El buen hijo - Regalos

 Aunque todo había comenzado el día de su cumpleaños, en realidad no le había hecho regalo
alguno. Pensar que tenía una mujer a la que regalar algo me alegraba bastante, así que ese día comí
rápido con mi madre y aproveché el paseo con Parker para mirar escaparates. No era fácil, porque
tampoco sabía yo tanto de los gustos y aficiones de Corina.
A las cinco regresé a la papelería con las manos vacías. Sin embargo, no me importaba. Había
muchos días por delante para sorprender a Corina y, en el fondo, cuanto más me alejara de la fecha del
cumpleaños, menos predecible resultaría mi detalle y más efecto tendría. «Un regalo especial para una
mujer especial», podía decir la tarjeta que lo acompañara. Porque ya había pensado en la manera de
entregárselo: lo escondería en algún estante, entre los cartuchos de tinta y los consumibles de
encuadernación, y así, cuando yo le requiriera reponerlos, se daría de narices con mi obsequio, que era
como decir con mi capacidad de amor, con todo lo que yo tenía para entregarle.
Pasaron varios días hasta que se me ocurrió el regalo perfecto, y en esos días nos intercambiamos
algunos besos en la trastienda, besos que yo robaba más que imponía, porque sé que nuestra condición
de empleador y empleada podría ser vista desde fuera como una desigualdad delicada. Lo que sí está
claro, ahora reparo en ello, es que la iniciativa la llevaba siempre yo. No permitió que la volviera a
acompañar al trabajo en esa urbanización repelente, y reconozco que no me importó, porque sacar el
coche del garaje cada día a las dos y cruzarme la ciudad entera en plena hora punta me daba una
pereza mortal. Aparte de que hubiera supuesto dejar sola a mi madre a la hora de comer, una hora
especialmente complicada para ella porque, por un lado, toca pasear a Parker, y, por otro, como la
comida le importa un comino, si no estás allí para hacer el filete o calentar las patatas guisadas, ella se
toma una magdalena con un vaso de leche y se planta frente a la tele.
Le había dado por ver la tele. Nosotros tenemos el Canal Plus por el fútbol. Es una pasta al mes,
pero a mí me vale la pena. No es que me apasione el fútbol, me interesan muchísimo más el cine y las
series, pero con los años he tenido que aficionarme. Con toda la tontería que se ha generado en torno a
ese deporte —ya hasta las mujeres opinan de los entrenadores estrella y de sus tácticas en el vestuario
—, si no estuviera al día de fútbol, tendría muchísimas dificultades de inserción. Mis clientes hablan
de fútbol, mis proveedores hablan de fútbol, el tío de Hacienda habla de fútbol, mis vecinos hablan de
fútbol, mis cuñados, cómo no, son socios cada uno de un club (tengo un sobrino del Madrid, otro del
Barça y la enana es del Atleti), y el médico de cabecera y el administrativo del banco y el taxista y el
del quiosco y el pescadero y la veterinaria y... En resumidas cuentas, que si tienes una tienda abierta al
público no te queda otra que estar al día de lo que le preocupa a ese público. No hay más. De otro
modo, acabas teniendo una papelería del siglo XX y no una del siglo XXI, que es lo que yo pretendía
entonces. Pero ése es otro tema que de momento dejo aparcado. Mi madre, decía, pasaba ahora mucho
tiempo viendo la tele. Veía cine. A todas horas. Español. Checo. Norteamericano. Japonés. Lo que
pillara. Mi madre había sido aficionada cuando vivía mi padre. Durante nuestra infancia
particularmente, casi todas las noches salían a ver alguna película. Pero luego, con la viudedad, su
círculo social se acortó y dejó de frecuentar las salas. Todos hemos dejado de frecuentar las salas, eso
es general y ni siquiera ha sido algo deliberado, pero ella parece que, al perder a su pareja, perdió el
interés por determinadas cosas. Es lo que pasa con algunas mujeres de su generación, que al final no
sabes si las actividades las hacían porque les interesaban a ellas o porque se acoplaban a los intereses
del marido, como si su vida o sus deseos se hubieran borrado con el «sí, quiero». No pretendo hacer
