Gorki MáximoLa moneda falsaPersonajes |
Максим ГорькийФальшивая монетаДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА: |
|
Acto Segundo
Es de noche. La estancia, arreglada provisionalmentey aprisa, tiene un aspecto frío, incómodo. Por la puerta abierta de la relojería llega el tic-tac de varios relojes. Un rumor. Es que cierran la puerta. Salen de la tienda Stogov con el pitillo entre los dientes y Yacoliev con unas llaves en la mano. Yacoliev, agitado, inquieto, mira a todos lados y, habla en voz baja. Yacoliev: Nadie. No hay nadie. Mi mujer está en la novena con mi sobrina. Mi hija, de paseo con el padrino. (Stogov va y viene por la estancia, en silencio). Entonces, ¿qué? Stogov: (Despreocupado). Eso, tú... Decídete. Yacoliev: ¡Caramba! ¡Es un asunto peligroso! Stogov: ¡Peligroso! Yacoliev: Ahora, que el trabajo es perfecto. ¡Perfecto, no hay duda! Stogov: ¡Magnífico! Yacoliev: Déjeme verlo otra vez. Stogov, sin detenerse, arroja una moneda de oro en la mesa. Stogov: Ahí tienes. Yacoliev: (Examina la moneda con una lupa. Le tiemblan las manos). ¡Asombroso! El color es oro. (Sonando la moneda). El sonido, oro. ¡O-ro!... En dos sílabas, el bien y el mal... La felicidad o la desdicha... Todo dependerá de... ¿Ve usted? Cuando uno piensa... Stogov: La vida es un soplo. No vale la pena de pensar. Yacoliev: (Soñando). Echaría a la calle a ese canalla de Kemskoi... Rompería con ese miserable de Glinkin. ¡Je, je! ¡mi casa sería mi casa!... ¡Mía!... ¡Mía!... ¡Je, je! Ya no sería yo el humilde, el siervo Yacoliev... ¡Je, je! Stogov: Asegurarías la fortuna de tu hija. Yacoliev: Sí... ¡Con dinero se pueden asegurar tantas cosas! Stogov: Tendrías casas, automóviles, criados... Yacoliev: (Viéndose ya rico). ¡Je, je!... ¡Je, je!... (Transición a la realidad). Sí, pero... engañar a la gente es pecado mortal. Stogov: (Indiferente). Eso, allá tú... Yo te hago la proposición, pero no aspiro a convencerte. Yacoliev: Pecado mortal... ¡Mortal! Stogov: ¡Todos pecan! ¡Y tú quieres ser un santo! Te aburrirás de verte solo. Yacoliev: (Toma de nuevo la moneda, colocándosela en la palma de la mano. Luego mira fijamente a Stogov). Sí, si... Usted lo toma a broma. Lo que yo no comprendo es cómo ha venido usted a hablarme de un asunto así, sin conocerme. Stogov: (Deteniéndose, dueño de si). Con alguien tenía que tratarlo. Alguno había de ser el primero. He visto que eres pobre, que llevas una vida miserable, y, claro, he comenzado por ti. Yacoliev: ¿Y no tiene usted miedo? Stogov: ¿De qué? Yacoliev: (En voz baja). ¿Y si yo lo denunciase a la policía? Stogov: ¿Denunciarme? ¿Por qué motivo? Yacoliev: Hace tiempo que andan buscando una banda de monederos falsos. Stogov: Lo sé. (Casi pegado a Yacoliev ¿Y qué adelantarías con ello? ¿Qué le ibas a decir a la policía? ¿Y si el oro es legítimo, auténtico, oro de ley? Yacoliev: (Saltando de la silla). ¿Cómo? ¿Cómo?... Pero ¿cómo puede ser eso? Entonces ¿para qué?... Stogov: (Misterioso), ¡Ah!... Yacoliev: Pero... si la moneda es buena, ¡entonces...! Stogov: ¿Entonces, ¿qué? Yacoliev: (Supersticioso). Que es usted el mismo diablo. Stogov: No llego a tanto; pero, en fin... Yacoliev: (Desconfiado). ¿No será usted un agente de policía? Stogov: (Separándose). Contigo es inútil hablar. Yacoliev: (Alarmado). Aguarde, aguarde. Óigame. Diga la verdad... ¿Cómo puede hacerse una cosa sin saber la verdad? Porque hay que saber la verdad. (Stogov lo mira interrogante y calla). Además... si Dios no admitiese el pecado, los hombres no pecarían. ¿Es cierto? Stogov: (Bruscamente). No sé... lo único que sé es una cosa. (De repente). ¿Te acuerdas de Datchenco? Yacoliev: (Asustado). ¿Yo? Perdón... ¿Qué Datchenco? Stogov: ¡Caramba, qué mala memoria! Datchenco, el que robó en el Museo de Kiev un monetario antiguo. ¿No te acuerdas? Estaba en casa de la Baroba. Y la Baroba... Yacoliev: (Confuso, amedrentado, sonríe estúpidamente, restregándose las manos). ¡Ah, ya! Va... Ya... Entonces usted es, realmente... Comprendido. Pero, bueno. ¿Por qué hace usted esto conmigo? Si Datchenco es realmente amigo de usted, debió usted empezar por ahí... ¿Es su amigo? ¿Es usted policía, o no? ¿A qué este juego?... Stogov: (Encendiendo un pitillo). Hay que poner a prueba a los hombres... Se trata de un asunto muy serio. Yacoliev: (Aterrado). ¡Bien!... Entonces, esto quiere decir... que me tiene usted en sus manos... Que estoy entre la espada y la pared... Stogov: Y es curioso ver cómo un hombre, entre la espada y la pared, se retuerce, se pliega... Curiosísimo... Yacoliev: Yo no me he metido en estas cosas más que una vez... Stogov: A mí me es igual una que ciento. (Se sienta a la mesa y empuja con el codo la moneda hacia el toco de claridad de la lámpara). Yacoliev: Me he metido por los demás. Por mi hijo. Hice mal por hacer el bien. Dios es bueno y sabrá perdonarme... Stogov: Pues claro... ¿Por qué ha de castigarte a ti, cuando perdona a los demás? Yacoliev: Lo toma usted a broma. Stogov: Nada de bromas. (Va hacia la cocina). Yacoliev: (Detrás de él). Permítame... Mientras no pongamos las cosas en claro, ¿cómo he de decidirme?... ¿Quién es usted?... Esto es lo primero. (Sigue hablando con Stogov y ambos desaparecen en la tienda). Por la escalera desciende Glinkin, con unos papeles en la mano. Se acerca a la mesa, deposita los papeles, saca un pitillo y murmura: "¡Gentuza! ¡Canalla!" Sin mirar, busca en la mesa fósforos, ve la moneda de oro, la toma, hace el gesto de colocarse un monóculo, se deja caer en la silla, extiende las piernas, examina otra vez la moneda: "¡Extraordinario! ¡Extraordinario!", y se la guarda en el bolsillo. La saca otra vez, sonríe y vuelve a murmurar: "¡ExM traordinario! ¡Fabuloso!" Salen de la cocina Yefimov y Lusghin. Glinkin hace como que se afianza el pitillo y se oculta la moneda en la boca. Lusghin: (Como si lo provocase). Y los hijos también se apellidarán Yefimov... Yefimov: No hay necesidad... los hijos no son necesarios. Lusghin: ¡Caray! Que no son necesarios... ¿Qué sería el mundo sin hijos? ¡Ja, ja!... Yefimov: Cuando todos mis antepasados, en todas sus vidas, no han sabido distinguirse en nada; cuando no pudieron imponerse ni hacerse notar en la menor cosa, y encima me han hecho un hombre incompleto, por decirlo así, yo, ser racional, protesto contra tanta vacuidad, y no queriendo propagarla, tengo el deber de no procrear hijos... Glinkin: Parece que está en una asamblea. Lusghin: ¡Ja, ja, ja! ¡No procrear!... ¡Estupendo! Glinkin: Realmente, hombres insignificantes hay demasiados. Yefimov: El hombre, en general, es una cosa inútil. Lusghin: (Serio). Pero si no hay hijos, ¿para quién ha de ser la herencia? ¿Para quién? Yacoliev: (Lo mira preocupado). Yo en la herencia creo poco, la verdad. Porque a mí que no me digan... ¿Es posible que no aparezcan los herederos? Lusghin: Los busco día y noche, durante dos años... Y no aparecen... Glinkin: No olvide usted que mis antepasados son ingleses: los Glenkwan... Puede ocurrir que alguno de ellos emigrase a América, y allí... Yacoliev: (Mirándolo de hito en hito). ¡Embustes! ¿Ingleses, franceses? No creo en ellos. Glinkin: No consiento que me desmientas. Lusghin: Vamos, señores, vamos... Glinkin: Y la herencia, ¿es en dinero o en fincas? Lusghin: En fincas, en fincas... Bueno, también hay en dinero... Pero poco. Ochenta millones. Silencio... Quietos... ¿Quieren ustedes ver la herencia? Aquí está la herencia. (Ríe, describiendo un gran círculo con la mano). Glinkin: ¡Qué buen humor! ¿Jugamos una partidita? Yefimov: Pero falta el cuarto. Glinkin: No importa... Que juegue el que da. Así no descansamos ninguno y es mejor... Todos con jaqueca. Mientras hablan, Lusghin, curioseando por la estancia, contempla en el espejo su imagen. Esto lo asusta. De un salto atrás, sujetando en el pecho la cartera. Pero insistiendo en la visión, comienza a reír y la amenaza con el puño. Lusghin: (Viendo que el espejo le devuelve las muecas) ¿No querían el cuarto? Ahí lo tienen. Glinkin: Poco ingenioso, amigo mío. Lusghin: (A Glinkin). ¿Usted es persona de fiar? Glinkin: (Ofendido). Señor mío. Esa pregunta... Lusghin: (En voz baja). ¿Ha estado aquí un sujeto que se parece a mí? Glinkin: (Desconcertado). No lo he visto. Pero ¿existe de veras ese sujeto? Lusghin: (Campechano). Uno hay. Glinkin: (Insinuando una sonrisa). Es difícil parecerse a usted. Lusghin: Mucho. Dificilísimo. Pero él lo sabe. ¡Vaya si lo sabe! Yefimov: (Mirándose en el espejo, mira fuego a Lusghin). Continuando la conversación, le diré: "Cada hueva de pez quiere ser pez". Lusghin: (Muy atento). Me parece justo. Yefimov: Y quiere ser no un pez cualquiera, sino lubina. Lusghin: (Extasiado). Justísimo. No tiene más que hacer así. (Corta el aire con la mano). Yefimov: (Desdeñoso). Son bromas, que sabe todo el mundo. Lusghin: (Dándole con el codo). ¡Bromas! Entonces, ¿por qué lleva usted una corbata tan extraordinaria? ¿Por qué? Entran corriendo Dunia y Claudia. Claudia, huyendo del marido, hace una seña a Dunia y la habla al oído. Yefimov mira amenazante a su mujer. Lusghin va a la cocina y se vuelve. Glinkin lo sigue, pero luego se detiene. Dunia: Buenos días. ¿Cómo anda el cuento de la herencia? (Lusghin ríe), Yefimov: (A Claudia). ¿Te has divertido mucho en la novena? Glinkin: Claro. Una novena de largo metraje, ¿eh? Claudia: Bueno, sí... He estado en el cine. ¿Y qué? Yefimov: Dijiste que ibas a la iglesia. Dunia: Y yo me la he llevado al cine... Ya está. M Á X I M O G O R K I 56 Lusghin, preocupado, mira a todos y se pone a contar con los dedos. Glinkin: ¿Qué, jugamos la partidita? Dunia, ¿quieres probar fortuna? Dunia: Hombe, sí... Esgaciada en amoes... Vamos... Se van todos a la cocina. Claudia toma el samovar y va tras ello. Sale de la cocina Polina Ivanovna. Claudia: (A Polina). ¿Adónde te has metido? Hace una hora que terminó la novena. Polina: Fui a dar un paseo. Claudia: ¿Tú? Eso sí que es la gran novedad. Polina: ¿Está en casa mi marido? Claudia: Sí, en la tienda; con el inquilino del gabinete. Polina atraviesa la escena, se detiene junto a la ventana, de modo que no se te ve. Claudia va a la alacena y saca la tetera, tazas, azúcar, etc. Polina. ¿Estás disgustada? Claudia: Natural. Un marido con cara de vinagre. Estoy hasta la coronilla de todos... Míralos... Van siempre en cuadrilla, como bandoleros. Tú también tienes una cara. Polina: Me siento mal. Estoy triste. Claudia: Motivos para estar alegre, ni tú, ni yo, ni nadie en esta casa. Pues, sin embargo, ahí los tienes, divirtiéndose como locos. Polina: También yo me divertiría... ¡Ojalá! Claudia: Pues hija, ¿para cuándo lo dejas? ¿Para la vejez? Anda y no seas tonta. Aprovéchate. Hazle cara al primero que se presente, tonta. Polina: ¿Es que para nosotros no existe nada fuera de eso? Claudia: ¿Fuera de qué? Naturalmente. Fuera del hombre, no existe nada para la mujer... Polina: (Para si). Disimular... Temblar... Claudia: (Furiosa). Pues no disimules, no tiembles, ea. Plántate de una vez... ¡Digo, y con el marido que tienes! Con ese genio... Y esa pinta. Soy yo, que lo tengo más joven, y me divierto lo que puedo. Natalia y Kemskoi descienden la escalera sin ver a Polina, que está oculta bajo el hueco. Kemskoi: ¿Estará pronto el té? Claudia: En seguida. Kemskoi: ¿Y si lo sirvieras en el jardín? ¿Eh? Claudia: ¿Por qué no? (Va a la cocina, de donde salen voces de juego: "¡Arrastro!" "No tengo. "Cuatro triunfos", etc.). Kemskoi: (Haciendo un gesto de disgusto). Lo dicho. Una taberna indecente. No falta más que el organillo y el canario. Bochornoso. ¡intolerable! Tu madrastra no tiene ni cabeza ni corazón... Nada, nada. Antes no había mujeres así.. Tu madre, por ejemplo... ¡Oh! Tú, Natalia, te pareces mucho a tu madre. Natalia: Sí, marqués. Me lo ha dicho usted muchas veces. Sé que mi madre era en el físico muy parecida a como soy yo... Pero de otras cualidades no me ha dicho usted nunca nada. Kemskoi: Tenía mucho talento, ¡mucho! Natalia: También nos parecemos en eso. Pero, bueno, vamos a ver: ¿por qué quiere usted casarme con Glinkin? Kemskoi: Te lo he explicado muchas veces. Para que seas noble. Natalia: ¿Y cree usted que ser noble me quita el sueño? ¡Vamos, hombre! Kemskoi: Pero ¿sabes? Es preciso dar a la vida elevación, distinción. (Se separa). Pero ¿qué olor es éste? Un olor.... ¡sí, claro!, a tabaco, a naipes, a taberna, a casa de vecindad, ¡a demonios! Natalia: Bueno, no se sofoque y vámonos al jardín a tomar el té y a charlar. Ande, que yo le llevaré el gorro. (Sube por él). Kemskoi va a la cocina. Polina, en pie ante la ventana, quita las hojas secas del jarrón. Natalia desciende con el gorro, y Polina, al verla, sale de su escondite y la abraza. Natalia: ¡Caramba! ¿Qué te ocurre, madrastrita? Polina: Nada... Que estoy muy triste... No sé... Natalia: Yo sí lo sé. Me abrazas porque no tienes a quién abrazar más que a mí. Y precisamente porque me abrazas, voy a reñirte. Polina: (Acariciándola). ¿Ah, sí? ¿Pues qué ocurre? Natalia: Ocurre que por culpa tuya... Fíjate... Tú me haces pensar en tus cosas, cuando no sirvo ni para pensar en las mías. ¿Sabes por qué te pasa lo que te pasa? Porque no estás contenta de ti misma. (Se separa, echa a andar y se vuelve a Polina). Claro que yo tampoco estoy contenta de mí misma... Hoy, por ejemplo, es una ridiculez; tengo ganas de llorar... ¡Fíjate!... ¡Llorar yo! ¿Qué te parece? Polina: Que no te entiendo. Natalia: (Cambiando el tono de improviso). ¿Te gusta Stogov? Pollina: (Rotundamente). No. Claudia entra por servilletas y sale mirando a hurtadillas a Polina. Natalia: (Sorprendida). ¿Que no te gusta? Polina: (En voz más baja). No. Natalia: (Escrutándole el semblante). Pues a mí me Interesa. Tiene una audacia, un no sé qué... Parece un actor americano. Voy a coquetear con él, madrastrita. (La abraza). ¿De modo que no te gusta? Polina: No. De veras que no. Pero no debes coquetear con él, créeme. Natalia: ¿Por qué? Polina: Porque no. Natalia: Jesús, cuánto misterio. Bueno, pues mira. ¿Para qué crees que tengo estos ojos? ¿Eh? Pues estos ojos, ¿sabes?, me dicen que ese hombre y tú sois antiguos amigos. ¿Sí o no? Pollina: (Asustada) ¡Ah, no, no, no! Te equivocas. No, no, no. Natalia: Mientes. (En voz bajo, confidencial). Fue el primero, ¿no? Polina: (Retrocediendo). No debes preguntar esas cosas... Y ahora menos. Natalia: ¿Por qué ahora menos? Polina: Chist. Lusghin entra en la cocina y ríe en silencio examinando una moneda de oro. Poco después aparece Yefimov, malhumorado, en el umbral. Natalia: (Acercándose a Lusghin, da la manta de Kemskoi a Polina). Polina, lleva la manta al padrino. Está en el jardín. (A Lusghin). ¿Por qué me huye usted? ¿Se puede saber? Con la famosa herencia despertó mi curiosidad y ahora me huye. Eso no se hace. Lusghin juega con la moneda ante los ojos de Natalia. Después cambia el ceño, hace un gesto raro y tararea la canción de la ópera Demonio: "E sarai regina del mondo..." Natalia: (Riendo). Todo eso está muy bien. Pero vamos a ver: ¿soy o no soy yo la heredera? Lusghin: Usted es un ángel. Natalia: De veinticuatro años ¿Y qué? Lusghin: Usted es una mujer extraordinaria. Se parece mucho a... Natalia: No me parezco, no... No me parezco absolutamente a nadie. Lusghin: (Cantando). E sarai regina del mondo... ¡Heredera! Yefimov: (interviniendo). Permítame ¿Y las pruebas? ¿Dónde están? Natalia: ¿Qué pruebas? Yefimov: Las de la herencia. ¿Y si el heredero soy yo? Natalia. (Tomando del brazo a Lusghin). Vamos al jardín y hablaremos. Lusghin camina a brincos. Vuelve a Yefimov y le hace guiños amigables. Yefimov permanece impasible. Glinkin: (Viene al encuentro de Natalia, la mira enojado y dice a Yefimov, por Lusghin). Ese payaso me ha ganado un dineral. Yefimov: Ya, ya. También yo he perdido. Oiga. ¿Es verdad que a lbsen le erigieron un monumento en vida? ¿Y por qué? ¿Por haber escrito Casa de muñeca? ¿Esto es, por predicar a las mujeres que se escapen de sus maridos? Glinkin: (Se detiene ante la mesa, levanta la pantalla y mira). Usted ignora la historia de la humanidad... Las mujeres se escapan siempre de sus maridos. Yacoliev: (Entra frotándose las manos, seguido, como de una sombra, de Polina). ¿Por qué no te vas al jardín a tomar el té? Allá están Lusghin y Kemskoi... ¡Vaya un par de bromistas! (Saca el reloj, lo mira, hace un gesto de rabia, gruñe). Me ha engañado. No viene. (Amenazando con el puño hacía la ventana). ¡Como yo pueda...! Polina: (Acercándose). Tengo que hablarte. Yacoliev: (Estremeciéndose). ¿Por qué me sigues como un perro? Polina: Porque necesito que hablemos. Yacoliev: (Mira nuevamente el reloj). Sólo tres minutos. Polina: (Con amargura). ¿Ni uno más? Yacoliev: (Mirándola cejijunto). No tengo tiempo. He de irme en seguida. Polina: Tú eres mi marido. Yacoliev: (Inquieto). ¿Y qué? Polina: Tienes que responder por mí. Yacoliev: (Más inquieto). ¿Responder? ¿Ante quién? Polina: Ante Dios y ante los hombres. Yacoliev: (Tranquilizándose). Ante Dios, bien. Pero ante los hombres... ¿Y la policía? (Alarmado súbitamente). ¿Qué has hecho? ¿Algo con la Baroba? Idiota, más que idiota. ¿No te lo tengo dicho que esa mujer es la perdición? Polina: No he hecho nada con la Baroba ni con nadie. Pero ese inquilino del gabinete... Yacoliev: (Dando un puñetazo en la mesa). Te guardarás ni de acercarte a él. ¿Me entiendes? Ni de acercarte. Y lo mismo Natalia que tú. Tengo necesidad de ese hombre. Hazte cuentas que no lo has visto. Para ti no existe. (La aferra por los hombres). ¿Me entiendes? Polina: (Rechazándolo con suavidad). Bueno, sí, lo que quieras...; pero ayúdame en este trance. Yo he vivido sin verme a mí misma, como en una cárcel... Tengo miedo... Yo no puedo ver a ese hombre. ¡No puedo verlo! Yacoliev: (Estupefacto en su excitación). ¿Qué significa lo que dices?... No entiendo, no entiendo. (Como iluminado por una idea). ¡Ah!... ¿Te habrás enamorado, maldita? Tan de repente... En ocho días... Polina: (Enérgica). ¡Qué enamorarme!... No lo quiero, no... Pero dile que se vaya... Que no me perturbe... Que no me atormente... Sería capaz de matar... Yacoliev: (Espantado). ¿A quién? ¿A mí? Polina: No, a él... A mí misma... Compréndelo. El ha sido mi primer dolor... Yacoliev: ¿Tu primer... qué? ¡Ah! (Se hallan frente a frente los dos, separados por la mesa. Yacoliev, apoyándose con ambas manos en el borde, se encara con Polina; sus manos tiemblan de tal modo, que se oye el tintineo del globo de la lámpara). Ha sido tu primer amante... ¡Ahora comprendo! ... Ahora me explico por qué tú... (Se pierde; no sabe qué decir. Los celos seniles luchan en él con la avidez de dinero; al cabo, tras un esfuerzo, se rehace). Tú debes odiarlo... ¡O-di-ar-lo!, ¿entiendes?... ¿Fue él quien te abandonó? ¿Sí?... ¡Habla! Polina: Lo odio... Lo odio, que me da miedo... M Á X I M O G O R K I 66 Yacoliev: Aguarda. ¿Qué hace? ¿De qué vive? ¿Es un policía? ¿Sí?... ¿Es un ladrón? Polina: No sé... Era cajero en una compañía de seguros... Yacoliev: (Calmándose). ¿Y desfalcó, no? ¿Lo prendieron? ¿Lo procesaron? Polina: No sé. No sé... Yacoliev: ¡Un ladrón! ¡Claro! ¡Segurísimo que es un ladrón! ... Polina: No tengo a nadie más que a ti. Ayúdame Yacoliev: Ese hombre no se acercaría a ti si tú no le hubieses dado alas... Y tú, mosquita muerta, ¿quieres preparar el terreno para luego poder decir: "Yo lo dije, yo te avisé"? ¿Ah, sí? Pues conmigo no te sirve el truco... Conmigo, no... (Furibundo). ¿Te acuerdas de quién eres? ¿Te acuerdas de dónde te saqué? Te saqué de la cárcel, del fango, ¡perra! Polina: (Aterrada). ¿Por qué me injurias? Debes ampararme... Dios me ha entregado a ti... Yacoliev: ¡Deja estar a Dios, perdida! Dios no es un estúpido... El estúpido lo soy yo... Natalia: (Entrando). ¿No se dejó aquí el padrino la pitillera? (Ninguno de los dos responde). Padre... Hoy nos peleáis sin hablar... por señas... (Va hacia la escalera. También Polina se dispone a irse). Yacoliev: ¡Quieta! ¿Adónde vas? Polina: No puedo... Yacoliev: Déjate de trucos... y procura que no se entere nadie de esto. ¡De lo contrario!... (No sabe qué decir). ¿Entiendes? (Levanta la mano como para golpearla). Polina: (Retrocede). Dios te perdonará. Pero yo, no. Yo no podría. No podría... Yacoliev: (Amenazándola con el puño). ¡Calla! Natalia: (Baja con la pitillera). Estaba en su cuarto. ¿Qué, ha comenzado la disputa de costumbre? ¿Qué pasa hoy que no gritáis?... Yacoliev: ¡Tú, vete!... ¡Largo! Natalia: "Temblando de terror, la muchacha desapareció tomo una sombra". Yacoliev: (Presuroso, saca el reloj, lo mira cejijunto y habla con ira). No me envolverás en tus trucos, no... Quieres descargar sobre mí tus culpas, ¿eh? Decir que caíste porque yo no te amparé a tiempo... ¡Vamos!... Cada palo aguante su vela... Para eso debes tener conciencia y juicio. Polina: Juicio, no; pero conciencia sí que tengo... Yacoliev: ¡No hablemos más!... Polina: (En voz baja). Pero será preciso... Yacoliev: De sobra sé lo que es preciso. (Sale gruñendo). Polina: (Va a la ventana, como ciega, arrastrando los pies, vacilante; de repente da un salto atrás). ¡Oh! Stogov: (A la ventana). ¿Te asustaste? (Penetra en la estancia por la ventana). Pues tranquilízate... Polina: (Acercándosele). ¿Has redondeado el negocio? ¿Me has comprado... ? Stogov: Tu marido es un desconfiado; pero además es un imbécil... Grita, ruge, amenaza contra mí, y yo estoy ahí, en la ventana. Oye, ¿y ese Lusghin de la herencia? ¿Y ese Yefimov, que anda siempre espiando a todo el mundo?... Polina: (A media voz). ¡Te odio! ¡Te aborrezco! Stogov: ¡Salud! Si ello te sirve de consuelo, ódiame... Pero escucha, Polina: ¿quieres que meta en la cárcel a tu marido? (Polina permanece inmóvil y en silencio. Stogov se sienta a la mesa, volviendo el rostro a la ventana). Te advierto que si no lo encarcelo yo, lo encarcelará otro cualquiera; por ejemplo, ese Lusghin, que me parece un policía. Polina: ¿Y tú? ¿Qué eres? (Stogov se encoge de hombros y enciende un pitillo). ¡Pensar que has sido un hombre honrado! ¿Lo eres? Stogov: Sí y no. Más bien no. Polina: Lo eres... Lo sé... Stogov: Se comprende que tú prefieras haber sido el amor de un hombre honrado... Naturalmente. Polina: (Con tímida esperanza). Y acaso queda en ti aún... Stogov: No queda nada. ¡Nada! Polina: ¿Por qué hablas así? Stogov: No es por arrepentirme delante de ti. Entre tú y yo no hay necesidad... Polina: Entonces, ¿qué quieres? ¿Por qué vienes? Stogov: Porque soy un idiota... ¿Quieres saber de lo que se trata? Bueno, pues óyelo: yo creí que vivías tranquilamente con Yacoliev, sin amor, pero en paz. Pero llevo aquí dos semanas, y he visto lo que he visto y me das lástima... Polina: No lo creo. Stogov: Si no lo crees, allá tú. Pero te advierto que hay motivos más que sobrados para que vayáis todos a la cárcel... ¿No sabes que Yacoliev es un encubridor de ladrones? ¿Que entre él y la Baroba...? ¿No lo sabes? (Polina se sienta y permanece silenciosa, con la cabeza baja). ¿Crees que se casó contigo por piedad? Se casó porque te destinaba a cimbel de sus latrocinios, ¿comprendes? Polina: (Obsesionada, sin oírle). Tú has dicho que tienes conciencia... Lo has dicho aquí, hace poco. Stogov: Me equivoqué. (Pasea de un lado a otro). Polina: Mírame... Stogov: (Sin mirarla). Con que... ¿quieres que meta preso a tu marido? Polina: (Sonriendo burlona). ¿Y que yo me vaya contigo, no? ¡Ah, no! ¡Eso, nunca! ¡Nunca!... Stogov: No he pensado en semejante cosa. (Pausa). Polina: (Lo observa y dice en voz baja). ¿Qué no has pesado? Entonces, ¿a qué vienes? ¿Qué buscas aquí? Stogov: No quisiera que tú volvieses a la cárcel... Polina: (Indignada). ¡Mentira!... Todo eso es mentira... Tú vienes buscando otra cosa... Stogov: (Alarmado ante los gritos). No grites así... Habla más bajo. Natalia: (Acompañando a Kemskoi, que viene del jardín muy arropado en su abrigo). Vamos, marqués... No es para tanto... Cada uno tiene su profesión, su oficio... Es buena gente. Kemskoi: ¡Buena gente! Pero, hombre, ¿quién es ese Yefimov, que vende una máquina de coser cada tres meses? ¿Y ese (Por Stogov) que ha inventado una liga de metales din tener siquiera una retorta de ensayo? Natalia: Bien, pero es que la vida... (Sigue hablando con Kemskoi, al que acompaña hasta si habitación del entresuelo; al pasar junto a Stogov le dice rápida y en voz baja). Quédese Tenemos que hablar. Stogov: Obedezco. Polina: Me es igual todo. No le temo a nada ni a nadie. (Pausa). ¿Oyes? Stogov: Oigo. Yefimov: (Entrando). ¿Por qué está esto tan obscuro? Stogov: Probablemente, porque no hay luz. Yefimov: Hay que encenderla. Polina: No hace falta. Yefimov: (Sentándose a la ventana, iluminado por la luna). Ese idiota de Ivanov corteja a Dunia. Están en el jardín, tan románticos... Él, con sus actitudes de hombre guapo, irresistible... ¡Imbécil! (Nadie le habla). Pero ¿y si esos galanteos a Dunia fuesen por despistar? Oye, tú, Polina, ¿será eso? Polina: (En voz baja). Sí, es posible... Seguro. Yefimov: (Suspirando). Lusghin le ha ganado a Glinkin una moneda de oro. Y Glinkin, de dónde la ha sacado? Stogov: ¿Cinco rublos? Yefimov: Cinco. ¿Por qué? Stogov: No es mucho dinero. Yefimov: Admitamos. No será mucho. Pero ¿de dónde le ha venido a Glinkin una moneda de oro? Natalia: (Bajando la escalera). Yefimov, vete. Me molestas. Yefimov: ¿Cómo? Pero ¿qué dices? Natalia: Que te vayas. Que me molestas. ¿No lo oyes? (Enciende la lámpara) Yefimov: Me voy, sí... Eres inaguantable. Si no fuera por lo que es... (Sale. Natalia cierra tras si la puerta de la cocina, luego la ventana, luego la tienda, y mira en torno. Stogov la observa sonriendo irónicamente. Polina se levanta para irse). Natalia: No, Polina, quédate. Siéntate. Y usted siéntese también, Hipólito. Del apellido no me acuerdo. ¿Cómo es? Stogov: No hace falta. (Sigue en pie). Natalia: Habla usted siempre con misterio. Me pone los nervios de punta. Yo necesito saber quién es usted. Stogov: (Bromeando). