El buen hijo - PEQUEÑO COMERCIO

—... hay que vender mucho para que salgan los números, Vicente. Necesitas una dependienta, y
ésta ya está contratada. Tú solo no darás abasto.
—Mamá, no habla muy bien español.
Otras veces había tenido diferencias con mi madre, es lógico, somos personas distintas. Y las
diferencias se resolvían. Cedía ella, o cedía yo. La convivencia es así. Por lo general, si era algo acerca
de la casa, ella tenía preferencia, porque vivimos en su piso. Y si era algo de la tienda, en cambio,
podía pesar más mi criterio, porque creo que mi madre considera que llevo bien el negocio. No han
sido estos últimos años tiempos boyantes para el pequeño comercio, pero una papelería de barrio
todavía tiene su lugar. Almorzábamos, yo sin ganas, ella en cambio más animada, como si imponer su
voluntad le hubiera devuelto la energía perdida.
—Habla suficiente. Y es lista. La gente de los países del Este está muy preparada.
Le salía el ramalazo de antigua simpatizante del PCE.
—¿Cómo lo sabes? ¡Si no ha estado en casa ni media hora! ¿Has hablado con ella?
—No, pero lo sé.
Me tuve que callar. Mi madre no había hablado con Corina sobre su currículum, su vida antes de
llegar a España, pero tampoco lo había hecho yo. Sabía lo que decía la octavilla manuscrita, que
hablaba inglés y que tenía nociones de informática, algo en lo que no me había parado a pensar
mucho, salvo que confería a su anuncio un aire de buena disposición y responsabilidad que me
gustaba. Nada más. No lo necesitaba. Uno puede imaginarse ciertas cosas.
Decidí aceptar que Corina pasase de mi casa a la tienda, porque decidí que no iba a ser un
obstáculo en la ruta vital que yo me había trazado. Aprendí a organizarme con ella. Yo abría la tienda
y ella se quedaba sola atendiendo al público la primera mitad de la mañana, que es la más lenta,
mientras yo volvía a casa para ayudar a mi madre si era necesario y si ella se dejaba. Se fue dejando.
Parker nos seguía por toda la casa desconcertado, lógicamente, por todo este ir y venir a las horas que
él antes pasaba completamente solo en el sofá enlazando siestas. Hasta hace pocos años venía con
nosotros a la tienda, pero un día entró una clienta muy cabreada. Cuando dejó de gritarme, pude
dilucidar que tenía una hija asmática y que los cuadernos que había comprado para ella estaban
impregnados del epitelio de Parker. Eso dijo, el epitelio. La niña era alérgica. Hacer los deberes se
había convertido en una pesadilla hasta que dieron con la fuente de alérgenos. Me tocó devolverle el
dinero y tuve que contratar a un propio que ella misma me recomendó y que hizo la limpieza a fondo
de todo el inventario con una mascarilla y un aspirador industrial de alucinante diseño, entre ciencia
ficción y retro. Era eso, o arriesgarme a una denuncia por insalubridad. El tipo parecía un
cazafantasmas, la verdad, y un par de niños que entraron a comprar mientras él operaba con su
artefacto lo encontraron mondante. Era mondante. Luego me tomé un café con él y me contó la
cantidad de gente alérgica que existe y cómo con algunos ha desarrollado una suerte de vínculo, dadas
sus frecuentes visitas a sus hogares o centros de trabajo. La piel nos recubre, decía, pero hay personas
a quienes no las separa suficientemente del mundo.
Llegó el viernes y José Carlos estaba aburrido, porque su chica atravesaba un bache en su
matrimonio. Yo, que claramente no tengo la menor idea de matrimonios, pensé que eso debería haber
animado a José Carlos, pues podía anticipar una ruptura definitiva entre Esther y su marido, pero José
Carlos me aclaró que no, que era todo lo contrario. Que, en cuanto Esther notaba mustio a su cónyuge,
interrumpía sus encuentros. Quedarnos en su casa viendo el Canal Plus y bebiendo cervezas me
parecía el antiplán, e hice una ronda de llamadas a nuestros colegas, con los que organicé una salida de
grupo. Estas salidas de grupo cada vez son más complicadas. Nuestros colegas están emparejados,
nosotros dos somos los únicos solteros, y casar —nunca mejor dicho— las posibilidades de diversión
de unos con las de otros no es fácil. Los que tienen hijos no siempre tienen con quién empaquetarlos.
Y luego están sus otras vidas sociales, las que han traído a su vida sus cónyuges: compromisos
familiares, otras pandillas, compañeros del trabajo, etc. Esto es lo que a veces me hace pensar que la
