lo llamé, porque me sale más fácilmente llamar a mi perro
que a mi madre, y Parker vino desde la cocina, de donde salía, como siempre, el soniquete de la radio.
Me sentí aliviado al ver a Parker, por un momento había pensado que mi madre se había bajado con él
a la calle, con el peligro que tiene eso, pero no, afortunadamente, mamá estaba en casa y enredaba
entre los fogones. Sin embargo, cuando entré en la cocina, no la encontré ni frente a la vitrocerámica
ni frente a la nevera trasteando. Estaba sentada junto a la mesita que tenemos para desayunar. Tenía el
gesto abatido y estaba pálida; más que pálida, gris. En las escudillas de Parker no había ni agua ni
pienso. Que mi madre no se hubiera percatado de que al perro le faltaba comida, con lo que es ella
para el perro, que a veces parece que le importa más que nosotros, era aún más raro. Me asusté:
—¿Qué te pasa?
Ni hola ni nada. En mi casa somos así. Decimos las cosas a bocajarro, porque pensamos que el
otro tiene telepatía y ve en nuestros ojos ese hola afectuoso y leal que se da por hecho.
—Nada. He venido a hacerme una manzanilla.
—Pero si es la hora de comer... —Le hice ver el reloj.
En mi casa hay un reloj en cada habitación, incluidos el baño y el trastero, lo mismo que aparatos
de radio. Tiene gracia, porque mi padre llegaba siempre tarde (menos a su propia muerte, a la que
llegó demasiado pronto), aunque quizá su inclinación por los relojes de pared y las señales horarias en
general no tuviera tanto que ver con la puntualidad como con el amor por el tictac del péndulo, que
con su ritmo parece que susurra: «El tiempo corre, pero estás viviendo, ve tranquilo.» Mi madre no me
contestó. Esto es bastante propio de ella, ya lo he dicho, sin embargo no me pareció que esta vez
dejara de contestar porque la pregunta no le gustara, sino porque realmente no tenía fuerzas para
hacerlo. Parker percibía ese algo insólito y nos miraba muy atento. Le puse agua y comida, pero no las
tocó.
Mientras acompañaba a mi madre por el pasillo hasta su cama, donde me pidió tumbarse,
reconozco que pensé que esto me facilitaba enormemente el camino hacia Corina. Si mi madre se
sentía peor, la presencia de una mujer pasaba a ser imprescindible, y yo, una suerte de adivino o de
hombre hiperresponsable que se anticipa a los acontecimientos. Su empeoramiento me confería
autoridad. Mamá, podría decirle, mamá, yo me quedo más tranquilo si aquí en casa hay alguien y no
estás sola mientras yo estoy en la tienda. Y se lo dije. En cuanto estuvo tumbada me escuché a mí
mismo pronunciar aquellas palabras que habían resonado en mi cabeza segundos antes. Ella tendida,
desarmada; yo de pie, capaz.
—Yo me quedo más tranquilo, mamá, si aquí en casa hay alguien y no estás sola mientras yo
estoy en la tienda.
Odio cuando ocurre eso. Parece que soy un actor en una función de teatro escrita por otro. Pero,
aunque lo odie, a veces me pasa. Digo frases que he pensado meticulosamente, frases que no son ni
buenas ni malas, pero que a lo mejor siento un poco falsas, y es como si saliera de mi cuerpo y fuera
espectador de la escena. Sintiéndome un impostor de mí mismo, y al mismo tiempo complacido
porque la frase, auténtica o no, había sonado fantásticamente sensata y natural, escuché a mi madre
contestar:
—Ya veremos.
Cerró los ojos y se quedó dormida. Pero yo había dado el primer paso. Le había anunciado mis
intenciones. La manzanilla, en la mesilla, se enfrió completamente.
El resto del día lo pasó en la cama con nuestro can a sus pies. Parker es un bóxer grande y fuerte
que impone bastante a los extraños, ya lo he dicho, pero que en realidad es un santo varón y se
comporta como un perro faldero. Podrían desvalijarnos la casa y él movería el rabo en señal de
bienvenida a los cacos.
Llamé a la doctora de cabecera y según ella la indisposición sólo obedecía a la cantidad ingente
de antiinflamatorios y analgésicos que habían recetado a mi madre en urgencias, así que corrigió la
dosis. En cualquier caso, ese malestar, por fortuna pasajero, me había venido de perlas, y me sentía un
poco culpable de regocijarme, pero no lo suficiente como para volver a llamar a Corina y anular
nuestro contrato verbal.
Por la tarde, cuando me fui a trabajar, vino Nuria a cuidar de mi madre. Llegó con su aparataje y
su barahúnda, hablando por el móvil, dando instrucciones a alguno de sus ex sobre la merienda de los
tres niños y las clases de baloncesto o de natación o de lo que fuera a las que debía llevar a uno u otro.
En general, mi hermana tiene a sus ex bastante bien compartimentados. Cada uno se ocupa de su
vástago y no de el del otro, pero hoy, por la improvisación y la circunstancia excepcional de que mi
madre, que tiene la salud de un roble, se viera en cama, los niños quedaban bajo la tutela de un único
padre, el que estaba disponible. Ojo, que a mí me parece que tener tres padres para tres niños está
lleno de ventajas. Ventajas que a lo mejor no son evidentes si vives en un pueblo o en una ciudad
pequeña donde todo el mundo se conoce, pero que para los que vivimos en la gran urbe
deshumanizada son obvias.
Mi hermana me hizo llegar tarde a la tienda porque no tenía monedas para el parquímetro. Tuvo
que subir, rapiñar mis euros, volver a bajar, volver a subir. Es una mujer mi hermana que a mí me
parece que nunca va preparada por la vida, siempre le falta algo, pero que sin embargo se las apaña.
En cualquier caso, con su despliegue invasivo de bolsas, abrigos, bufanda, móviles (tiene dos, un
iPhone y una BlackBerry, con tarifas y compañías distintas, para ahorrar según ella; es de ese tipo de
gente), cargadores, con su inestabilidad, también me daba argumentos para justificar la necesidad
imperiosa de ayuda. Me fui y dejé a las dos mujeres en mi casa sin soltar una palabra sobre mi
acuerdo con Corina. Cuanto más tarde lo hiciera público, mejor.
Tan tarde y tanto apuré que al día siguiente, por la mañana temprano, cuando sonó el telefonillo y
Parker se puso a ladrar como un loco, me sobresalté. Se me había olvidado que Corina empezaba a
trabajar. Para no discutir, mejor dar las cosas por hechas. Ése iba a ser mi lema. No veía mayor
complicación. Asertividad. Mamá, ésta es Corina. A partir de hoy va a venir todos los días para
ayudarte en casa. Corina sabe cocinar, limpiar, bajará a comprar y todo lo que necesites se lo pides a
ella. Corina, ésta es mi madre, Marga, y éste es nuestro perro, Parker, no hace nada, parece feroz, pero
es muy noble. Ése era todo el discurso. Luego yo le enseñaba someramente la casa y los útiles de su
oficio, aspiradora, escoba, la plancha, etc., y santas pascuas. Mi plan era limpio y ordenado. La vida,
no.
—¿Quién es a estas horas? —preguntó mi madre. Y el corazón se me puso a cien—. Como sea la
tonta de Fátima, mándala a su casa con viento fresco. Me tiene harta Fátima. Ayer le dije a tu hermana
que no le abriera la puerta. Está encantada de que me haya caído. Se me planta aquí a cualquier hora.
Y, claro, aguántala.
Fátima es nuestra vecina. Tendrá la edad de mi madre. Se conocen desde hace cuarenta años,
cuando mis padres se mudaron a este piso. Entonces, Fátima era una mujer joven que vivía con sus
padres. Una mujer joven, funcionaria de profesión y un poquito singular que nunca se casó y se dedicó
en cuerpo y alma a cuidar de sus progenitores, bastante mayores, por cierto. O yo siempre los recuerdo
así, ancianos. Su padre murió hace dos años y ahora ella se ocupa exclusivamente de su madre, que ya
no sale nunca de casa. Yo creo que mi madre, para Fátima, es algo así como su ventana al mundo, un
álter ego, lo que le gustaría haber sido. No lo sé. El caso es que nuestra vecina habla por los codos y
venera a mi madre, por lo que nos honra con su visita cada dos por tres. Cada dos por tres horas. Mi
madre no soporta a la gente solícita y a veces, si la detecta tras la mirilla, se esconde en su cuarto y me
