Лемони Сникет. "Тридцать три несчастья. Скверное начало" (Una serie de catastróficas desdichadas. Un mal principio). Первая часть из серии рассказов о похождениях трех сирот. Вайолет, Солнышко и Клаус принадлежат к одной семье Бодлер. После ужасного пожара они остаются совершенно одни без крыши над головой. Их опекуном становится местный граф Олаф, который идет на подобный шаг сугубо из корыстных побуждений, стремясь завладеть наследством детей.
Capítulo IV |
Глава IV |
|
Los huérfanos Baudelaire copiaron la receta de la salsa puttanesca del libro en un trozo de papel y Justicia Strauss fue tan amable que les acompañó al mercado para comprar los ingredientes. El Conde Olaf no les había dejado demasiado dinero, pero los niños pudieron comprar todo lo que necesitaban. Compraron olivas a un vendedor callejero, tras haber probado diferentes variedades y haber elegido las que más les gustaban. En una tienda de pasta escogieron unos tallarines de forma curiosa y le pidieron a la dependienta la cantidad necesaria para trece personas: las diez personas que había mencionado el Conde Olaf y ellos tres. En el supermercado, compraron ajo, que es una planta bulbosa y de gusto fuerte; anchoas, que son peces pequeños y salados; alcaparras, que son capullos de flor de un pequeño arbusto y saben de maravilla; y tomates, que de echo son fruta y no vegetales como piensa la mayoría de la gente. Creyeron que sería apropiado servir postre y compraron varios sobres para hacer pudín. Los huérfanos pensaron que quizá, si preparaban una cena deliciosa, el Conde Olaf sería un poco más amable con ellos. ─Muchísimas gracias por habernos ayudado hoy –le dijo Violet a Justicia Strauss de camino a casa con sus hermanos-. No sé qué habríamos hecho sin usted. ─Parecéis muy listos –dijo Justicia Strauss-. Estoy segura de que se os habría ocurrido algo. Pero no deja de ser extraño el Conde Olaf os haya pedido que preparéis una comida para tanta gente. Bueno, aquí estamos. Tengo que entrar y guardar los alimentos que he comprado. Espero, niños, que vengáis pronto a verme y a tomar prestados libros de mi biblioteca. ─¿Mañana? –dijo Klaus rápidamente-. ¿Podríamos venir mañana? ─No veo por qué no –dijo Justicia Strauss sonriendo. ─No puedo decirle lo mucho que se lo agradecemos –exclamó Violet con precaución. Con sus encantadores padres muertos y el Conde Olaf tratándolos de forma tan abominable, los tres niños no estaban acostumbrados a que los adultos fuesen amables con ellos y no estaban seguros de que no se les fuese a pedir nada a cambio-. Mañana, antes de que volvamos a utilizar su biblioteca, Klaus y yo estaremos encantados de llevar acabo tareas en su casa. Sunny no es lo bastante mayor para trabajar, pero estoy segura de que podremos encontrar alguna forma de que la ayude. Justicia Strauss sonrió a los tres niños, pero sus ojos estaban tristes. Alargó la mano y la posó en el pelo de Violet, y Violet se sintió más reconfortada de lo que se había sentido desde hacia bastante tiempo. ─Eso no será necesario –dijo Justicia Strauss-. Siempre seréis bienvenidos aquí. Dio media vuelta y se metió dentro, y los huérfanos Baudelaire, después de quedarse un momento mirando la entrada de la casa de Justicia Strauss, entraron en la suya. Violet, Klaus y Sunny se pasaron la mayor parte de la tarde preparando la salsa puttanesca de acuerdo con la receta. Violet tostó el ajo y limpió y cortó las anchoas. Klaus peló los tomates y deshuesó las olivas. Sunny golpeó un cazo con una cuchara de madera, mientras cantaba una canción bastante repetitiva que ella misma había compuesto. Y aquel fue el momento en que los tres niños se sintieron menos desgraciados desde su llegada a la casa del Conde Olaf. El olor de comida cocinándose es a menudo relajante y la cocina se volvió más acogedora a medida que la salsa hacía «chup, chup», que significa «se cocía a fuego lento». Los tres huérfanos hablaron de recuerdos agradables que tenían de sus padres y de Justicia Strauss, quien, los tres estaban de acuerdo, era una vecina maravillosa y en cuya biblioteca tenían pensado pasar mucho tiempo. Mientras hablaban, mezclaron y probaron el pudín de chocolate. Justo cuando estaban poniendo el pudín en la nevera para que se enfriase, Violet, Klaus y Sunny oyeron un fuerte boom al abrirse la puerta principal, y seguro que no tengo que deciros quién había llegado a casa. ─¿Huérfanos? –gritó el Conde Olaf con su voz áspera-. ¿Dónde estáis, huérfanos? ─En la cocina, Conde Olaf –dijo Klaus-. Estamos acabando de preparar la cena. ─Más os vale –dijo el Conde Olaf y entró de golpe en la cocina. Miró a los tres niños Baudelaire con sus ojos muy, muy brillantes-. Mi grupo viene justo detrás de mí y están muy hambrientos. ¿Dónde está el rosbif? ─No hemos preparado rosbif –dijo Violet-. Hemos preparado salsa puttanesca. ─¿Qué? –dijo el Conde Olaf-. ¿No hay rosbif? ─Usted no nos dijo que quería rosbif –dijo Klaus. El Conde Olaf se acercó más a los niños y parecía incluso más alto de lo que ya era. Sus ojos se pusieron todavía más brillantes y su única ceja se arqueó de ira. ─Al aceptar adoptaros –dijo- me he convertido en vuestro padres y, como padre vuestro, no soy alguien a quien se puede tratar con poco seriedad. Os exijo que nos sirváis rosbif a mí y a mi grupo. ─¡No tenemos ni un pedazo! –gritó Violet-. ¡Hemos preparado salsa puttanesca! ─¡No! ¡No! ¡No! –gritó Sunny. El Conde Olaf bajó la mirada y miró a Sunny que, de repente, había hablado. Dio un gruñido inhumano, la cogió violentamente con una mano y la levantó de forma que pudiera mirarla directamente a los ojos. No hace falta decir que Sunny estaba muy asustada, y empezó instantáneamente a llorar, demasiado asustada incluso para intentar morder la mano que la sostenía. ─¡Bájela inmediatamente, bruto! –gritó Klaus. Saltó, intentando rescatar a Sunny de las garras del Conde, pero este la sostenía demasiado arriba para que Klaus pudiese alcanzarla. El Conde Olaf miró a Klaus y esbozó una terrible sonrisa, mostrando mucho sus dientes, y levantó todavía más a Sunny, que seguía llorando. Parecía estar a punto de dejarla caer al suelo, cuando hubo un sonoro estallido de risas en la habitación contigua. ─¡Olaf! ¿Dónde está Olaf? –gritaron unas voces. El Conde Olaf se detuvo, todavía con Sunny en el aire llorando, cuando miembros de su grupo teatral entraron en la cocina. Pronto atestó la habitación un surtido de personajes de aspecto extraño, de todas las formas y tamaños. Había un hombre calvo de nariz ganchuda, vestido con una ropa larga y negra. Había dos mujeres con las caras cubiertas de brillante polvo blanco, lo que las hacía parecer fantasmas. Detrás de las mujeres había un hombre con unos brazos muy largos y delgados, al final de los cuales tenía dos garfios en lugar de manos. Había una persona extremadamente gorda, que no tenía aspecto ni de hombre ni de mujer. Y, detrás de ella, de pie en la entrada, un grupo de personas que los niños no podían ver pero que prometían ser tan terroríficas como estas. ─Aquí estás, Olaf –dijo una de las mujeres del rostro blanco-. ¿Qué demonios haces? ─Estoy enseñándoles un poco de disciplina a estos huérfanos –dijo el Conde Olaf-. Les pedí que preparasen la cena y todo lo que han hecho es una salsa asquerosa. ─No se puede tratar con delicadeza a los niños –dijo el hombre con las manos de garfio-. Hay que enseñarles a obedecer a los mayores. El hombre alto y calvo miró a los niños. ─¿Son estos –le preguntó al Conde Olaf- los niños ricos de los que me estabas hablando? ─Sí –dijo el Conde Olaf-. Son tan horribles que casi no soporto ni tocarlos. Con estas palabras, bajó a Sunny, que todavía seguía llorando, al suelo. Y Violet y Klaus suspiraron tranquilos al ver que el Conde no la había tirado desde lo alto. ─No te culpo –dijo alguien en la puerta. El Conde Olaf se frotó las manos como si hubiese estado sosteniendo algo repugnante y no a un niño. ─Bueno, basta de charla –dijo-. Supongo que nos comeremos su cena, a pesar de que lo hayan hecho todo mal. Seguidme al comedor y tomaremos una copita. Quizá para cuando estos mocosos nos sirvan, estaremos ya demasiado borrachos para que nos importe si es rosbif o no. «¡Hurra!», gritaron algunos miembros del grupo y siguieron al Conde Olaf a través de la cocina en dirección al comedor. Nadie prestó la más mínima atención a los niños, si exceptuamos al hombre clavo, que se detuvo y miró fijamente a Violet. ─Eres guapa –dijo, tomándole la cara entre las manos-. Si yo estuviese en tu lugar, intentaría no hacer enfadas al Conde Olaf, a menos que quieras que te destroce esa bonita cara. Violet se estremeció, y el hombre calvo emitió una risilla aguda y salió de la habitación. Los niños Baudelaire, solos en la cocina, respiraban de forma entrecortada, como si acabasen de correr una larga distancia. Sunny siguió llorando, y Klaus observó que sus propios ojos también estaban empapados en lágrimas. Solo Violet no lloraba, sino que temblaba levemente de miedo y rechazo, palabra que aquí significa «una desagradable mezcla de horror y desagrado». Durante unos instantes ninguno pudo hablar. ─Esto es terrible, terrible –acabó diciendo Klaus-. Violet ¿qué podemos hacer? ─No lo sé –contestó ella-. Tengo miedo. ─Yo también –dijo Klaus. ─¡Hux! –dijo Sunny al dejar de llorar. ─¡Cenemos alguna cosilla! –gritó alguien desde el comedor, y el grupo de teatro empezó a dar golpes en la mesa a un ritmo constante, de modo extremadamente grosero. ─Será mejor que sirvamos la puttanesca –dijo Klaus-, o quién sabe lo que nos hará el Conde Olaf. Violet pensó en lo que le había dicho el hombre calvo, lo de destrozarle la cara, y asintió. Los dos miraron al cazo de salsa borboteante, que tan bien les había hecho sentirse cuando la hacían y que ahora parecía una cuba de sangre. Y, dejando a Sunny en la cocina, entraron en el comedor, Klaus llevando una bandeja con los tallarines de curiosa forma, y Violet llevando el cazo de salsa puttanesca y un cucharón grande para servirla. El grupo de teatro hablaba y se desternillaba de risa, bebían una y otra vez de sus copas de vino, y no prestaban la más mínima atención a los huérfanos Baudelaire, que iban sirviendo la comida. A Violet le dolía la mano derecha de sostener el pesado cucharón. Pensó en cambiar de mano, pero, como era diestra, tenía miedo de derramar la salsa con su mano izquierda, algo que volvería a enfurecer al Conde Olaf. Miró tristemente el plato de Olaf y se encontró deseando haber comprado veneno en el mercado y haberlo puesto en la salsa puttanesca. Finalmente, Klaus y Violet acabaron de servir y regresaron a la cocina. Escucharon las risas salvajes y desbocadas del Conde Olaf y de su grupo de teatro y picotearon sus raciones; demasiado tristes para comer. Al poco rato, los amigos de Olaf volvieron a golpear la mesa, y los huérfanos salieron al comedor para recoger los platos y servir el pudín de chocolate. Para entonces era obvio que el Conde Olaf y sus socios habían bebido una buena cantidad de vino, estaban desplomados sobre la mesa y hablaban mucho menos. Finalmente, se pusieron en pie y volvieron a pasar por la cocina, en dirección a la