vida en una ciudad pequeña, incluso en un pueblo, sería mucho mejor, menos solitaria. Mi madre a
esto me contesta que eso lo digo porque jamás he vivido en un pueblo. Ella, que nació en Huesca, dice
que no volvería a Huesca ni atada. Lo que a mí me gusta de Huesca —que en cuanto das tres pasos de
más te sales del perímetro, como un actor despistado que se saliera del decorado; que te cruzas a la
gente sin necesidad de acordar citas; que hay muchos bares donde siempre hay una cara amiga; que en
las tiendas te conocen y te saludan—, todo eso ella lo encuentra opresivo. No hay escapatoria, dice,
todos ven y todos hablan. A mi madre le encanta la gran ciudad. Y cuanto más grande, mejor. De
Nueva York para arriba. A mi madre no le hables de la naturaleza. La naturaleza es incómoda, hace
frío o hace calor. Hay animales pestilentes, se trabaja como un burro y se mancha uno. Ésa es su
visión del tema. Las ciudades se inventaron para ser libres y para perderse, dice, para no ser siervos de
la gleba. Yo pienso que es algo generacional. Que, de la misma manera que ella no cree en el reciclaje
porque desconfía de la autoridad, porque desconfía de que estos de los ayuntamientos hagan con
nuestra basura lo que prometen, no cree más que en la civilización y el individuo.
—La gente en los pueblos se vuelve mezquina —asegura—. Mira la de fusilados que hay en las
zanjas.
El caso es que ese viernes lo estábamos pasando bien. Yo quería que las cosas cambiasen y una
de las cosas que tenía que cambiar era mi vida social. Debía enriquecerla. Ampliarla. Profundizar en
ella. Debía vivir con más ligereza. ¿No opinaban mis amigos que necesitaba echarme novia, porque
sólo con una relación de pareja arranca de verdad la vida?
—Te obligará a dar pasos —aseguraba Susana, una de la pandilla—. Te querrás casar, tendrás que
buscar un piso, pagarlo, tener hijos, elegir un colegio, ir de veraneo, madurar, Vicente, madurar...
En definitiva, una mujer me obligaría más que ninguna otra circunstancia a poner mi alma en
juego. Cenábamos en una taberna que está bastante bien de precio y donde nos conocen y siempre
tienen algún detalle, y esta misma Susana había invitado a una mujer con intención de presentárnosla
a José Carlos y a mí. Una prima, una vecina o cuñada. No terminé de enterarme. José Carlos me había
dejado el campo libre porque él, lógicamente, no tiene ningún interés en conocer mujeres, ya tiene a
su Esther, que le vuelve loco. Esto los demás ni lo sospechan. La chica no era nada fea, pero era
tímida. Yo tengo ciertas dificultades con las tímidas. No las descifro. No sé si necesitan ayuda y
compañía o lo que ocurre es que les estás pareciendo un gilipollas porque son inteligentísimas.
Parecer un gilipollas ya es bastante grave en sí, pero parecer un pesado, eso sí que es irremontable, así
que no sé cómo modular mi charla: si rellenar sus silencios con mis peroratas, o callarme como ella.
La gente callada siempre se arriesga menos, pero si todos estuviésemos callados, la vida sería un
cementerio, creo yo, y para evitarlo le hablaba de mi trabajo a falta de otro tema. Le decía yo a Rosa,
que así se llama esta chica:
—Cuando cambio el escaparate, ¿sabes? Pienso cantidad en qué concepto quiero transmitir para
que la gente entre. Y sé que tienen que ser conceptos positivos, promesas, posibilidades de mejora en
la vida, como si quisiera decirles que las cosas pueden ser más bonitas... ¿Entiendes?...
Ya habíamos cenado, habíamos bebido todos un poco de más y de pronto se hizo un silencio en la
mesa, me quedé solo hablando.
—... porque vivimos un tiempo que unos dicen que si es caótico, otros que si es el fin de una era,
que si no hay valores... Y contribuir al orden, al progreso, a producir ideas nuevas, yo qué sé, a mí me
alegra...
Hablaba y era consciente de que Rosa me escuchaba con interés y una pizca de asombro, incluso
admiración. No suelo ser tan locuaz, no me va, pero esta noche era distinto, como si las cosas
empezasen a ir como yo quería, a transformarse, a tener alma. Aunque me debatía entre la timidez por
este súbito exceso de protagonismo y la satisfacción de ser escuchado por una chica atractiva y de que
mis colegas fueran testigos de mi triunfo, venció el placer y seguí hablando.
—... y eso es lo que valoro de un negocio como una papelería, que vendemos herramientas
creativas... Somos constructivos... Que no de la construcción.
Concluí con esa broma para quitar hierro y también un poco envalentonado por la audiencia.
Durante unos segundos nadie contestó, hasta que Rosa dijo muy bajito:
—Qué bonito.
Mi cabeza iba a mil por hora, tenía que encontrar una manera de seguir con mi charla en ese
brillante nivel superior del juego al que había accedido. Pero no me dio tiempo a abrir la boca cuando
un mentecato, el marido de otra amiga, Caridad, comentó:
—No sabíamos que eras poeta.
—¡Es verdad! Podrías dedicarte a la publicidad —saltó Susana, con ojos achispados—. ¿Nunca lo
has pensado? ¿Verdad, Rosa, que sí, que Vicente tiene talento? —insistió.
Quizá Susana intuía las malas intenciones de aquel gilipuertas y por todos los medios quería
evitar mi caída ante Rosa, con la que tantas esperanzas tenía de «colocarme». Pero a mí su protección
me incomodó un poco. No me agrada parecer lo que no soy. Sólo trae complicaciones.
—Pues no, nunca lo he pensado.
Esto que contesté es cierto. Nunca he pensado ser otra cosa que lo que soy. Aunque el lenguaje y
las palabras me gusten porque me gusta desmenuzarlas, y eso es lo que hace un poeta, picadillo las
palabras, jamás se me había pasado por la cabeza escribir.
—Yo ya estoy muy bien con mi papelería. —Intenté cambiar el tema, porque tanta atención me
empezaba a escamar—. ¿Habéis ido al cine últimamente?
Pero no hubo ocasión de pasar a la cartelera, porque al cretino aquel le dio por contradecirme.
—Pero los objetos son neutros.
—¿Cómo? —preguntó para mi desgracia Rosa.
Y el tonto del haba aquel le contestó:
—El arquitecto de Hitler, por ejemplo, seguro que usaba escuadra y cartabón como los que vende
éste en su papelería y eso no le hacía mejor cuando diseñaba los barracones de los campos de
exterminio.
—Claro, Vicente —respondió Rosa, que me pareció epatada por este imbécil que se llama Ramón
y que, como no se le ha empezado a clarear la coronilla ni tiene barriga, se siente la hostia.
Entre que Rosa ya no me miraba y que la idea de Ramón, que mira que es facilona, me había
cortado todo el rollo y a duras penas podía controlar mi cabreo, hice un gesto a José Carlos y en
cuanto hubo ocasión pedimos la cuenta y nos largamos.
—¿No os tomáis una copa? —preguntó el cretino.
—No, que mañana éste madruga para vender escuadras y cartabones a los radicales islamistas —
le espetó José Carlos.
Yo no quería que se notara que este merluzo de Ramón me había ofendido y le dije a José Carlos
de camino a casa que ese último comentario se lo podía haber ahorrado. José Carlos no me hizo
puñetero caso y me preguntó qué tal la chica. Yo le dije que bien, pero que no tengo más ganas de líos.
—¿Cómo que más ganas de líos? ¿Qué líos tienes tú?
—Ya lo sabes.
—¿Lo de Blanca? Pues precisamente por lo de Blanca deberías empezar a salir con otra tía.
—Me da bastante pereza —le dije, en parte porque así es como me sentía: los viernes suelo estar
reventado; y éste, más.
—«Me da bastante pereza» —se burló de mí—. ¿No te gusta follar?
—Sí, pero lo que no me gusta es todo lo que hay que hacer antes.
—¿Y qué hay que hacer?
—Conocerse. Mira, José Carlos, tío, déjalo, que tú de esto no tienes ni idea. Tú estás con Esther
desde hace la torta de tiempo y ya no te acuerdas de lo que es la jungla de los solteros.
—El que no se acuerda eres tú. Ha llovido desde lo de Blanca, ¿eh?
—Hace tiempo, sí.
No tenía ganas de discutir. Seguía pensando en el estúpido ese de la cena, el que puso el ejemplo
del arquitecto de Hitler. Sabía perfectamente por qué me había sacado de mis casillas. Porque, de
algún modo, tenía razón. Yo quería ir de bueno, o más que de bueno, que es una cosa bastante poco
masculina, de bondadoso, pero ¿lo era realmente? ¿Tenía mi alma esas cualidades morales de las que
presumía? ¡Cómo iba a saberlo, si no sabía ni si tenía alma! Y peor todavía si cualquier hortera en una
cena intrascendente podía desenmascararme con un ejemplo demagógico. Yo cambiaba el escaparate
de la tienda cada tres semanas porque había que hacerlo. Nada más. Porque tocaba. Si quería vestirlo
de otra cosa, quizá colara ante una desconocida como Rosa, pero no colaba ante mí mismo. ¿Creía o
no creía en las cosas que afirmaba? ¿Podía seguir creyendo en mis propias ideas, las que me habían
sostenido desde que nací hasta ahora? Para empezar, ¿eran esas ideas mías? Me metí en la cama y,
gracias a lo que habíamos bebido, me evité resolver estas incógnitas.

- … Нужно много продавать, чтобы сводить концы с концами, Висенте. Тебе нужна продавщица, а она уже на контракте. Один ты не справишься.

- Мама, она плохо говорит по-испански.

Иногда мы с мамой не сходимся во взглядах, и это логично, поскольку мы с ней разные люди, но наши разногласия решаемы. Кто-нибудь из нас уступает, или она, или я. Такова совместная жизнь. Как правило, если дело касалось дома, преимущество было за мамой, поскольку мы живем в ее квартире. Если же речь шла о магазине, то тут было все наоборот, моя точка зрения могла перевесить, поскольку, мне думается, мама считала, что я неплохо веду торговлю. Последние годы не были счастливыми временами процветания для маленьких торговых предприятий, но наша лавчонка канцтоваров пока еще занимала свое место в квартале. Мы обедали – я без всякого желания, матушка, напротив, с большим воодушевлением, словно давешнее своеволие вернуло ей утерянную энергию.

- Она говорит вполне нормально, к тому же она умна и проворна, словом, достаточно подготовлена. Эти люди из стран Востока очень хорошо ко всему подготовлены.

В маме вспыхнула ее давняя симпатия к испанской компартии.

- Господи, да откуда ты знаешь? Она же не пробыла в доме и получаса! Ты разговаривала с ней?

- Не разговаривала, но знаю.

Мне пришлось прикусить язык. Да, мама не говорила с Кориной о ее биографии, о ее прежней жизни до приезда в Испанию, но ведь и я не говорил. Я знал о ней только то, о чем говорилось в написанной от руки рекламной листовке: она говорила по-английски и имела базовые знания по информатике. Я недолго раздумывал над этими сведениями, разве что приписал еще налет хорошего настроения и ответственность, которые мне нравятся, и больше ничего. Остальное ни к чему. Определенные вещи человек может себе представить.

Я согласился с тем, чтобы Корина перешла из дома в магазин, решив, что это не будет помехой в намеченном мною жизненном пути. Я научился согласовывать наши действия. Я открывал магазин, и Корина оставалась там одна обслуживать клиентов первую половину дня, самую нудную и тягучую. Я в это время возвращался обратно домой, чтобы по мере необходимости помочь матери, если она это позволяла. Она милостиво позволяла. Паркер в растерянности бродил туда-сюда за нами по всему дому, что немудрено, поскольку раньше в это время он в полном одиночестве валялся на диване от сиесты до сиесты. Еще не так давно он ходил вместе с нами в магазин, пока однажды туда не ворвалась донельзя разозленная покупательница. Когда она перестала раздраженно орать на меня, то смогла объяснить, что у нее есть дочь-астматик, и что тетрадки, купленные для нее, были насквозь пропитаны эпителием Паркера. Это она так сказала – эпителием. Ее дочь страдала от аллергии, и приготовление уроков превратилось для нее в сущий кошмар, пока они не нашли причину этой самой аллергии. Мне пришлось вернуть ей деньги и нанять человека, которого она самолично посоветовала для основательной уборки. Тот отчистил весь товар, напялив маску и вооружившись потрясающего вида пылесосом, по дизайну нечто среднее между научной фантастикой и стилем ретро. Поступить иначе я не мог, в противном случае я рисковал заявлением с ее стороны об антисанитарных условиях в магазине. Тип в маске, ей-богу, был похож на охотника за привидениями, и парочка ребят, зашедших в магазин что-то купить в то время как он орудовал там своей уникальной махиной, нашли его забавным. Да он и был забавным. Потом я выпил с ним кофе, и он поведал мне, сколько людей живет с аллергией, и со сколькими ему посчастливилось сблизиться, часто бывая у них дома или на работе.“Кожа покрывает нас, – говорил он, – но есть люди, которых она недостаточно отделяет от мира”.

Наступила пятница, и Хосе Карлос маялся от тоски и уныния, потому что его зазноба переживала спад в матримониальных отношениях. Не имея, понятное дело, ни малейшего представления о браке и семейных узах, я считал, что сей факт должен был бы обрадовать и воодушевить Хосе Карлоса, поскольку это могло ускорить окончательный разрыв Эстер с ее мужем. Однако, Хосе Карлос пояснил мне, что все как раз наоборот, – едва Эстер заметила меланхоличную понурость мужа, как тут же порвала со встречами на стороне. Остаться нам у него дома и смотреть “Канал плюс”, попивая пиво, представлялось мне совершенно противоположным намеченному мною плану, и я обзвонил наших приятелей, организовав групповую вечеринку. Эти групповые выходы в свет с каждым разом становятся все труднее. Наши приятели уже все обзавелись парами, и мы с Хосе Карлосом единственные холостяки-одиночки, а женатым с хомутом на шее, точнее и не скажешь, уже не так легко найти возможность поразвлечься с другими. Тем, у кого дети, не всегда есть к кому их пристроить. И потом, у них иная, скажем так, общественная жизнь, та, которую привносят в их собственную жизнь жены: семейные обязанности, другие компании, сослуживцы и так далее. Порой это заставляет меня думать, что жизнь в маленьком городишке, и даже поселке, была бы гораздо лучше – там было бы не так одиноко. Матушка на это отвечает, что я говорю так, потому что никогда не жил в поселке. Сама она родилась в Уэске, и говорит, что не вернулась бы туда и в кандалах под дулом пистолета. Вот что мне нравится в Уэске, так это шагни чуть больше трех шагов – и ты уже за чертой городка, как актер по рассеянности вышедший из декораций. Там ты просто встречаешься с людьми без всякой необходимости договариваться о встрече, и там полно баров, в которых всегда найдутся дружеские лица. И в магазинах тебя знают и здороваются с тобой. Однако мама находит все это угнетающим. “Там нет отдушин и лазеек, – говорит она, – все тебя видят, и все с тобой болтают”. Так что маме по душе большой город, и чем больше, тем лучше, словом, похлеще Нью-Йорка. И даже не заикайся ей о природе. Природа – сплошное неудобство: то холодно, то жарко. Да впридачу еще всякая вонючая скотина – напашешься с ней как вол и перемажешься по уши. Такова точка зрения мамы на тему природы и поселков. “Города выдумали, чтобы освободиться и затеряться, – говорит она, – и чтобы не быть крепостными во власти клочка земли”. Думаю, это свойственно ее поколению. Точно так же она не верит в модернизацию, потому что не доверяет властям. Она не верит, что муниципальные власти сделают с нашими отбросами то, что обещали. В это она верит еще меньше, чем в цивилизацию и отдельно взятого индивидуума.

- Люди в поселках опускаются, становятся ничтожными, – уверяет мама. – Посмотри на их копии в канавах.

Главное, хорошо провести эту пятницу. Мне хотелось бы, чтобы вещи изменились, и одна из тех вещей, что должны измениться, это моя общественная жизнь. Нужно обогатить ее, разнообразить, окунуться в нее поглубже. Нужно жить шире и с большей легкостью. Не подумалось ли моим друзьям, что мне необходимо было обзавестись подружкой, поскольку только с отношений в паре начинается настоящая жизнь?