pide que le diga a Fátima que no está, como le pidió el día anterior a mi hermana.
Yo sabía que no era Fátima y ahora también sabía que mi madre no estaba para visitas. En
camisón, cruzaba el pasillo con paso inseguro para llegar hasta el baño.
—¿Te ayudo? —le dije.
—No hace falta —contestó, tal y como yo esperaba.
Corina subía ya en el ascensor. Mi madre estaba, digamos, con la guardia baja. Me sentí un poco
traidor y comprendí que los traidores actúan en parte por cobardía. Es más fácil traicionar que dar la
cara. Pero yo no quería ser un traidor.
—Mamá, arréglate, que es una persona que tienes que conocer.
—¿A estas horas?
—Sí, a estas horas, mamá, no hay otra. Me paso el día en la tienda.
La mejor defensa es el ataque, dicen. Mentira. El ataque puede irte bien en una primera fase, pero
luego hay que mantener el tono airado y la reclamación, lo que te pone en una posición pésima para
que el contrincante acepte tus razones.
—Te lo dije ayer.
—¿Qué me dijiste?
—Que había contratado a una mujer para que no estés sola.
—No me habías dicho nada. Y aunque me lo hubieras dicho...
—Mamá, ya está decidido. Te vas a recuperar mucho antes y mucho mejor.
—¿Sí? ¿Qué has contratado? ¿Una curandera? ¿Tiene poderes mágicos?
—No, mamá, pero necesitas ayuda y cuidados; si no, te vas a volver a caer.
—Tú sí que necesitas ayuda.
Yo entiendo que cada uno tiene sus razones. Eso es meridiano. Pero hay otra parte, otra parte que
no entiendo. ¿Por qué no es más fácil verlas, ver las razones del otro? Quizá todo sería más fácil,
como con los animales, que los miras y los entiendes; aunque no puedan hablar, los conoces. Pero con
los seres humanos es distinto, la mitad de cómo son los demás la imaginamos nosotros. Yo me he
dado cuenta con el tiempo. Mi madre, por ejemplo, es de una manera para la gente de la calle y de otra
para nosotros, para la familia. A ellos les parece próxima, comprensiva, incluso graciosa. Una vez que
estaban discutiendo, mi hermana le gritó:
—¿Por qué no me tratas como a los clientes? ¡Quiero que me trates como a un proveedor!
No es un bálsamo Nuria, ya lo he dicho. A ella sí le gusta discutir. Dice que no, pero le gusta, se
aplica a ello. Mi madre le dice: «Tú siempre eres del equipo contrario», que significa que siempre le
ve pegas a todo lo que propongamos o digamos o hagamos los demás. Sin embargo, en esta ocasión
llevaba razón Nuria, porque mi madre, para toda esa gente que viene a la tienda a comprar o a vender,
posiblemente posea una identidad muy distinta de la que nos muestra a nosotros. Seguro que te la
pueden describir con precisión, que aportarían datos y detalles que apoyan esa descripción y refutan la
mía. Sin duda. Y yo no sé cuál es la madre real. Si la que yo veo, esa con la que vivo, o la que ven
ellos. A lo mejor no es ninguna de las dos. Por eso disfruto tanto de mi perro, porque, a diferencia de
todos los demás, siempre es de una misma manera: transparente.
Corina ya estaba en el recibidor, ahí, delante de mi madre, la de las dos caras, de mi perro Parker,
a quien le gustó inmediatamente (y eso que ella lo despreció también inmediatamente, como hace a
menudo la gente del campo que está acostumbrada a los animales y no los mitifica), y de mí, el que se
cree que sólo es de una manera.
—¿Vamos al salón? —propuse, demostrando que yo estaba a cargo de ese extraño encuentro a
esa extraña hora.
—Mamá, ésta es Corina. Corina, ésta es mi madre, Marga.
—Mucho gusto —dijo Corina con su acento, ese acento al que tanto me acostumbraría.
Yo creo que a mi madre no le causó mala impresión, porque durante la entrevista demostró
interés y participó estableciendo algunas pautas que a mí se me habían pasado por alto, como que
habría un período de prueba de un mes.
Me marché para la tienda descansadísimo y eufórico al saberlas juntas en casa, como si acabara
de descubrir una fórmula secreta que me garantizaba el éxito para el resto de mi vida.

Теперь наступило самое тяжелое – рассказать обо всем маме. В голове было пусто. На часах было два-десять. Я шел к дому, и аргументы, казавшиеся мне такими надежными на бумаге, когда я их готовил, теперь уже не казались мне такими неоспоримыми. Я вновь повторил их. Зачем моей маме нужна была помощница? Чтобы избежать новых травм и ускорить ее выздоровление. Это был единственный разумный ответ, но сейчас я уже не был так уверен в нем, он был неубедительным. Мама без труда расправится с ним. Для нее нужно было найти больше причин. Я должен был получше подготовиться, иначе снова могло повториться то, что было на паэлье, когда моя инициатива завершилась плитой и больше ничем, растворившись в стоячем болоте, как мыльная пена для ванной. Я тогда умолк, мама тоже молчала, и я не знал, злится она или нет, а Нурия перешла на другую, совершенно бессмыленную, тему. Я вставил ключ в замочную скважину, и Паркер, который всегда, едва я вхожу в дом, несколько раз нелепо подпрыгивает, будто он цирковой пуделек, а не большущий, почти в сорок килограммов веса, пес, не выбежал радостно поприветствовать меня. Я позвал его, потому что мне проще позвать пса, чем мать. Паркер пришел из кухни, откуда, как всегда, доносится слабое звучание радио. Увидев Паркера я почувствовал облегчение, потому что с минуту думал, что моя мать спустилась с ним на улицу, как обычно рискуя, но, к счастью, мама была дома и вертелась возле плиты. Однако, когда я вошел на кухню я не нашел ее ни у плиты, ни у холодильника. Она сидела возле небольшого стола, за которым мы завтракаем. Мама была бледная, как полотно, точнее серая, и вид у нее был удрученный. В собачьих мисках не было ни воды, ни корма. То, что мама не обратила внимания на то, что у собаки нет в миске корма, при том, что мне порою кажется, собака ей дороже нас, было еще более странным, нежели ее вид. Я не на шутку испугался:

- Что случилось?

Ни ответа, ни привета. Вот такие мы дома. Мы всё говорим прямо, без обиняков, поскольку думаем, что другой обладает телепатическими способностями и точно видит в наших глазах ласковую приветливость и надежность.

- Ничего. Я пришла заварить себе ромашку.

- А разве сейчас время ее принимать, – я заставляю маму взглянуть на часы.

В доме часы у нас повсюду. В каждой комнате, даже в ванной и в кладовке, так же как и радио. Забавно, потому что мой отец всегда приходил домой поздно, а вот к собственной смерти он пришел слишком рано. Впрочем, его увлечение настенными часами и сигналами точного времени по радио, пожалуй, не имело ничего общего с его пунктуальностью, как и с любовью к тиканью маятника часов, который, казалось, мерно нашептывал: “Время бежит, а ты живешь, так что иди спокойно”. Мама мне не ответила. Это вполне в ее духе, как я уже говорил, однако на этот раз мне показалось, что она не ответила не потому, что ей не понравился вопрос, а потому, что у нее не было на это сил. Паркер почувствовал что-то необычное и очень внимательно смотрел на нас. Я налил ему воду и положил еду, но он даже не притронулся к ним.

Пока я вел мать по коридору до ее постели, где она попросила меня помочь ей лечь, я подумал, что это сильно облегчало мне путь к Корине. Если мама почувствовала себя хуже, то присутствие другой женщины просто необходимо, и я как счастливый предсказатель или гиперответственный человек предвосхитил события. Ухудшение ее состояния наделило меня властью. “Мама, – мог бы сказать я ей, – мама, мне спокойнее, если в доме есть кто-то еще, и ты не одна, пока я нахожусь в магазине”. Так я и сказал ей. Едва она легла, как я услышал, что говорю свои собственные слова, секунду назад звучавшие в моей голове. Мама, обессиленная, вытянулась на кровати, а я стоял рядом, полный сил.

-  Мне спокойнее, мама, если в доме есть кто-то еще, и ты не одна, пока я нахожусь в магазине.

Я ненавижу, когда происходит подобное. Кажется, что я актер, занятый в спектакле, написанном для другого. Однако время от времени такое случается, несмотря на ненависть. Я говорю фразы, которые тщательно обдумал; они не хорошие и не плохие, скорее, я нахожу их немного фальшивыми, как будто они вылетели из меня, а я был сторонним зрителем, наблюдавшим эту сцену. Я словно обманывал самого себя, но в то же время радовался, потому что фраза, правдивая она или лживая, прозвучала фантастически благоразумно и естественно. Я услышал ответ мамы:

- Поживем – увидим.

Она закрыла глаза и задремала, но первый шаг я все же сделал. Я известил ее о своих намерениях. Ромашка на ночном столике полностью остыла.

Остаток дня я провел, лежа в кровати, в ногах у меня валялся наш пес. Паркер – рослый и крепкий боксер, производящий на чужих, как я уже говорил, довольно сильное впечатление. На самом же деле он добрейшей души псина, ведущий себя как дамский угодник. Воры могли бы запросто грабить дом, а Паркер вилял бы хвостом, встречая их с распростертыми объятиями.

Я позвонил семейному врачу. Она уточнила, что недомогание мамы явилось следствием прописанного ей в больнице огромного количества противовоспалительных и болеутоляющих средств, и уменьшила дозу. В любом случае, это недомогание подоспело как нельзя кстати, и я чувствовал себя слегка виноватым за свою радость, но не настолько, чтобы снова позвонить Корине и расторгнуть наш устный договор.

Вечером, когда я пошел на работу, пришла Нурия, чтобы ухаживать за мамой. Она шумно ввалилась в квартиру, демонстративно громко болтая по мобильнику и давая наставления кому-то из бывших по поводу полдника троих детей, занятий по баскетболу, плаванию или что там у них было, и указывая, куда ему следует отвести того или другого. Вообще-то сестра совсем неплохо разделила своих бывших – каждый из них занимается только своим отпрыском, а не чужими, но сегодня в силу непредвиденных обстоятельств, когда наша мама, обладающая железным здоровьем, неожиданно очутилась в постели, все дети остались под присмотром единственного оказавшегося свободным отца. Мне кажется очевидным, что есть множество преимуществ в том, чтобы иметь троих отцов для троих детей. Эти преимущества, скорее всего, не так заметны, если ты живешь в поселке или маленьком городке, где все знают друг друга, но для людей, живущих в бездушных мегаполисах это очевидно.