aquí una soflama feminista de las que le gustan a mi hermana, sólo digo que a veces es más difícil
conocer por dentro a una madre que a un padre, y yo ahora sé que eso es lo que me pasa a mí con la
mía: estaba tan dispuesta a amoldarse a su hombre y sus costumbres que quien era ella no resultó
evidente para nosotros hasta hace bien poco. Si es que alguna vez hemos llegado a verlo. Amoldarse a
mi padre era bueno, de todos modos, porque era un tipo que te llevaba a lugares interesantes. Y no me
refiero sólo a lugares físicos, sino a lugares mentales, porque mi padre era un hombre ante todo
curioso que abría las puertas de nuestra casa a gente muy diversa como si aquello fuera la feria del
ganado. Cuando murió, se llevó las llaves de la feria.
Había encontrado el regalo perfecto para Corina. Hubiera querido entregárselo el fin de semana,
por ejemplo yéndonos a comer por ahí el sábado, después de que yo cerrara la tienda. José Carlos me
había dado las llaves de su piso por si nos apetecía echarnos una siesta e incluso pasar la noche si
Corina quería. ¿Y por qué no iba a querer? Éramos dos personas adultas, sin compromisos que nos
detuvieran, sin padres que se contrariaran, porque a mi madre, ya digo, estos asuntos le resbalan. No
contaba yo con la religión de Corina. Pertenece a un culto de estos que no sé si son protestantes o qué
son, que, además de prohibirle comer cerdo o marisco (qué tiene que ver el marisco con Dios nunca lo
entenderé), por lo visto prohíben beber alcohol. Esto era un gran fallo. Yo no soy ni bebedor habitual
ni tengo problemas con las cogorzas ni nada de eso. Prefiero ser comedido en todo, también en los
gin-tonics, pero sé que para la vida amorosa un poco de desinhibición es importante. Sobre todo al
principio, para darse valor y quitarse vergüenza.
—Pero el día de tu cumpleaños bebimos lambrusco —observé.
—Pero fue muy gran error —contestó ella—. Yo creí que lambrusco no es alcohol. Y ese otro
día...
No terminó la frase.
—Bueno, a mí me es igual que no podamos pegarnos una mariscada con albariño. A mí me gustas
lo mismo, yo respeto tus creencias —insistí—. Te llevo a comer donde tú quieras. Venga, Corina,
dime. ¿Un italiano como el otro día? ¿Un mexicano? ¡Ya está! ¡Un japonés! ¿Has comido alguna vez
en un japonés? Es muy exótico.
Estaba dispuesto a tirar la casa por la ventana.
—En restaurantes gastas mucho dinero —repuso ella.
—Una vez a la semana no creo que sea derrochar —aduje yo—. Y no te preocupes por el dinero.
Yo invito.
Me miró y me soltó la noticia:
—Yo sábado no puedo ver ni domingo. Son días de mi iglesia.
—Pero ¿cómo? ¿Todos los sábados y todos los domingos? ¿Enteros?
—Éste no puedo. Otra vez a lo mejor.
El siguiente fin de semana era el cumpleaños de su cuñada, que al parecer era una de las personas
con las que compartía el piso, y, como su propio cumpleaños había sido recientemente, lo celebraban
juntas en una gran reunión programada con antelación y para la que les habían enviado viandas hasta
desde Rumania. Viandas que no se encuentran aquí y que son mejores, por lo visto, puesto que hay
gente que viaja al extranjero y se deja un montón de energía en reproducir la vida que dejó atrás. Yo
no soy de ésos. Si yo me hubiera ido de lector a una universidad anglosajona, como era mi proyecto a
los diecisiete años, hubiera huido de los españoles como de la peste. No por nada, ¿qué sentido tiene
vivir un sucedáneo? Ya sé que no es lo mismo el turismo que la inmigración. O sea, que aterrizar en
otro país por un período corto, con fecha de vuelta y porque quieres no es comparable a desembarcar
en un país por un tiempo ilimitado, obligado por la ruina del tuyo. Pero a mí me gusta amoldarme y
me gustan las parejas interculturales. Me gustan los ingleses que se han casado con españolas y las
francesas casadas con españoles, por ejemplo. Mis padres tenían varios amigos de ese tipo: gentes que
llegaron a un país, a lo mejor de veraneo o de viaje de estudios, y se enamoraron de un nativo y se
quedaron cuarenta años. Yo quería ser algo así para Corina: su razón para querer a España y estar
cómoda, sentirse una más, no una emigrante en Coslada, sino sentirse mejor que en su país. Su propio
país a mi lado con los años, estaba seguro, acabaría pareciéndole un lugar lejano e irreconocible,
porque su casa sería yo. Pero, claro, Corina no podía comer jamón del bueno. Ni del bueno ni del
malo. Quiero decir que Corina ponía unas barreras para su españolización que no me facilitaban nada
las cosas.
—Corina, aparte de Madrid, ¿qué conoces de España?
—Soria —me contestó al instante.
—¿Soria?
—Trabajé con una familia que tenía una casa en Soria. Un pueblo pequeño. Vacío. Nadie gente.
Muy frío. Íbamos muchos fines de semana. A mí me gustaba.
—¿Y la iglesia?
—¿Qué iglesia?
—Tu iglesia. ¿No tenías que ir entonces a misa todos los sábados y los domingos?
—Si trabajo pastor me da permiso.
—Ah, ya.
—No trabajo es distinto. Es pecado. Falta de respeto a Dios. Iglesia es su casa.
¿Pastor? ¿Qué cargo era ése? Me lo decía muy seria y con cierta suficiencia, como si le fastidiara
un poco tener que explicarme verdades tan evidentes. Esos gestos de ella un poco desabridos,
altaneros, que antes me crispaban, son los que ahora me resultaban encantadores. Haber sido capaz de
desmontar su seriedad, su eficiencia, su sentido tan práctico y haberla arrastrado a comer pizza
(vegetal) y a pasar un trozo de noche conmigo en un hotel moderno me resultaban victorias a las que
no pensaba renunciar. Ella se armaba, pero yo sabía cómo desarmarla. Sólo era cuestión de tener
paciencia y saber esperar.
—Es que tú no tienes paciencia —me había dicho muchas veces José Carlos, ese gurú del amor
contemporáneo—. Tú en seguida las agobias. Utilizas la estrategia felpudo y ésa no cotiza en el
mercado de los solteros. No cotiza ni cotizará.
Según José Carlos, lo que yo llamo ser atento y cariñoso es dejar que las mujeres me pisen, y por
eso me pierden el respeto y pierden el interés.
—Las atosigas.
No era cierto. Cuando alguien te gusta, si ese alguien te llama, te envía mensajes, está pendiente
de ti, en suma, y quiere verte, no te agobia, te pone contento. Y si no te pone contento (o contenta) es
que esa persona no te gustaba y no hay mucho que ella o él pueda hacer para despertar tu interés. Ésa
es la pura verdad. Así de crudo. Es posible que mi historial amoroso esté mal trazado y que yo siempre
me haya fijado en tías que no daban realmente un duro por mí y que haya otras, en otros lugares, que
bien contentas se pondrían de que les estuviera ofreciendo comer en un japonés un sábado a mediodía
para luego echarse la siesta conmigo. Pero yo no las conozco. Yo he conocido a Lourdes, en la
adolescencia. Y luego a Patricia. Y luego a Pilar, que ha sido la más guapa de todas, pero la más perra
también, porque ni comía ni dejaba comer. Y últimamente a Blanca. Y, entre unas y otras, hubo
períodos en que me dediqué a vivir con tranquilidad la vida y a reponerme, porque de una a otra me
quedo yo agotado, porque al final ellas, o el pensar en ellas, me acaban agobiando mucho más a mí de
lo que yo las agobio a ellas siendo un felpudo. Como me decía mi padre en el sueño, me gustan, pero
no se dejan coger. Como las mariposas.
Tenía un regalo para Corina, pero no la tenía a ella. Era sábado. Salí de la tienda, eché el cierre y
puse la alarma. Como José Carlos se había ido de fin de semana con su chica, no tenía plan. Llamar a
los amigotes me daba una pereza mortal, porque salir con parejas a veces es bastante pesado y sabía
que me iba a recordar lo solo que estaba. Porque ésa era la verdad: haber besado a Corina y haber
acariciado su cuerpo me hacía sentir solo como no me sentía antes. Me iba, pero me acordé de que
tenía que entrar un momento en la tienda de al lado. Creo que ya dije que la papelería no está en una
calle especialmente concurrida y que es un barrio donde todavía nos conocemos de vista algunos.
En el local contiguo al mío hay un centro de belleza. Es un centro de belleza pequeño,
independiente, que no pertenece a una cadena, quiero decir, a una sociedad anónima de franquicias con
sus accionistas, sino que tiene cara y manos. Las dueñas son dos hermanas, Laura y Eva, de mi edad
más o menos, y lo de las manos me importa en este caso, porque en un salón de belleza se trabaja así,
físicamente. Vamos, que yo en la vida he entrado en uno, pero lo sé. He entrado en el de mi calle por
cuestiones profesionales, no soy de esos tíos de ahora que se depilan. José Carlos, por ejemplo, se
quita el pelo de la espalda porque al parecer a su novia-amante le disgusta y él hace lo que mande
Esther, para que luego me eche charlas sobre felpudos. Como yo no tengo exceso de vello, a mis
vecinas las esteticistas las trato estrictamente como colegas y punto, no hay más confianza. Nunca
hemos llegado a intimar, hola y adiós, pero nos ayudamos a menudo, como buenos vecinos, ya sea
para pedirnos cambio, para dejar un cheque para un proveedor si no vamos a estar, o, hacía pocos días,
para mirar la gotera de los de arriba, pequeñas cuestiones de ese orden. Pero el sábado tenía que entrar
de nuevo por el tema este de la fuga de agua del vecino del primero que nos había ocasionado
humedades a los dos locales. Debía entregarles el parte del perito y determinar cuándo nos vendría
bien que el pintor del seguro pintara los techos. Como era la hora a la que ellas también cierran, una
terminaba de hacer la manicura a una señora y la otra estaba ya con el abrigo puesto. La del abrigo, no
sé si es Eva o Laura, siempre confundo sus nombres, me cogió el parte.
—Lo del pintor ya lo decidimos el lunes, ¿te parece? —me dijo muy amable pero apresurada, y
luego se agachó para despedirse de su hermana.
Entre el abrigo que abulta y aprieta, las manos cargadas con el bolso, alguna bolsa de compra y el
parte, no era cómodo para ella agacharse, no era cómodo despedirse con un beso de su hermana, cuyos
movimientos a su vez estaban también muy limitados: sentada, en una mano tenía un pincel y con la
otra sujetaba los dedos de la clienta. Lo único que podía hacer para facilitar el beso era girar
levemente la cabeza y estirar el cuello, sin perder nunca de vista las uñas que esmaltaba. Fue un
esfuerzo grande por parte de ambas, un esfuerzo que se podían haber ahorrado, porque se reencuentran
cada día y están muchas horas juntas, pero en esa fracción de segundo yo percibí claramente lo crucial
que era el beso. A pesar de las prisas, la que se iba no podía no dejar algo suyo con la que se quedaba
sola, como si el beso en la mejilla encerrara otra cosa, un sello de lacre, un conjuro mágico
imprescindible que te ayudará a seguir adelante. Yo no recuerdo a mi hermana haciendo nunca ese
esfuerzo, agachándose así para besarme. Y no estoy diciendo que mi hermana no me quiera. Cuidado,
Nuria me quiere y yo puedo confiar en ella y en un momento dado podría pedirle lo que fuera, siempre
va a estar ahí, a su chapucera y discontinua manera, pero está. Sin embargo, no me besa mi hermana.
Ni yo a ella, claro. No de esa manera. No es nuestra educación. En mi familia besamos como si fuera
un idioma extranjero que practicamos, que entendemos y en el que nos defendemos más o menos, pero
que no es nuestra lengua materna. Yo, por ejemplo, no besé a mi padre la última vez que le vi en el
descansillo de casa. Habíamos comido y se iba a la imprenta a trabajar, como todos los días. Pero era
la última vez. Última vez. Todavía se me hacen raras esas palabras, aunque es complicado llamarlo de
otra manera. Es complicado que no te pesen.
Vi el gesto casual de las hermanas y pensé: «Hay gente que se quiere, hay gente que tiene la
determinación militante de intercambiarse regularmente una cantidad de afecto contante y sonante.
Una cantidad de ternura tan sólida que, casi físicamente, uno podía agarrarse a ella.» Supe entonces
que yo no pertenecía a esa congregación, pero supe también que yo quería absolutamente ingresar en
ella.

Хотя все начиналось в день ее рождения, я, по правде говоря, ничего не подарил Корине. Подумать только, у меня была женщина, которой я был счастлив подарить что-нибудь. Словом, сегодня я наскоро пообедал с мамой и прогулялся с Паркером, глазея на витрины. Выбрать подарок было нелегко, потому что я не знал, что нравится Корине, не знал ее вкусов и предпочтений.

В пять часов я вернулся в магазин с пустыми руками, но не придавал этому значения, ведь впереди у меня было множество дней, чтобы удивить Корину. По сути дела, чем дальше уходил в прошлое день ее рождения, тем неожиданней оказался бы для нее мой подарок, произведя тем самым наибольший эффект. “Особенный подарок для особенной женщины” мог бы написать я в приложенной к подарку карточке. Я обдумывал, каким образом вручить подарок Корине: может, спрятать на какой-нибудь полке среди чернильных блоков и обложек, а потом попросить ее переставить их. Так она уткнется в мой подарок прямо носом. Это будет все равно, что сказать ей о своей любви и о том, что я могу ей дать.

Прошло несколько дней, прежде чем я придумал для Корины отличный подарок. В эти дни мы несколько раз целовались в подсобке. Я, скорее, выкрадывал у нее эти поцелуи, нежели она дарила их мне, потому что, насколько мне известно, наше положение патрона и служащей со стороны могло выглядеть несколько неравным. Конечно, сейчас я замечаю, что инициатива всегда исходила от меня. Корина запретила мне провожать ее на работу в тот отвратительный район и, признáюсь, что мне это было безразлично, потому что до смерти не хотелось каждый день в два часа выводить машину из гаража и в час пик пилить через весь город на другой его конец. К тому же это означало оставить мать одну в обеденное время, самое тяжелое для нее, потому что, с одной стороны нужно было гулять с Паркером, а с другой, еда для матери такая мелочь, что не приготовь ей филе или не разогрей гуляш с картошкой, она запросто перекусит одним кексом со стаканом молока, усевшись перед телевизором.

Мама пристрастилась смотреть телевизор. У нас есть платный футбольный канал, а по мне так он и даром не нужен. Я не в восторге от футбола, меня больше интересуют фильмы и сериалы, но за долгие годы мне пришлось приобщиться к этому виду спорта вкупе со всей никчемной шумихой, производимой вокруг него. Даже женщины уже высказывают свое мнение о тренерах-знаменитостях и их тактических указаниях в раздевалке. Не будь днем футбола и у меня возникло бы множество проблем в общении. О футболе говорят все – покупатели, поставщики, соседи, даже парень из Минфина и тот говорит о футболе, и зятья туда же, каждый болеет за какой-нибудь клуб. Один мой племянник болеет за “Мадрид”, другой за “Барсу”, а младшенькая за “Атлетик”. Прибавьте к ним еще лечащего врача, банковского служащего, таксиста, киоскера, продавца рыбы, ветеринара и… Короче, если у тебя есть магазин, в который приходят люди, тебе не остается ничего другого, кроме как целый день обсуждать с ними волнующие их темы. У тебя нет иного выхода, в противном случае ты закончишь тем, что у тебя будет магазин канцтоваров XX века, а не XXI, к чему я тогда стремился. Но это уже другая тема, которую я оставлю до лучших времен. Как я сказал, мама теперь проводила много времени, глядя телевизор. Она смотрела все фильмы подряд – испанские, чешские, американские, японские, словом, все, что под руку попадались. Она была одержима ими, еще когда был жив мой отец. Когда я был ребенком, они почти каждый вечер ходили смотреть какой-нибудь фильм, а потом, когда она овдовела, ее круг общения сузился, она перестала ходить в кино. Мы все перестали ходить в кино, но это было непреднамеренно, просто получилось как-то само собой, но с мамой все было иначе. Казалось, потеряв мужа, она утратила интерес к определенным вещам. С некоторыми женщинами ее поколения такое случается. Ты даже не понимаешь, были это их личные интересы, или они подстроились под интересы своих мужей, словно их собственная жизнь и желания стирались двумя словами “да, хочу”. Я не собираюсь толкать здесь пламенные феминистские речи, которые так по душе моей сестре, я только говорю, что, порой, очень трудно распознать саму родительскую суть. Это же происходит сейчас у меня с моей матерью: она с такой готовностью приспосабливалась к своему мужу и его привычкам, что для нас осталось непонятным, кем же была она сама. Когда-нибудь мы, возможно, и поймем. Как бы то ни было, а подстроиться под моего отца было не так уж плохо, потому что он водил тебя по разным интересным местам, не только в физическом плане, но и в духовном, потому что отец был человеком, прежде всего, любознательным. Отец открывал двери нашего дома самым разным людям, как будто дом был ярмаркой или парком развлечений, и когда он умер, то ключи от этой ярмарки унес с собой.

Я нашел отличный подарок для Корины. Я хотел подарить его ей в выходные. Например, в субботу, после закрытия магазина, мы сходили бы куда-нибудь пообедать. Хосе Карлос дал мне ключи от своей квартиры на случай, если мы захотим побыть там после обеда и даже провести целую ночь, если Корина того пожелает. А почему она не захочет? Мы оба – взрослые люди и не связаны никакими обязательствами, которые могли бы нас остановить. У нас нет родителей, которые могли бы помешать нам, потому что мою маму, как я уже говорил, подобные вопросы не волнуют. Но я не учел религиозные убеждения Корины, и это было большой промашкой. Она то ли из протестантов то ли из кого-то там еще, чья вера, мало того, что запрещает ей есть свинину и морепродукты (хотя я, ей-богу, никогда не пойму, что общего у Бога с морепродуктами), но, по-видимому, запрещает ей также пить спиртное. Слушайте, я не какой-нибудь выпивоха, я не хмелею и не напиваюсь до бесчувствия, словом, у меня нет проблем с алкоголем. Я во всем предпочитаю умеренность, и в джин-тонике, в том числе, но для амурной жизни очень важно немного раскрепоститься, особенно в самом начале, чтобы расхрабиться и избавиться от смущения и стыда.

- Но мы же пили “Ламбруско” в день твоего рождения, – заметил я.

- И это было большой ошибкой, – ответила Корина. – Я думала, что “Ламбруско” не содержит алкоголя. И сегодня не день рождения… – Она не договорила.

- Хорошо, неважно, что мы не можем есть блюда из морепродуктов и пить “Альбариньо”. Я буду то же, что и ты, я уважаю твои верования, – настаивал я. – Я поведу тебя обедать, куда захочешь. Ну же, Корина, скажи, куда ты хочешь? В итальянский ресторанчик? Мексиканский? Давай пойдем в японский! Ты когда-нибудь ела японские блюда? Они очень специфические. – Я был готов вывернуться наизнанку, бросаясь из одной крайности в другую.

- В ресторанах ты потратишь много денег, – рассудила она.

- По-моему, сходить в ресторан раз в неделю не слишком расточительно, – уламывал я ее. – Не волнуйся из-за денег, я приглашаю.

Взглянув на меня, она совершенно неожиданно выпалила:

- Я не могу встретиться с тобой ни в субботу, ни в воскресенье. В эти дни я хожу в церковь.

- Как так? Ты что, все выходные целыми днями проводишь в церкви?

- В эти выходные я не могу, лучше в другой раз.

В следующие выходные был день рождения невестки, которая, вроде, была одной из тех, с кем Корина делила квартиру, а поскольку ее собственный день рождения был совсем недавно, то оба праздника они отмечали вместе на большой вечеринке, запланировав это заранее, чтобы им прислали блюда аж из самой Румынии. Кушанья, которые они не нашли здесь и которые, по-видимому, являются самыми вкусными, так как есть люди, которые едут за границу и тратят массу энергии на то, чтобы воспроизвести тот образ жизни, что остался позади. Я не из их числа. Если бы я поехал учиться в английский институт, как планировал в семнадцать лет, то бежал бы от всего испанского как от чумы. Ни к чему все это. Какой смысл в подобной суррогатной жизни? Я понимаю, что туризм и эмиграция – разные вещи. В смысле, приземление в чужой стране ненадолго с заранее известной датой возвращения, потому что ты этого хочешь, совсем непохоже на твое оседание в этой стране на неограниченное время с непременным разрушением всего твоего. Но мне, лично, нравится приспосабливаться, и нравятся интернациональные пары, которые составляют люди разных культур. Мне нравятся, например, англичане, которые женятся на испанках, и француженки, выходящие замуж за испанцев. У моих родителей было много таких друзей. Эти люди приезжали в страну, скорее всего, в отпуск или учиться, потом влюблялись в кого-нибудь здешнего и оставались в наших краях на сорок лет. Хотел бы я стать одним из таких уроженцев для Корины – ее причиной полюбить Испанию, чувствовать себя здесь не эмигранткой в Косладе, а как дома, и даже лучше, чем в родной стране. С годами, рядом со мной ее страна, я уверен, стала бы казаться ей далеким местом, которое трудно узнать, потому что ее домом был бы я. Конечно, Корина не могла есть самый лучший окорок или ветчину. Ни лучший, ни худший. Я имею в виду, что Корина воздвигла перед собой некие преграды для приобщения к испанцам, что отнюдь не облегчало мою задачу.

- Корина, а что еще ты знаешь в Испании кроме Мадрида?

- Сори́ю, – тут же ответила она. [прим: Сория – город в Испании, административный центрпровинции]

- Сорию?

- Я работала в одной семье, у которой был дом в Сории. Маленький такой городок. Пустой, никого из людей. И там очень холодно. Мы часто ездили туда на выходные. Но мне он нравился.

- А как же церковь?

- Что церковь?

- Ну, твоя церковь. Разве ты не должна была ходить к мессе по субботам и воскресеньям?

- Пастор разрешает мне не ходить, если я работаю.

- Вот как.

- Если я не работаю, то другое дело. Тогда это грех, это означает, что ты недостаточно почитаешь бога, ведь церковь – его дом.

Пастор? Да что он на себя брал? Корина говорила очень серьезно, убежденно и даже несколько вызывающе, словно ей было чуточку досадно от того, что она должна объяснять мне такие очевидные вещи. Ее немного резкие, надменные жесты, прежде бесившие меня, теперь казались мне очаровательными. У меня были свои маленькие победы – мне удалось сломить ее серьезность, силу, практичность, уговорить ее съесть вегетарианскую пиццу и провести часть ночи со мной в современном отеле, но я не собирался об этом говорить. Корина была во всеоружии, но я знал, как ее разоружить. Это был вопрос терпения и умения ждать.

- Ты нетерпелив, – неоднократно говорил мне Хосе Карлос, этот гуру наших дней в любви. – Ты без промедления давишь на девушек и смущаешь, используешь стратегию мягкости, а это не котируется на бирже одиночек. Не ценится, и не будет цениться.

То, что я называю, быть внимательным и нежным, по словам Хосе Карлоса означает позволять женщинам вытирать о себя ноги, поэтому, дескать, они теряют ко мне уважение и интерес.

- Ты их торопишь.

Это было не так. Если кто-нибудь тебе нравится, и этот кто-то звонит тебе, шлет сообщения, в общем, клеится к тебе и хочет с тобой встречаться, то этим он не давит на тебя, он просто старается порадовать тебя. Если же он (или она) не радует тебя, значит, этот человек тебе не нравится, и что она или он могут сделать, чтобы пробудить твой интерес? Это – чистая правда, и это так тяжело. Возможно, я неправильно представлял и выстраивал свою любовную историю и всегда обращал внимание на девушек, которые в действительности не ставили меня ни в грош, а те, которые обрадовались бы моему предложению пообедать в субботний полдень в японском ресторанчике и провести сиесту со мной в постели, находились в других местах, и я их не знал. Подростком я познакомился с Лурдес, потом с Патрисией, потом с Пилар, которая была самой красивой из всех, но также и самой капризной, потому что сама не ела, и другим не давала. И последняя – Бланка. В перерывах у меня случались краткие отрезки спокойной жизни, когда я приходил в себя, потому что обычно даже в периоды одиночества женщины или мысли о них давили на меня значительно сильнее, чем я давил на них, будучи мягким и пушистым, и, в конечном счете, выматывали меня. Как сказал мне во сне отец, “они тебе нравятся, но не позволяют поймать себя. Девушки, они как бабочки”.