salida, sin mirar a los niños. El Conde Olaf observó la habitación, que estaba llena de platos sucios. ─Como todavía no habéis limpiado todo esto –les dijo a los huérfanos-, supongo que os perdonaré que no asistáis a la actuación de esta noche. Pero, después de limpiar, os metéis directamente en las camas. Klaus había estado mirando el suelo, intentando ocultar lo molesto que se sentía. Pero al oír aquello no pudo permanecer callado por más tiempo. ─¡Querrá decir la cama! –gritó-. ¡Solo nos ha dado una cama! Miembros del grupo quedaron paralizados al oír aquel estallido de furia, y miraron a Klaus y al Conde Olaf para ver qué iba a ocurrir a continuación. El Conde Olaf levantó su única ceja y sus ojos brillaron mucho, pero habló con calma. ─Si queréis otra cama –dijo-, mañana podéis ir a la ciudad y comprar una. ─Sabe perfectamente que no tenemos dinero –dijo Klaus. ─Claro que tenéis dinero –dijo el Conde Olaf y empezó a subir un poco la voz-. Sois herederos de una enorme fortuna. ─Ese dinero –dijo Klaus, recordando lo que había dicho el señor Poe- no se puede utilizar hasta que Violet sea mayor de edad. El Conde Olaf se puso muy rojo. Durante un momento no dijo nada. Luego, con un repentino movimiento, se agachó y le dio una bofetada a Klaus. Klaus cayó al suelo, su rostro a pocos centímetros del ojo tatuado en el tobillo de Olaf. Las gafas se le cayeron y acabaron en un rincón. Era como si su mejilla izquierda, allí donde Olaf le había pegado, estuviese al rojo vivo. El grupo de teatro se echó a reír y algunos de ellos aplaudieron, como si el Conde Olaf hubiese hecho algo muy valiente en lugar de algo despreciable. ─Venga, amigos –dijo el Conde Olaf a sus compinches-. Vamos a llegar tarde a nuestra actuación. ─Si te conozco, Olaf –dijo el hombre manos de garfio-, encontrarás una forma de conseguir el dinero de los Baudelaire. ─Ya veremos –dijo el Conde Olaf, pero sus ojos brillaban como si ya tuviese una idea. Hubo otro fuerte boom cuando la puerta se cerró detrás del Conde Olaf y de sus terribles amigos, los niños Baudelaire se quedaron solos en la cocina. Violet se arrodilló al lado de Klaus y le abrazó, intentando así que se sintiese mejor. Sunny gateó hasta el lugar donde estaban las gafas, las cogió y se las llevó a su hermano. Klaus empezó a sollozar, no tanto de dolor como de rabia por la terrible situación en que se encontraban. Violet y Sunny lloraron con él, y siguieron llorando mientras lavaban los platos, y cuando apagaron las velas del comedor, y cuando se cambiaron de ropa y se pusieron a dormir, Klaus en la cama, Violet en el suelo, Sunny en su pequeño nido de cortinas. La luz de la luna se filtraba por la ventana y, si alguien hubiese entrado en el dormitorio de los huérfanos Baudelaire, habría visto llorar a los tres niños en silencio toda la noche. |
Дети записали рецепт соуса на клочке бумаги, а судья Штраус была так добра, что сама отвела их на рынок и помогла купить необходимые продукты. Денег Граф Олаф оставил им не очень-то много, но они сумели закупить все, что требовалось. У одного уличного торговца они приобрели оливки, перепробовав все сорта и выбрав свои любимые. Они высмотрели в лавочке макароны затейливой формы и разузнали у хозяйки, сколько их пойдет на тринадцать человек (десять гостей Графа Олафа и они трое). И наконец, в супермаркете они купили чеснок - луковичное растение с острым вкусом; анчоусы - маленькие соленые рыбешки; каперсы - бутоны цветков ползучего кустарника с удивительным вкусом; и помидоры, которые на самом-то деле не овощи, как считает большинство людей, а фрукты. Детям пришло в голову, что уместно было бы приготовить десерт, и они добавили несколько пакетиков с пудинговой смесью. А вдруг, если