Сестра вынудила меня пойти вечером в магазин, потому что у нее не было денег на парковку машины. Ей нужно было получить их, то есть хапнуть мои евро, снова спустить их, и снова получить. По-моему, моя сестрица из тех женщин, которых жизнь никогда ничему не научит. Ей всегда чего-то не хватает и, тем не менее, она ухитряется как-то выкручиваться. В любом случае, находясь в финансово неустойчивом положении, сестра жадно хватает сумки, пальто, шарфы, мобильники (у нее их два, айфон и смартфон BlackBerry с разными тарифами разных компаний, чтобы сэкономить; она именно из такого сорта людей), зарядные устройства, при этом приводя мне аргументы, которые  оправдывают необходимость неотложной помощи. Я ушел, оставив обеих женщин дома и не проронив ни слова о моем договоре с Кориной. Лучше огласить его как можно позже.

В тот вечер я так задержался и так устал, что на следующий день, когда рано утром затрезвонил домофон, и Паркер принялся безумно лаять, я подскочил в кровати как ошпаренный. Я и забыл, что сегодня Корина приступала к работе. Чтобы не вдаваться в споры, лучше все дела принимать как должное. Таков мой девиз. Особых осложнений не предвиделось. Главное – уверенность. Мама, это Корина. Начиная с сегодняшнего дня она каждый день будет приходить к нам, чтобы помогать тебе по хозяйству. Корина умеет готовить, убираться, она будет спускаться за покупками, словом, ты просишь ее обо всем, что тебе необходимо. Корина, это моя мама, Марга, а это наш пес, Паркер. Паркер кажется свирепым, но он очень добрый и ничего Вам не сделает. Собственно, это был весь разговор. Потом я живенько показал Корине дом и ее рабочие инструменты – пылесос, веник, плиту, и все такое прочее. Тут и делу конец. Мой план был ясным и четким... План, но не жизнь.

- Кто это в такую рань? – спросила меня мама, и мое сердце загалопировало под сто ударов в минуту. – Не иначе как эта дура Фатима. Пошли ее куда подальше, пусть катится к себе домой, она мне до смерти надоела. Вчера я сказала твоей сестре, чтобы она не открывала дверь, а то ишь повадилась шастать сюда в любое время, рада, что я упала, а я, знай, терпи ее.

Фатима – это наша соседка, должно быть, ровесница мамы. Они знают друг друга вот уже сорок лет, познакомились, когда мои родители поселились в этой квартире. Тогда Фатима была молоденькой девушкой и жила со своими родителями. Она работала по своей специальности, и что несколько необычно, так никогда и не вышла замуж, посвятив себя душой и телом заботам о своих престарелых родителях. А может, это просто я помню их такими старыми. Ее отец умер два года назад, и теперь она занимается исключительно матерью, которая уже никогда не выходит из дома. Не знаю точно, но думаю, что моя мама для Фатимы нечто вроде окошка в мир, ее второе я, какой она хотела бы быть. Дело в том, что соседка любит подолгу почесать языком с моей мамой из-за чего каждые два дня из трех оказывает нам честь своими визитами. И каждые два часа из трех. Мама не выносит слишком заботливых и старательных людей и иногда, посмотрев в глазок и увидев Фатиму, она прячется в своей комнате и просит меня сказать соседке, что ее нет дома, как попросила накануне сестру.

Я знал, что это была не Фатима, но знал также и то, что мама не готова к приему гостей. Нетвердым шагом она брела по коридору в одной ночной рубашке к ванной.

- Тебе помочь? – спросил я ее.

- Обойдусь, в этом нет необходимости, – ответила она, как я и ожидал.

Корина уже поднималась в лифте, Мама находилась здесь, мы разговаривали, и она не была готова к такому повороту событий. Я почувствовал себя в некоторой степени предателем и понял, что предатели поступают так отчасти из малодушия и трусости. Предать гораздо легче, чем брать на себя ответственность, но я не хотел быть предателем.

- Мама, оденься, это человек, которого ты не знаешь.