- Это вынудит тебя предпринять какие-то шаги, – с уверенностью утверждала Сусана, одна из нашей компании. – Если ты захочешь жениться, то должен будешь искать квартиру, платить за нее, иметь детей, выбирать школу, ездить летом на отдых, мужать, Висенте, мужать...

В конечном счете, женщина быстрее любых обстоятельств вынудила бы меня запустить мою душу. Мы ужинали в кабачке, где цены были довольно умеренными, где нас знали и всегда оказывали те или иные знаки внимания. Так вот, эта самая Сусана пригласила какую-то женщину, то ли двоюродную сестру, то ли соседку, то ли золовку, я так толком и не понял, с явным намерением познакомить ее с Хосе Карлосом и со мной. У Хосе Карлоса уже была Эстер, сводившая его с ума, и вполне логично, что у него не было никакого интереса знакомиться с женщинами, поэтому он оставил эту ниву свободной для меня. Прочие об этом даже не подозревали. Девушка была очень даже ничего, но весьма застенчивой и робкой, а с робкими у меня возникают определенные трудности. Их не разберешь, и я не понимаю, нужна ли им помощь и моя компания, или же во всем происходящем ты представляешься им совершеннейшим болваном, поскольку они сами необычайно умны. Показаться дураком уже само по себе представляет для меня довольно большую помеху в общении, но показаться приставучим занудой и вовсе непреодолимое препятствие, так что я не представляю, как мне себя вести – то ли продолжать разговор, заполняя своей болтовней ее молчание, то ли, следуя ее примеру, самому молчать, как рыба. Человек, который молчит всегда меньше рискует, но если бы мы все молчали, то у нас была бы не жизнь, а могила, а посему, дабы избежать кладбищенской тишины, я вовсю разглагольствовал о своей работе за неимением другой темы. Я рассказывал Росе, так зовут эту девушку:

- Знаешь, я сейчас меняю витрину. При этом я думаю о многих вещах, и мне хотелось бы передать свои мысли людям, чтобы они заходили в магазин. Я знаю, что эти вещи должны нести позитив, обещания и возможности улучшить жизнь, словно желая сказать народу, что все может стать чудесным… Ты понимаешь, о чем я?..

Мы уже поели и выпили чуточку лишнего, как вдруг за столом сделалось тихо-тихо, и только я один продолжал говорить:

- … потому что мы переживаем времена, когда одни говорят, что кругом царит хаос, другие, что не осталось никаких ценностей, и это закат нашей эры и конец всему. А я так понимаю, что надо способствовать порядку, прогрессу, воплощать в жизнь новые идеи, и я рад…

Я разливался соловьем, и создавалось впечатление, что Роса слушала меня с интересом и долей удивления, я бы даже сказал, восхищения. Обычно я более сдержан и не настолько болтлив, но этот вечер был другим, особенным, словно все начинало меняться, проявлять свою душу, идти по моему желанию, так, как я этого хотел. Я излишне пылко выступал перед “леди застенчивостью”, и внезапно почувствовал себя главным героем. Я получал удовлетворение оттого, что меня слушала весьма привлекательная девушка, а мои приятели были свидетелями моего триумфа. Я поборол свою радость и продолжил говорить:

- … что ценность магазинов канцтоваров состоит в том, что мы продаем, так сказать, творческие инструменты… Мы созидатели, творцы… хотя и не творим.

Я завершил свою речь этой шуткой, чтобы немного разрядить обстановку и подбодрить присутствующих.

Несколько секунд никто ничего не отвечал, пока Роса не прошептала:

- Как мило.

Мысли в моей голове завращались с бешеной скоростью. Нужно было найти способ продолжать разговор на этом высоком, сверкающем уровне игры, который я затеял, но мне не дали открыть рот –муж другой моей подруги, Каридад, придурок чертов, вдруг заявил:

- Надо же, а мы и не знали, что ты – поэт.

- И то правда! Ты мог бы посвятить себя публикации стихов, – встряла, изрядно захмелевшая Сусана. – Ты никогда не задумывался над этим? Ведь у Висенте есть талант, правда же, Роса? – упрямо гнула она свое.

Вероятно, Сусана интуитивно чувствовала скверные намерения вышеназванного придурка и всеми силами хотела избежать моего падения в глазах Росы, с которой у нее было связано столько надежд меня “пристроить”, но мне ее защита доставляла некоторые неудобства. Мне не улыбалось показаться тем, кем я не являюсь. Это лишь осложняло мое положение.