они приготовят вкусный обед, Граф Олаф немного подобреет? - Спасибо вам огромное за то, что помогли нам с покупками, - сказала Вайолет, когда они все вместе возвращались домой. - Не знаю, что бы мы без вас делали. - Вы мне кажетесь весьма сообразительными молодыми людьми, - ответила судья Штраус. - Полагаю, вы бы и сами что-нибудь да придумали. Но меня по-прежнему удивляет, что Граф Олаф велел вам приготовить такой огромный обед. Ну вот мы и пришли. Пойду разбирать свои покупки. Надеюсь, вы скоро опять придете и возьмете у меня книжки. - Завтра? - быстро отозвался Клаус. - Можно, мы придем завтра? - Почему бы и нет? - Судья Штраус улыбнулась. - Я и выразить не могу, как мы ценим ваше приглашение, - произнесла Вайолет, старательно подбирая слова. С тех пор как их добрые родители умерли, а Граф Олаф так мерзко с ними обходился, дети отвыкли от доброго обращения и теперь не знали - должны ли они как-то отплатить за это. - Завтра, до того как выбирать книги, мы с Клаусом с радостью поможем вам по хозяйству. Солнышко, правда, слишком мала для работы, но мы и для нее что-нибудь придумаем. Судья Штраус улыбнулась всем троим, но глаза ее оставались печальными. Она положила руку Вайолет на голову, и впервые за последнее время Вайолет стало спокойнее на душе. - Это не обязательно, - сказала судья Штраус. - Я всегда буду рада видеть вас у себя. С этими словами она повернулась и исчезла в дверях. А бодлеровские сироты, поглядев с минуту ей вслед, вошли в свой дом. Почти всю вторую половину дня Вайолет, Клаус и Солнышко готовили соус соответственно рецепту. Вайолет прожарила в масле чеснок и накрошила анчоусы, Клаус очистил от кожицы помидоры и вынул косточки из оливок. Солнышко колотила по кастрюле деревянной ложкой, распевая довольно монотонную песенку, которую сочинила сама. И все трое почувствовали себя уже не такими несчастными, как все то время, что они жили у Графа Олафа. Запахи готовящейся пищи часто действуют успокоительно, и в кухне делалось все уютнее по мере того, как соус с бульканьем томился на плите, что на кулинарном языке означает «кипел на медленном огне». Дети вспоминали разные приятные события из своей жизни с родителями, говорили о судье Штраус, которую дружно признали замечательной соседкой, и мечтали о том, как много времени будут проводить в ее библиотеке. Разговаривая, они помешивали и пробовали шоколадный пудинг. В тот момент, когда они ставили пудинг в холодильник, чтобы остудить, все трое услышали, как дверь с гулким грохотом распахнулась... и думаю, мне не нужно объяснять, кто вернулся домой. - Сироты! - заорал Граф Олаф. - Эй, сироты! Где вы?! - На кухне, Граф Олаф! - отозвался Клаус. - Обед почти готов. - Советую поторопиться. - Граф Олаф вошел в кухню и уставил на них взгляд своих неестественно блестящих глаз. - Моя труппа будет вот-вот, и они очень голодны. А где ростбиф? - Мы не делали ростбифа, - сказала Вайолет. - Мы приготовили соус «путтанеска». - Как? Нет ростбифа?! - Вы не написали, что хотите именно ростбиф, - возразил Клаус. Граф Олаф одним движением скользнул в их сторону и сейчас, вблизи, показался им еще выше. Глаза его заблестели еще сильнее, от гнева бровь с одной стороны задралась кверху. - Согласившись усыновить вас, - прошипел он, - я стал вашим отцом и как отец не потерплю непослушания. Я требую, чтобы вы подали мне и моим гостям ростбиф! - Но у нас его нет! - выкрикнула Вайолет. - Мы сделали соус! - Нет! Нет! Нет! - прокричала Солнышко. Граф Олаф перевел взгляд вниз, на Солнышко, которая так неожиданно издала осмысленные звуки. С каким-то нечеловеческим ревом он схватил ее костлявой рукой и поднял вверх, так что она очутилась на уровне его глаз. Нечего и говорить, она так перепугалась, что тут же заплакала