У меня был подарок для Корины, вот только не было самой Корины. Была суббота. Я вышел из магазина, запер дверь и включил сигнализацию. Хосе Карлос уехал на выходные со своей пассией, и у меня не было никаких планов. Звонить приятелям до смерти не хотелось, потому что встречаться с семейными парами зачастую довольно тяжело. К тому же я знал, что буду вспоминать то, что происходило совсем недавно. И это было правдой, потому что целовать Корину, ласкать ее тело вызывало во мне доселе не испытанные чувства. Я направился восвояси, но вдруг вспомнил, что должен зайти на минутку в соседний магазин. Думается, я уже говорил, что наш магазин канцтоваров находится на улице не слишком многолюдной, и в этом квартале мы все еще знаем кое-кого в лицо. В примыкающем к нашему здании есть салон красоты. Это маленький независимый салончик, не принаждлежащий сети подобных заведений, он существует сам по себе. Я хочу сказать, что он не является одним из многочисленных привилегированных акционерных обществ с кучей акционеров, но лицо и руки у него имеются. Владелицами салончика являются две сестры, Лаура и Эва, приблизительно моего возраста. В данном случае мне важны руки, потому что в салоне красоты работают руками. Я это знаю, пусть и заходил всего в один. В салон на своей улице я зашел исключительно по рабочим делам, я не из тех нынешних парней, которые делают себе депиляцию. Хосе Карлос, к примеру, удаляет волосы на спине, потому что это, надо думать, не нравится его возлюбленной подружке, а он, как подкаблучник, делает то, что велит Эстер, чтобы потом трезвонить мне о моей мягкотелости. Поскольку на моем теле нет избытка волос, к соседкам я отношусь не по-свойски, а исключительно как к коллегам, и только. Нам никогда не удавалось сблизиться, “привет” и “пока”, вот, собственно, и все, но, тем не менее, мы часто помогали друг другу по-соседски – меняли деньги на сдачу, оставляли чеки для поставщиков, если нас не будет, или вот не так давно, смотрели протечку сверху, словом, всякие мелочи подобного рода. И вот в эту субботу мне снова нужно было зайти к ним по поводу этой самой протечки воды. Сосед с первого этажа залил нас в двух местах. Я должен был передать им заключение эксперта и уточнить, когда придет маляр, чтобы покрасить потолок согласно страховке. Сестры тоже закрывались в это время, и одна из них заканчивала делать маникюр какой-то женщине, а вторая уже поджидала ее, держа пальто наготове. Та, что с пальто, не знаю, Эва или Лаура, я вечно путаю их по именам, взяла у меня заключение.

- По поводу маляра мы решили в понедельник, ты не против? – второпях, но очень вежливо, спросила она. А потом наклонилась, чтобы попрощаться с сестрой.

Помимо весьма внушительного на вид и ощутимого на вес пальто девушка сжимала в руках хозяйственную сумку и заключение эксперта. Ей было крайне неудобно наклоняться, чтобы поцеловаться на прощание с сестрой, движения которой, в свою очередь, тоже были ограничены. Та сидела на стуле, держа в одной руке кисть для маникюра, а в другой пальцы клиентки, и единственное, что она могла сделать, это слегка повернуть голову и вытянуть шею, не выпуская из виду ногти, на которые наносила лак. Чтобы поцеловаться, обе сестры прикладывали неимоверные усилия, хотя вполне могли отложить поцелуй на потом, поскольку встречались каждый день и много часов проводили вместе, но в этот краткий миг за долю секунды я очень ясно осознал, насколько важным был для них поцелуй. Несмотря на спешку, та из сестер, что уходила, не могла не оставить что-то свое той, что оставалась одна, словно поцелуй в щеку содержал в себе нечто иное – сургучную печать, магическое заклинание, которые помогут тебе идти вперед. Я не помню, чтобы моя сестра когда-нибудь прикладывала такие усилия, чтобы наклониться и поцеловать меня. Я не имею в виду, что сестра меня не любила. Конечно, Нурия любит меня и заботится обо мне. Я могу полностью положиться на нее, и если бы я попросил ее прийти прямо сейчас, она пришла бы, пусть в своей порывистой, бестолковой манере, но пришла бы сюда. И тем не менее, сестра не целует меня, а я, соответственно, не целую ее. Это не наш стиль, и не таково наше воспитание. В семье мы целуемся так, будто поцелуй это иностранный язык, который мы постигаем, в котором практикуемся и кое-как разбираемся, но это не наш родной язык. Я, например, не поцеловал своего отца, когда видел его в последний раз на лестничной площадке дома. Тогда мы вместе обедали, и он уже уходил на работу в типографию, как делал это ежедневно, но тот раз был последним. Последний раз. Эти слова до сих пор кажутся мне странными, хотя их трудно назвать по-другому, и трудно сделать так, чтобы они не давили на тебя, вызывая раскаяние и печаль.

Я случайно увидел выражение лиц сестер, их жесты и подумал, что есть еще на свете люди, любящие друг друга так сильно, что имеют поистине воинскую решимость открыто заявлять о своей любви. Их нежная привязанность друг к другу была столь велика, что ее можно было потрогать почти физически. И тогда я понял, что не принадлежу к этому сообществу, но хотел бы вступить в него. Это я тоже понял.

no dar un duro por algo (= no valorar) – не ценить, ни в грош не ставить