- Да нет, пока не думал.

И это было чистой правдой. Я никогда не думал стать кем-то другим. Хотя мне нравится скрупулезно и придирчиво вникать в наш язык, играть со словами, а это как раз то, чем занимается поэт, вершитель слов. Мне никогда не приходило в голову писать.

- Мне не так уж плохо и в магазине, – я постарался сменить тему, потому что меня стало настораживать столь пристальное внимание к моей особе. – Вы смотрели последний фильм?

Однако перейти к фильму мне не удалось, потому что этот кретин в пику мне заявил:

- Так ведь предметы сами по себе несущественны.

- Что ты имеешь в виду? – на мое несчастье спросила его Роса, а этот умняга с опилками вместо мозгов с готовностью ответил:

- Гитлеровский архитектор, к примеру, совершенно точно использовал угольники и транспортиры в точности как те, что продаются в его магазине, и это не сделало его лучше, когда он проектировал бараки для концлагерей.

- Вот так-то, Висенте, – ответила Роса, похоже, пораженная словами этого недоумка по имени Рамон, который вроде и не начинал вешать ей лапшу на уши, но оказался на коне. Тот факт, что Роса смотрела уже не на меня, а на Рамона с его незатейливой мыслишкой, полностью оборвал мое красноречие, и я с трудом сдерживал свою ярость. Я сделал знак Хосе Карлосу, и едва представился случай, мы попросили счет и собрались уходить.

- Не пропустите на посошок? – поинтересовался кретин.

- Нет, завтра ему рано вставать, чтобы продавать угольники и транспортиры радикальным исламистам, – съязвил в ответ Хосе Карлос.

Мне не хотелось, чтобы было заметно, как задел меня этот идиот Рамон, и по дороге домой я высказал Хосе Карлосу, что свое последнее замечание он мог бы оставить при себе. Хосе Карлос не обратил на мои слова никакого внимания, а только спросил, как девушка. Я ответил, что она хорошая, но я больше не желаю ни с кем связываться.

- Что значит не желаешь связываться? У тебя уже кто-то есть?

- Ты и сам знаешь.

- Ты имеешь в виду Бланку? Отношения с ней, это, конечно, замечательно, но ты должен начать встречаться с другой девушкой.

- Мне неохота, лень – ответил я, отчасти потому, что так оно и было: обычно по пятницам мне вообще хреново, а уж в эту и подавно.

- Неохота, лень, – шутливо передразнил меня Хосе Карлос. – Тебе не нравится трахаться?

- Да, но мне не нравится то, что я должен делать прежде.

- И что ты должен делать?

- Знакомиться. Слушай, Хосе Карлос, дружище, оставь, ты и сам в этом ничего не смыслишь. Ты уже давно крутишь амуры с Эстер и не помнишь, что такое джунгли одиночек.

- Сам ты не помнишь. У тебя ведь с Бланкой уже давно?

- Давно.

У меня не было желания спорить. Я продолжал думать об ужине и том полудурке, который привел в пример гитлеровского архитектора. Я отлично понимал, почему разозлился и вышел из себя – как ни крути, а он был прав. Я стремился к хорошему, более того к доброте и, что мало свойственно мужчинам, к мягкосердечию, но реально ли это было? Были ли у моей души эти моральные качества, которыми я гордился? Откуда мне знать, если я даже не знал, была ли у меня душа?! И еще хуже, что за ужином какой-то ничего из себя не представляющий пижонишка смог сорвать с меня маску своим демагогическим примером. Я изменял витрину магазина каждые три недели, просто потому что так было нужно, это было моей обязанностью. Если мне приспичило выставить это в ином свете, то я, скорее, морочил голову какой-то незнакомке вроде Розы, но не себе самому. И верил ли я сам в то, что утверждал или нет? Мог ли я продолжать верить в свои собственные идеи, которые я отстаивал с рождения до сегодняшнего дня? И для начала были ли эти идеи моими? Я лег в кровать и, благодаря тому, что выпил, мне удалось избежать решения задачи с этими неизвестными.

PCE (Partido Comunista de España) – коммунистическая партия Испании

mondante(= divertido) – забавный

haber llovido – уже давно