и даже не попыталась укусить державшую ее руку. - Немедленно отпусти ее, гад! - закричал Клаус. Он подпрыгнул, пытаясь вырвать девочку из графской лапы, но тот держал ее так высоко, что Клаусу было не достать. Граф Олаф взглянул с высоты своего роста на Клауса и улыбнулся отвратительной улыбкой, обнажив все зубы. Он поднял плачущую Солнышко еще выше, и казалось, вот-вот разожмет пальцы, но тут в соседней комнате раздался взрыв смеха. - Олаф! Где Олаф?! - послышались голоса. Граф Олаф помедлил, продолжая держать девочку на вытянутой вверх руке, а тем временем члены труппы начали стекаться в кухню. Вскоре они совсем заполонили ее - сборище личностей самого странного вида, разного роста и конфигурации. Лысый человек с очень длинным носом, одетый в длинный черный балахон. Две женщины, чьи лица, покрытые ярко-белой пудрой, делали их похожими на привидения. Вслед за женщинами показался человек с очень длинными тощими руками, которые оканчивались крюками вместо пальцев. Одно создание отличалось неимоверной толщиной, и даже не разобрать было - мужчина это или женщина. А позади в дверях маячили какие-то не менее страшные фигуры. - А-а-а, ты тут, Олаф! - воскликнула одна из женщин с белым лицом. - Что это ты делаешь? - Да просто призываю к порядку своих сирот, - отозвался Граф Олаф. - Я им велел приготовить обед, а они сделали только омерзительный соус. - Правильно, детей нельзя баловать, - поддакнул человек с крюками вместо рук. - Их надо научить слушаться старших. Длинный лысый тип уставился на детей: - Это те богатые дети, про которых ты мне рассказывал? - Да, - ответил Граф Олаф. - Они такие противные, что я до них дотронуться не могу. С этими словами он опустил все еще хнычущую Солнышко на пол, и Вайолет с Клаусом вздохнули с облегчением, радуясь, что он не уронил ее с такой высоты. - И я тебя ничуть не виню за это, - проговорил кто-то в дверях. Граф Олаф хорошенько обтер ладони одна об другую, как будто держал до сих пор не маленькую девочку, а что-то отвратительное. - Ладно, хватит разговоров, - сказал он. - Наверное, мы все-таки съедим их обед, хоть он и никуда не годится. Все за мной в столовую! Сейчас выпьем вина, и когда эти щенки подадут свою стряпню, нам уже будет наплевать - ростбиф это или не ростбиф. - Урра! - заорали несколько человек, и труппа двинулась из кухни вслед за Графом Олафом. На детей никто и не смотрел, кроме лысого. Тот задержался и пристально поглядел Вайолет в глаза. - Недурна, - сказал он, взяв ее за подбородок шершавыми пальцами. - Я бы на твоем месте постарался не сердить Графа Олафа, а то ведь он может испортить твою смазливую мордашку. Вайолет содрогнулась, а лысый с визгливым смехом последовал за остальными. Бодлеровские дети остались на кухне одни. Они тяжело дышали, как будто только что пробежали большое расстояние. Солнышко продолжала хныкать, а Клаус вдруг обнаружил, что и у него глаза на мокром месте. Не плакала только Вайолет, но она дрожала от страха и омерзения (что означает «неприятная смесь страха и отвращения»). Несколько секунд они не могли произнести ни слова. - Какой ужас, - наконец выдавил из себя Клаус. - Что мы будем делать, Вайолет? - Не знаю, - ответила она. - Я боюсь. - Я тоже. - Бу-у-у! - выкрикнула вдруг Солнышко, перестав плакать. - Обед давайте! - заорали из столовой, и члены труппы принялись ритмично, все враз, колотить по столу, что, как известно, в высшей степени невоспитанно. - Несем скорей путтанеску, - решил Клаус, - а то неизвестно, что Граф Олаф с нами сделает. Вайолет вспомнила, что сказал ей лысый, и кивнула. Они посмотрели на кастрюлю с кипящим соусом: пока они его готовили, он выглядел таким симпатичным, но сейчас им померещилось, что перед ними чан с кровью. Оставив Солнышко в кухне, они вошли в столовую. Клаус нес миску с макаронами затейливой формы, а Вайолет - кастрюльку с соусом и большую разливательную ложку. Актеры болтали и гоготали, не переставая пили вино и никакого внимания не обращали на бодлеровских детей, когда те обходили стол и накладывали им по очереди еду. У Вайолет даже заболела правая рука, так она устала держать тяжелую поварешку. Она подумала, не переложить ли ей ложку в левую руку, но из-за того, что была правшой, побоялась, что левой прольет соус и опять обозлит Графа Олафа. Глядя в отчаянии на полную тарелку Графа Олафа, она вдруг пожалела, что не купила на рынке яду и не положила его в соус. Наконец они всех обслужили и улизнули на кухню. Они слушали, как дико, грубыми голосами гогочут Граф Олаф и его гости, и без всякого аппетита ковыряли макароны в своих тарелках. Они чувствовали себя такими несчастными, что им не хотелось есть. Вскоре олафовские друзья снова принялись ритмично колотить по столу, и дети пошли в столовую убирать со стола, а после подали шоколадный пудинг. Очевидно было, что Граф Олаф с актерами изрядно напились, и теперь они сидели, обмякнув и навалившись на стол, и гораздо меньше болтали. Под конец они с трудом поднялись и всей гурьбой прошествовали через кухню к выходу, даже не обернувшись. Граф Олаф оглядел кухню, уставленную грязной посудой. - Поскольку вы еще не удосужились вымыть посуду, - сказал он, - сегодня вы освобождаетесь от присутствия на спектакле. Но зато после уборки - чтоб сразу по кроватям. Клаус все это время стоял, опустив глаза, чтобы не выдать своего возбуждения, но тут не сдержался. - Вы хотите сказать - сразу в кровать! - закричал он. - Вы нам дали одну кровать на троих! Театральные гости при этой вспышке застыли на месте и только переводили взгляд с Клауса на Графа Олафа, выжидая, что за этим последует. Граф Олаф вздернул бровь, в глазах его появился особый блеск, но голос был спокоен. - Хотите еще одну кровать - идите завтра в город и купите. - Вы отлично знаете, что у нас нет денег, - возразил Клаус. - Нет, есть. - Граф Олаф повысил голос. - Вы унаследовали огромное состояние. Клаус вспомнил, что говорил мистер По: - Но этими деньгами нельзя пользоваться, пока Вайолет не достигнет совершеннолетия. Граф Олаф побагровел. Какую-то секунду он молчал. А затем одним молниеносным движением нагнулся и ударил Клауса по лицу. Клаус упал и увидел прямо перед собой глаз, вытатуированный на щиколотке у Олафа. Очки у Клауса соскочили с носа и отлетели в угол комнаты. Левая щека, по которой ударил Граф Олаф, горела. Актеры захохотали, а некоторые зааплодировали, как будто Граф Олаф совершил невесть какой доблестный, а не достойный презрения поступок. - Пошли, друзья, - скомандовал Олаф, - а то опоздаем на собственный спектакль. - Насколько я тебя знаю, Олаф, - проговорил человек с крюками, - уж ты что-нибудь придумаешь, чтоб добраться до бодлеровских денежек. - Поглядим, - только и ответил Граф Олаф, но глаза его вновь загорелись тем особым блеском, что стало ясно - у него уже родилась какая-то идея. С грохотом захлопнулась входная дверь за Олафом и его жуткими друзьями, и дети остались на кухне одни. Вайолет опустилась на колени и крепко обняла Клауса, чтобы подбодрить его. Солнышко сползала за очками и подала их ему. Клаус заплакал, правда не столько от боли, сколько от бессильной ярости при мысли об их ужасном положении. Вайолет и Солнышко тоже залились слезами и плакали все то время, что мыли посуду, тушили свечи в столовой, раздевались и укладывались спать - Клаус на кровати, Вайолет на полу, а Солнышко на подушке из занавески. Светила луна, и если бы кто-то заглянул снаружи в окно спальни, то увидел бы троих детей, тихонько плакавших всю ночь напролет. |