- В такую рань?

- Да, мама, именно. Днем я буду в магазине.

Говорят, лучшая защита это нападение. Вранье. В самом начале атака может пройти хорошо, но потом нужно поддерживать сердитый и требовательный тон, а это ставит тебя в невыгодное положение для того, чтобы противник принял твои доводы.

- Вчера я тебе об этом сказал.

- И что же ты мне говорил?

- Что я договорился с одной женщиной для того, чтобы ты не была одна.

- Ты ничего мне не сказал, а хоть бы и сказал...

- Мама, я все уже решил. Так ты поправишься гораздо быстрее и лучше.

- Да неужели? И с кем ты договорился? Со знахаркой? Она обладает чудодейственной силой?

- Нет, но тебе необходимы помощь и уход, мама, а если о тебе не позаботиться, ты снова упадешь.

- Да это тебе нужна помощь, тебе.

Я понимаю, что у каждого человека свои доводы, это очевидно, но есть другая сторона, которую я не понимаю. Почему так трудно понять их? Понять доводы другого человека. Вероятно, все было бы гораздо проще, будь у нас между собой как с животными, когда ты смотришь на них и понимаешь их. Пусть они не могут говорить, но ты их знаешь, а с человеческими существами все по-другому. Мы представляем остальных лишь отчасти, да и то приблизительно. Со временем я это понял. К примеру, мама – для людей на улице одна, а для нас, ее родных, совсем другая. Тем, посторонним, она кажется близкой, внимательной, даже милой. Однажды, когда мама и Нурия о чем-то спорили между собой, сестра запальчиво выкрикнула ей:

- Почему ты обращаешься со мной не как с клиентами? Я хочу, чтобы ты обращалась со мной как с поставщиком!

Нурия и сама не сахар, как я уже говорил, она любит спорить. Правда, сама она говорит, что не любит, но на самом деле ей это нравится и она всегда старается возразить. Мама говорит ей: “Ты всегда в команде противника”. Это означает, что Нурия всегда нам перечит, чтобы мы ей ни предлагали, что бы ни говорили; что бы мы ни делали, она всегда не согласна. Тем не менее, в данном случае Нурия была права, потому что перед всеми покупателями или продавцами, приходящими в магазин, мама предстает совершенно другим человеком, не той что перед нами. Конечно, они не могут описать ее тебе с точностью, которую внесли бы факты и подробности, доказывающие их характеристику и опровергающие мою. Но вне всякого сомнения, я не знаю, какая моя мать на самом деле. То ли такая, какую я вижу и с какой живу, то ли такая, какой ее видят другие. Скорее всего она ни та, ни другая, поэтому я так восторгаюсь своим псом. В отличие от остальных, он всегда один и тот же, ясный и понятный.

Корина была уже здесь, в передней, перед моей двуликой мамой, передо мной, считающим себя одноликим, и перед Паркером, которому она тут же приглянулась. И это при том, что Корина сразу перестала обращать на него внимание, как зачастую поступают жители деревень, привыкшие к животным и не боготворящие их.

- Пройдем в гостиную? – предложил я, всем видом выражая, что столь странная встреча в столь необычный час, находится в моем ведении.

- Мама, это Корина. Корина, это мама.

- Очень приятно, – произнесла Корина с акцентом, к которому я, вероятно, уже привык.

Полагаю, на маму Корина произвела неплохое впечатление, поскольку во время разговора она выказывала интерес и даже приняла в нем участие, вставляя кое-какие правила, которые я пропустил на месячный испытательный срок.

В магазин я направился совершенно спокойным, зная, что мама дома не одна, и вместе с ней Корина. Я пребывал в эйфории, как будто только что открыл неизвестную формулу, гарантировавшую мне успех и удачу на всю оставшуюся жизнь.

con viento fresco – выражает презрение или злость

habla por los codos y venera – много болтать

con la guardia baja – быть неготовым к чему-либо