Лемони Сникет. "Тридцать три несчастья. Скверное начало" (Una serie de catastróficas desdichadas. Un mal principio). Первая часть из серии рассказов о похождениях трех сирот. Вайолет, Солнышко и Клаус принадлежат к одной семье Бодлер. После ужасного пожара они остаются совершенно одни без крыши над головой. Их опекуном становится местный граф Олаф, который идет на подобный шаг сугубо из корыстных побуждений, стремясь завладеть наследством детей.
Capítulo XIII |
Глава XIII |
|
─Y ahora, damas y caballeros –dijo el Conde Olaf, dando un paso adelante para dirigirse al público─, tengo que anunciarles algo. No hay razón para continuar la representación de esta noche, porque ya ha cumplido su propósito. No ha sido una escena de ficción. Mi matrimonio con Violet Baudelaire es perfectamente legal y ahora tengo el control de toda su fortuna. Hubo gritos sofocados entre el público y algunos actores se miraron sobresaltados. Al parecer no todos conocían el plan del Conde Olaf. ─¡Eso no puede ser! –gritó Justicia Strauss. ─Las leyes de matrimonio en esta comunidad son bastante simples –dijo el Conde Olaf─. La novia tiene que decir «sí quiero» en presencia de un juez, como usted, y firmar un documento. Todos ustedes –el Conde Olaf se dirigió al público─ son testigos. ─¡Pero Violet es solo una niña! –dijo uno de los actores─. No es lo bastante mayor para casarse. ─Lo es si su tutor legal accede –dijo el Conde Olaf─, y yo, además de ser su marido, soy su tutor legal. ─¡Pero ese trozo de papel no es un documento legal! –dijo Justicia Strauss─. ¡Solo es un trozo de papel para la obra! El Conde Olaf cogió el papel de manos de Violet y se lo entregó a Justicia Strauss. ─Creo que, si lo mira detenidamente, verá que es un documento oficial del ayuntamiento. Justicia Strauss cogió el documento y lo leyó deprisa. Después cerró los ojos, respiró profundamente y frunció el ceño, se estaba concentrando muchísimo. Klaus la miraba y se preguntaba si aquella era la expresión que Justicia Strauss tenía en el rostro cuando estaba en el Tribunal Supremo. ─Tiene razón –le dijo finalmente al Conde Olaf─. Esta boda, por desgracia, es completamente legal. Violet ha dicho «sí quiero» y ha firmado este papel. Conde Olaf es el marido de Violet y, por consiguiente, tiene el control sobre sus bienes. ─¡Eso no puede ser! –dijo una voz entre el público, y Klaus reconoció la voz del señor Poe, que subió corriendo las escaleras del escenario y le quitó el documento a Justicia Strauss─. Esto es un terrible disparate. ─Mucho me temo que este terrible disparate está dentro de la ley ─dijo Justicia Strauss, con ojos llenos de lágrimas─. No puedo creer lo fácilmente que me han engañado. Niños, yo nunca haría nada que os perjudicase. Nunca. ─Usted a sido fácilmente engañada ─dijo el Conde Olaf sonriendo, y la juez se echó a llorar─. Ganar esta fortuna ha sido un juego de niños. Ahora, si todos nos disculpan, mi mujer y yo nos vamos a casa para la noche de bodas. ─¡Primero suelte a Sunny! ─gritó Klaus─. ¡Prometió que la soltaría! ─¿Dónde está Sunny? ─preguntó el señor Poe. ─En este momento está liada ─dijo el Conde Olaf─, si me permitís una bromita. Sus ojos brillaban mientras apretaba botones del walkie-talkie y esperaba a que el hombre manos de garfio contestase. ─¿Hola? Sí, claro que soy yo, idiota. Todo ha ido según el plan. Por favor, saca a Sunny de su jaula y tráela directamente al teatro. Klaus y Sunny tienen algunas tareas que hacer antes de irse a dormir. El Conde Olaf miró fijamente a Klaus. ─¿Estás satisfecho ahora? ─le preguntó. ─Sí ─dijo Klaus en voz baja. No estaba nada satisfecho, claro, pero al menos su hermana pequeña ya no estaba colgada de la torre. ─No creas que estás tan a salvo ─le susurró el hombre clavo a Klaus─. El Conde Olaf se ocupará de ti y de tus hermanas más tarde. No quiere hacerlo delante de toda esta gente. No tuvo que explicarle a Klaus lo que quería decir con «se ocupará de». ─Bueno, yo no estoy en absoluto satisfecho ─dijo el señor Poe─. Esto es absolutamente horrendo. Es completamente monstruoso. Es económicamente terrible. ─Sin embargo, mucho me temo ─dijo el Conde Olaf─ que se ajusta a la ley. Mañana, señor Poe, pasaré por el banco a retirar toda la fortuna de los Baudelaire. El señor Poe abrió la boca para decir algo, pero empezó a toser. Durante varios segundos tosió en su pañuelo, mientras todo el mundo esperaba sus palabras. ─No lo permitiré ─dijo finalmente el señor Poe, limpiándose la boca─. No pienso permitirlo de ninguna de las maneras. ─Mucho me temo que tendrá que hacerlo ─contestó el Conde Olaf. ─Me… me temo que Olaf tiene razón ─dijo Justicia Strauss entre lágrimas─. Este matrimonio se ajusta a la ley. ─Ruego me disculpen ─dijo Violet de repente─, pero pienso que quizá estén equivocados. Todos dirigieron sus miradas a la mayor de los huérfanos Baudelaire. ─¿Qué has dicho, condesa? ─dijo Olaf. ─Yo no soy su condesa ─dijo Violet con enojo, palabra que aquí significa «muy malhumorada»─. Yo, por lo menos, no creo que lo sea. ─¿Y por qué? ─dijo el Conde Olaf. ─No he firmado el documento con mi propia mano, como manda la ley ─dijo Violet. ─¿A qué te refieres? ¡Todos te hemos visto! La ceja del Conde Olaf empezaba a levantarse movida por la furia. ─Mucho me temo que tu marido tiene razón, querida ─dijo Justicia Strauss con tristeza─. De nada sirve negarlo. Hay demasiados testigos. ─Como la mayoría de la gente ─dijo Violet─, soy diestra. Pero he firmado el documento con la mano izquierda. ─¿Qué? ─gritó el Conde Olaf. Arrancó el papel de las manos de Justicia Strauss y lo miró. Sus ojos brillaban─. ¡Eres una mentirosa! ─le siseó a Violet. ─No, no lo es ─dijo Klaus, emocionado─. Recuerdo haber visto su mano izquierda temblando al firmar. ─Es imposible demostrarlo ─dijo el Conde Olaf. ─Si quiere ─dijo Violet─, estaré encantada de volver a firmar en otro papel con la mano derecha y después con la izquierda. Entonces podremos ver cuál de las dos firmas se parece más a la del documento. ─Un ínfimo detalle, como la mano que utilizaste para firmar ─dijo el Conde Olaf─, no tiene la menor importancia. ─Si no le importa, Olaf ─dijo el señor Poe─, me gustaría que fuese Justicia Strauss quien dirimiese esta cuestión. Todos miraron a Justicia Strauss, que se estaba secando la última de sus lágrimas. ─Déjenme ver ─dijo en voz baja, y volvió a cerrar los ojos. Respiró hondo, y los huérfanos Baudelaire y todos los que les tenían cariño contuvieron el aliento, mientras Justicia Strauss fruncía el ceño, muy concentrada en la situación. Finalmente, sonrió. ─Si Violet es de hecho diestra ─dijo con firmeza─ y ha firmado el documento con la mano izquierda, dicha firma no cumple los requisitos de las leyes nupciales. La ley deja claro que el documento tiene que ser firmado por la propia mano de la novia. Por consiguiente, podemos concluir que este matrimonio no es válido. Violet, no eres condesa, y Conde Olaf, no tiene el control sobre la fortuna de los Baudelaire. «Hurra», gritó una voz entre el público y algunas personas aplaudieron. A menos que seas abogado, probablemente te parezca raro que el plan del Conde Olaf fracasase porque Violet firmara con la mano izquierda en lugar de con la derecha. Pero las leyes son un poco raras. Por ejemplo, un país de Asia tiene una ley que obliga a que todas las bicicletas tengan las ruedas del mismo tamaño. Una isla tiene una ley que prohíbe que nadie recoja la fruta. Y una ciudad no demasiado alejada de donde vivimos tiene una ley que me prohíbe acercarme a menos de ocho kilómetros de sus límites. Si Violet hubiese firmado el contrato matrimonial con la mano derecha, la ley la habría convertido en una triste condesa, pero, al firma con la izquierda seguía siendo, para su tranquilidad, una triste huérfana. Lo que eran buenas noticias para Violet y sus hermanos eran, obviamente, malas para el Conde Olaf. A pesar de todo esbozó una horrible sonrisa. ─En ese caso ─le dijo a Violet, apretando un botón del walkie-talkie─, o te casas otra vez conmigo y esta vez de verdad o… ─¡Nipo! ─la inconfundible voz de Sunny cubrió la del Conde Olaf, mientras se acercaba tambaleándose hacia sus hermanos. El hombre manos de garfio iba detrás de ella, su walkie-talkie emitiendo sonidos. El Conde Olaf había llegado tarde. ─¡Sunny! ¡Estás bien! ─gritó Klaus, y la abrazó. Violet corrió hasta ellos, y los dos Baudelaire mayores llenaron a la pequeña de mimos. ─Que alguien le traiga algo de comer ─dijo Violet─. Debe estar muy hambrienta, después de pasar tanto tiempo colgada de la ventana de la torre. ─¡Tarta! ─chilló Sunny. ─¡Argh! ─gruñó el Conde Olaf. Empezó a andar hacia delante y hacia atrás como un animal enjaulado, deteniéndose solo para señalar a Violet─. Quizá no seas mi mujer ─dijo─, pero sigues siendo mi hija y… ─¿Realmente cree ─dijo el señor Poe con tono irritado─ que le permitiré seguir cuidando a estos tres niños después de la traición que he vivido esta noche? ─Los huérfanos son míos ─insistió el Conde Olaf─ y tienen que quedarse conmigo. No hay nada ilegal en intentar casarse con alguien. ─Pero hay algo ilegal en colgar a un bebé de la ventana de una torre ─dijo Justicia Strauss, indignad─. Usted, Conde Olaf, irá a la cárcel, y los tres niños vivirán conmigo. ─¡Arrestadle! ─dijo una voz entre el público, a la que se unieron varias más. ─¡Que vaya a la cárcel! ─¡Es un hombre malvado! ─¡Y devolvernos nuestro dinero! ¡Ha sido una representación malísima! El señor Poe cogió al Conde Olaf por el brazo y, tras unas breves interrupciones de toses, anunció con voz áspera. ─Por la presente le arresto en nombre de la ley. ─¡Oh, Justicia Strauss! ─dijo Violet─. ¿Va en serio lo que acaba de decir? ¿De verdad podemos vivir con usted? ─Claro que va en serio ─dijo Justicia Strauss─. Os tengo mucho cariño y me siento responsable de vuestro bienestar. ─¿Podremos utilizar su biblioteca todos los días? ─preguntó Klaus. ─¿Podremos trabajar en el jardín? ─preguntó Violet. ─¡Tarta! ─volvió a gritar Sunny. Y todos rieron. En este punto de la historia me veo obligado a interrumpir y a haceros una última advertencia. Como dije al principio, el libro que tenéis entre las manos no tiene un final feliz. Quizá ahora pueda parecer que el Conde Olaf irá a la cárcel y que los tres jóvenes Baudelaire vivirán felices por siempre jamás con Justicia Strauss, pero no es así. Si queréis, podéis cerrar el libro en este preciso instante y no leer el infeliz final que está a punto de suceder. Podéis pasaros el resto de vuestras vidas creyendo que los Baudelaire derrotaron al Conde Olaf y vivieron a partir de entonces en la casa y la biblioteca de Justicia Strauss, pero la historia no se desarrolla así. Porque, mientras todo el mundo reía por el grito de Sunny pidiendo tarta, el hombre de aspecto importante con la cara llena de verrugas se acercó a hurtadillas al lugar donde estaban los controles de las luces del teatro. En un abrir y cerrar de ojos, el hombre cerró el interruptor general y todas las luces se apagaron, y la gente permaneció de pie a oscuras. Fueron unos momentos de caos, y todos corrían de aquí para allá gritando. Algunos actores cayeron encima de los espectadores. Algunos espectadores tropezaron con accesorios teatrales. El señor Poe cogió a su esposa, creyendo que era el Conde Olaf. Klaus cogió a Sunny y la sostuvo lo más arriba que pudo, para que no sufriese daño. Pero Violet supo al instante lo que había sucedido y se abrió paso lentamente hacia donde recordaba que se encontraban las luces. Durante el curso de la representación, Violet había observado detenidamente el control de iluminación, y había tomado nota mentalmente, por si aquellos aparatos le podían servir para un invento. Estaba segura de que, si encontraba el interruptor, conseguiría volver a encender las luces. Caminando con los brazos estirados, como si de una ciega se tratase, cruzó el escenario pasando con cuidado entre muebles y actores desconcertados. En la oscuridad, Violet parecía un fantasma, su traje de novia blanco moviéndose lentamente por el escenario. Entonces, en el preciso instante en que llegó al interruptor, notó una mano en el hombro. Una figura se echó hacia delante para susurrarle algo al oído. ─Conseguiré hacerme con vuestra fortuna aunque sea lo último que haga en la vida ─susurró la voz─. Y cuando la tenga, os mataré a ti y a tus hermanos con mis propias manos. Violet emitió un débil grito de terror, pero encendió el interruptor. El teatro se inundó de luz. Todo el mundo parpadeaba y miraba a su alrededor. El señor Poe soltó a su mujer. Klaus dejó a Sunny en el suelo. Pero nadie estaba tocando el hombro de Violet. El Conde Olaf se había esfumado. ─¿Dónde ha ido? ─grito el señor Poe─. ¿Dónde han ido todos? Los jóvenes Baudelaire miraron en todas direcciones y vieron que, no solo se había esfumado el Conde Olaf, sino que sus cómplices ─el hombre de la cara con verrugas, el hombre manos de garfio, el hombre calvo de la nariz larga, la persona enorme que no parecía ni hombre ni mujer y las dos mujeres de rostro blanco─ se habían esfumado con él. ─Seguro que han salido corriendo ─dijo Klaus─, cuando se apagó la luz. El señor Poe salió del teatro, y Justicia Strauss y los niños le siguieron. Muy, muy lejos en la calle pudieron ver un coche gran y negro que se alejaba en la noche. Quizá el Conde Olaf y sus compinches estaban en su interior. Quizá no. Pero, en cualquier caso, giró por una esquina y desapareció en la oscura ciudad, mientras los niños lo observaban sin pronunciar palabra. ─Maldición ─dijo el señor Poe─. Se han ido. Pero no os preocupéis, niños, los cogeremos. Voy a llamar a la policía inmediatamente. Violet, Klaus y Sunny se miraron; sabían que no era tan fácil como el señor Poe decía. El Conde Olaf iba a desaparecer del mapa mientras planeaba su próximo movimiento. Era demasiado listo para ser capturado por el señor Poe y gente como él. ─Bueno, niños vayamos a casa ─dijo Justicia Strauss─. Podemos ocuparnos de eso por la mañana, después de que os haya preparado un buen desayuno. El señor Poe tosió. ─Esperad un minuto ─dijo, mirando al suelo─. Siento deciros esto, niños, pero no puedo permitir que os eduque alguien que no sea de vuestra familia. ─¿Qué? ─gritó Violet─. ¿Después de todo lo que Justicia Strauss ha hecho por nosotros? ─Nunca habríamos descubierto el plan del Conde Olaf sin ella y su biblioteca ─dijo Klaus─ Sin Justicia Strauss habríamos perdido la vida. ─Es posible ─dijo el señor Poe─, y le doy las gracias a Justicia Strauss por su generosidad, pero el deseo de vuestros padres era muy específico. Tenéis que ser adoptados por un pariente. Esta noche os quedaréis en mi casa conmigo y mañana iré al banco y pensaré qué hacer con vosotros. Lo siento, pero así son las cosas. Los niños miraron a Justicia Strauss, quien suspiró profundamente y abrazó uno a uno a los chicos Baudelaire. ─El señor Poe tiene razón ─dijo con tristeza─. Hay que respetar los deseos de vuestros padres. Niños, ¿no queréis hacer lo que querían vuestros padres? Violet, Klaus y Sunny recordaron a sus queridos padres y desearon más que nunca que el incendio no hubiese tenido lugar. Jamás se habían sentido tan solos. Deseaban desesperadamente vivir con aquella mujer amable y generosa, pero sabían que no podía ser. ─Supongo que tiene razón, Justicia Strauss ─acabó por decir Violet─. La echaremos muchísimo de menos. ─Yo también os echaré de menos ─dijo Justicia Strauss, y sus ojos volvieron a llenarse de lágrimas. Entonces le dieron un último abrazo y siguieron al señor y la señora Poe hasta su coche. Los huérfanos Baudelaire se apretaron en el asiento trasero y miraron desde la ventanilla a Justicia Strauss, que estaba llorando y los despedía con la mano. Ante ellos se extendían las calles oscuras por donde el Conde Olaf había escapado para planear nuevas maldades. Detrás estaba la amable juez, que tanto se había interesado por los tres niños. A Violet, Klaus y Sunny les parecía que el señor Poe y las leyes habían tomado la decisión equivocada al negarles la posibilidad de una vida feliz con Justicia Strauss, dirigiéndolos hacia un destino desconocido con algún pariente desconocido. No lo entendían, pero, como tantos otros sucesos desafortunados de la vida, no por no entenderlos dejan de ser ciertos. Los Baudelaire se apretujaron para sobrellevar la fría noche, y siguieron saludando desde la ventana trasera. El coche se alejó más y más, hasta que Justicia Strauss solo fue un punto en la oscuridad, y a los niños les pareció que estaban tomando una aberrante ─la palabra «aberrante» significa aquí «muy, muy equivocada y causante de gran dolor»─ dirección. |
- А теперь, дамы и господа, - Граф Олаф выступил вперед и обратился к публике, - я хочу сделать заявление. Показывать спектакль дальше нет смысла, цель его достигнута. Вы видели не сцену из пьесы. Мой брак с Вайолет Бодлер абсолютно законен, и теперь я распоряжаюсь ее состоянием. В публике ахнули, некоторые актеры в изумлении переглядывались. Видимо, не все знали о замысле Графа Олафа. - Этого не может быть! - вскричала судья Штраус. - Брачный закон здесь очень прост, - заметил Граф Олаф. - Невеста должна только сказать «да» в присутствии судьи - а вы и есть судья - и подписать брачный договор, а все присутствующие, - Граф Олаф обвел рукой зрительный зал, - являетесь свидетелями, что она это сделала. - Но ведь Вайолет еще ребенок! - воскликнул кто-то из актеров. - Ей еще не полагается выходить замуж. - Полагается, если согласен ее законный опекун, - возразил Граф Олаф. - А я, будучи ее мужем, еще и законный опекун. - Но эта бумажка не официальный документ! - возмутилась судья Штраус. - Это просто театральный реквизит. Граф Олаф взял у Вайолет лист и передал его судье Штраус: - Если вы посмотрите внимательно, то увидите, что это официальный бланк из муниципалитета. Судья Штраус быстро пробежала бумагу, потом прикрыла глаза, глубоко вздохнула и глубокомысленно наморщила лоб. «Интересно, - подумалось наблюдавшему за ней Клаусу, - у нее такое же выражение лица, когда она исполняет свои обязанности в суде?» - Вы правы, - сказала она наконец, обращаясь к Графу Олафу, - к сожалению, этот брак действителен. Вайолет ответила «да» и поставила свою подпись. Да, вы ее муж, а потому имеете полное право распоряжаться ее состоянием. - Этого быть не может! - послышалось из зала, и Клаус узнал голос мистера По. Тот взбежал по ступенькам на сцену и взял из рук судьи Штраус бумагу. - Это какая-то немыслимая чепуха. - Боюсь, что эта чепуха является законом, - Глаза судьи Штраус наполнились слезами. - Прямо поверить не могу, как легко я дала себя обмануть. Сама я никогда не причинила бы вам вреда, дети. Никогда. - Да, обмануть вас ничего не стоило, - с ухмылкой подтвердил Граф Олаф, и судья расплакалась. - Завладеть их состоянием оказалось парой пустяков. А теперь, прошу извинить, мы с женой отправляемся домой, у нас впереди брачная ночь. - Сначала отпустите Солнышко! - закричал Клаус. - Вы обещали! - Да, а где Солнышко? - спохватился мистер По. - В настоящий момент крепко-накрепко увязана, - отозвался Граф Олаф. - Если вы простите мне маленькую шутку. Глаза у Графа Олафа блестели особым блеском, когда он нажал на кнопку рации и стал ждать, пока крюкастый ответит. - Алло! Да, конечно, это я, болван! Все прошло по плану. Вынь, пожалуйста, девчонку из клетки и доставь прямо сюда, в театр. Они с Клаусом должны еще выполнить кое-какие задания до сна. - Граф Олаф кинул на Клауса колючий взгляд: - Теперь ты удовлетворен? - Да, - спокойно ответил Клаус. Удовлетворен он, естественно, не был, но по крайней мере младшая сестра уже не болталась в клетке на верху башни. - Не думай, будто ты в такой уж безопасности, - шепнул ему лысый. - Граф Олаф еще займется тобой и твоими сестрами попозже. Он просто не хочет этого делать на людях. Клаусу не нужно было объяснять, что Лысый разумел под словом «займется». - А вот я совершенно не удовлетворен, - заявил мистер По. - Это абсолютно чудовищно. Абсолютно кошмарно. Это немыслимо в финансовом отношении. - Боюсь, однако, что тут все по закону, - возразил Граф Олаф, - а закон налагает обязательства. Завтра, мистер По, я зайду в банк и заберу все деньги Бодлеров. Мистер По хотел что-то сказать, но у него начался приступ кашля. Несколько секунд он кашлял в платок, а все вокруг ждали, когда он заговорит. - Я не допущу этого, - выдохнул он наконец, вытирая рот. - Решительно не допущу. - Боюсь, придется, - возразил Граф Олаф. - Ох... наверное, Олаф прав, - всхлипнула судья Штраус, - этот брак имеет законную силу. - Прошу прощения, - вмешалась вдруг Вайолет, - но, возможно, вы ошибаетесь. Все повернули головы в ее сторону. - Что вы такое говорите, графиня? - спросил Олаф. - Никакая я не графиня, - огрызнулась Вайолет с запальчивостью, что в данном случае означает «крайне раздраженным тоном». - По крайней мере я думаю, что это так. - Каким это образом? - осведомился Граф Олаф. - Я не подписалась той рукой, которой обычно подписываю документы. - Как так? Мы все видели, как ты подписалась. - Бровь у Графа Олафа поползла вверх. - Боюсь, твой муж прав, милочка, - печально сказала судья Штраус. - Отрицать это бесполезно. Вокруг слишком много свидетелей. - Как и большинство людей, - продолжала Вайолет, - я правша. Но бумагу я подписала левой рукой. - Что?! - закричал Граф Олаф. Он вырвал бумагу у судьи Штраус и вгляделся в нее. Глаза его заблестели. - Ты врунья! - зашипел он. - Ничего подобного! - взволнованно воскликнул Клаус. - Я заметил, как у нее дрожала левая рука, когда она подписывалась. - Но доказать это невозможно, - возразил Граф Олаф. - Почему же, - сказала Вайолет, - я с удовольствием подпишусь еще раз на отдельном листке правой рукой, а потом левой, и мы сравним - которая подпись больше напоминает ту, что на документе. - Неважно, какой рукой ты подписалась, - настаивал Граф Олаф, - это не играет роли. - Если позволите, сэр, - вставил мистер По, - предоставим решать это судье Штраус. Все посмотрели на судью Штраус, вытиравшую последние слезы. - Дайте-ка сюда, - сказала она тихо и закрыла глаза. Потом глубоко вздохнула, и бодлеровские сироты вместе с теми, кто им сочувствовал, затаили дыхание, глядя, как судья Штраус наморщила лоб, усиленно обдумывая создавшуюся ситуацию. Наконец она улыбнулась. - Если Вайолет действительно правша, - судья старательно подбирала слова, - а подписывалась левой рукой, значит, подпись не соответствует условиям матримониального права. Закон ясно говорит: «Брачный договор должен быть подписан той рукой, какой обычно подписывают документы». Таким образом, можно заключить, что брак этот недействителен. Ты, Вайолет, не графиня, а вы, Граф Олаф, не имеете права распоряжаться бодлеровским состоянием. - Ура! - раздалось из зала, некоторые зааплодировали. Если вы не законовед, вам может показаться странным, что план Графа Олафа провалился только из-за того, что Вайолет расписалась левой рукой, а не правой. Но закон - странная штука. В Европе, например, есть страна, где закон требует, чтобы все пекари продавали хлеб по одинаковой цене. А на некоем острове закон запрещает снимать урожай со своих фруктовых деревьев. А в город, находящийся неподалеку от того места, где проживаете вы, закон не подпускает меня ближе, чем на пять миль. Подпиши Вайолет брачный договор правой рукой - и закон сделал бы ее несчастной графиней, но она подписалась левой - и, к ее облегчению, так и осталась несчастной сиротой. То, что для Вайолет и ее брата с сестрой явилось хорошей новостью, для Графа Олафа, естественно, обернулось неудачей. Тем не менее он одарил всех зловещей улыбкой. - В таком случае, - сказал он Вайолет, нажимая на кнопку рации, - или ты выходишь за меня по всем правилам, или же я... - Ни-и-по-о! - пронзительный голосок, безошибочно принадлежащий Солнышку, заглушил слова Графа Олафа. Она проковыляла по сцене к сестре и брату, а за ней вошел крюкастый. Его рация трещала и гудела. Граф Олаф опоздал! - Солнышко! Ты цела! - И Клаус обнял ее. Вайолет тоже подбежала к ним, и старшие Бодлеры засуетились около младшей. - Принесите ей что-нибудь поесть, - попросила Вайолет. - Она, наверное, очень голодна, столько времени провисела на башне. - Кекс! - выкрикнула Солнышко. - Г-р-р! - зарычал Граф Олаф. Он заходил взад-вперед по сцене, как зверь по клетке, потом остановился и наставил палец на Вайолет. - Ты, может, мне и не жена, - рявкнул он, - но пока еще ты моя дочь, и я... - Неужели вы в самом деле думаете, - сердито проговорил мистер По, - что я вам позволю быть опекуном этих детей после того, как я был свидетелем вашего вероломства? - Сироты находятся на моем попечении, - настаивал Граф Олаф, - и останутся со мной. Ничего незаконного нет в желании жениться на ком-нибудь. - Но противозаконно вывешивать маленького ребенка за окно башни! - с негодованием заявила судья Штраус. - Вы, Граф Олаф, сядете за решетку, а дети будут жить со мной. - Арестуйте его! - крикнул кто-то из зрителей, и остальные подхватили этот крик. - В тюрьму его! - Негодяй! - Пусть отдаст нам деньги за билеты обратно! Пьеса поганая! Мистер По взял за руку Графа Олафа и после короткого приступа кашля объявил суровым голосом: - Именем закона я арестую вас! - Ой, судья Штраус! - воскликнула Вайолет. - Вы вправду этого хотите? Мы в самом деле сможем жить с вами? - Конечно, - ответила судья Штраус. - Я очень к вам привязалась и чувствую себя ответственной за ваше благополучие. - И мы сможем пользоваться каждый день вашей библиотекой? - вскричал Клаус. - И работать в саду? - спросила Вайолет. - Кекс! - снова выкрикнула Солнышко, и все вокруг засмеялись. На этом месте я вынужден прервать свой рассказ и объявить последнее предупреждение. Как я уже говорил в самом начале: у книги, которую вы держите сейчас в руках, не будет хорошего конца. Вы можете подумать, будто Граф Олаф отправится в тюрьму и с этого дня трое бодлеровских детей заживут счастливой жизнью у судьи Штраус. Но это не так. Еще не поздно сразу же закрыть книгу и не читать дальше, до самого несчастливого конца. Вы можете всю вашу остальную жизнь считать, что бодлеровские дети восторжествовали над Графом Олафом и в дальнейшем блаженствовали в доме и библиотеке судьи Штраус. На самом-то деле история эта разворачивалась совсем по-другому. В то время как все смеялись над криком Солнышка, потребовавшей кекса, внушительного вида мужчина с бородавками на лице незаметно проскользнул к осветительному щиту. В мгновение ока он дернул главный рубильник - и все очутились в полной темноте. Немедленно поднялась всеобщая суматоха, все кричали и метались. Актеры налетали на зрителей. Мистер По схватил свою жену, приняв ее за Графа Олафа. Клаус схватил Солнышко и поднял как можно выше, чтобы ее не затоптали. Вайолет же, которая сразу сообразила, что произошло, осторожно пробралась туда, где, как ей показалось, находились выключатели. Пока шел спектакль, она внимательно наблюдала за осветительным щитом и на всякий случай запомнила расположение рукояток: вдруг они пригодятся ей для какого-нибудь полезного устройства? Она не сомневалась, что сумеет включить свет, стоит только отыскать выключатель. Вытянув руки вперед, она шла по сцене как слепая, старательно обходя предметы и испуганных актеров - в темноте Вайолет, медленно двигающаяся по сцене в своем белом свадебном платье, выглядела как привидение. В тот момент, когда она уже дотронулась до рукоятки, она ощутила руку на своем плече, и некто, нагнувшись, прошептал ей в ухо: - Все равно я доберусь до твоих денег. А когда доберусь, то убью тебя и твоих братца с сестрой собственными руками. Вайолет вскрикнула от испуга, но все же дернула рукоятку. Весь театр залило светом. Все заморгали и стали озираться. Мистер По отпустил жену. Клаус спустил на пол Солнышко. Но около Вайолет уже никого не было. Граф Олаф исчез. - Куда он делся? - закричал мистер По. - Куда они все подевались? Дети огляделись и увидели, что исчез не только Граф Олаф, но и его сообщники - человек в бородавках, тип с крюками, лысый с длинным носом, громадина - не то мужчина, не то женщина, и две женщины с белыми лицами. - Наверное, они выбежали на улицу, пока в театре было темно, - предположил Клаус. Мистер По вышел на улицу, судья Штраус с детьми последовали за ним. В самом конце квартала виднелся удаляющийся длинный черный автомобиль. Возможно, там находился Граф Олаф с сообщниками, а возможно, и нет. Как бы то ни было, пока они смотрели, машина завернула за угол и исчезла где-то в городской темноте. - Проклятье, - сказал мистер По. - Они удрали. Но не беспокойтесь, дети, мы их поймаем. Я немедленно позвоню в полицию. Вайолет, Клаус и Солнышко обменялись взглядами. Они-то знали, что не так все просто. Уж Граф Олаф постарается не попадаться на глаза, пока готовится сделать следующий ход. Он слишком хитер, где уж его поймать такому, как мистер По. - А теперь, дети, идемте домой, - сказала судья Штраус. - Беспокоиться о Графе Олафе будем завтра утром после того, как я приготовлю вкусный завтрак. Мистер По кашлянул. - Подождите минутку, - остановил он их, глядя в пол. - Мне жаль огорчать вас, дети, но я не могу поручить вас никому, кто вам не родственник. - Как? - вскричала Вайолет. - Это после всего, что судья Штраус для нас сделала?! - Нам бы ни за что не разгадать планов Графа Олафа без нее и без ее библиотеки, - добавил Клаус. - Без судьи Штраус мы вообще лишились бы жизни. - Пусть так, - согласился мистер По, - и я благодарю судью Штраус за великодушное предложение. Но завещание ваши родители оставили очень определенное: усыновить вас должен родственник. Сегодня вы переночуете у меня в доме, а завтра я пойду в банк и там соображу, что с вами делать. Сожалею, но ничего тут не поделаешь. Дети взглянули на судью Штраус: она тяжело вздохнула и крепко обняла каждого по очереди. - Мистер По прав, - печально сказала она. - Он обязан уважать желание ваших родителей. Разве вы не хотите выполнить желание ваших родителей, дети? Вайолет, Клаус и Солнышко представили себе своих любящих родителей, и более чем когда-либо им захотелось, чтобы не было этого пожара. Никогда еще они не чувствовали себя такими одинокими. Они мечтали пожить у этой доброй и великодушной женщины, но понимали, что это невозможно. - Наверное, вы правы, судья Штраус, - выговорила наконец Вайолет. - Но нам будет очень не хватать вас. - А мне - вас, - подхватила та, и глаза ее снова наполнились слезами. Дети по очереди обняли судью Штраус и пошли вслед за мистером и миссис По к их машине. Перед ними в темноту уходила улица, по которой сбежал Граф Олаф, чтобы замыслить что-то еще, такое же вероломное. Позади оставалась добрая судья, проявившая такую заинтересованность в них. Всем троим казалось, что мистер По и закон несправедливо отняли у них возможность счастливой жизни с судьей Штраус и послали навстречу неизвестности - к новой жизни с неизвестным родственником. Им было непонятно, почему так нужно, но с несчастьями часто так: понимай, не понимай - дело не меняется. Бодлеровские дети сидели, тесно прижавшись друг к другу, согреваясь после ночной прохлады, и долго махали, глядя в заднее стекло. Машина ехала все дальше, скоро судья Штраус превратилась в пятнышко, и детям стало казаться, что они движутся в превратном направлении, то есть «совершенно, совершенно ошибочном и огорчительном». |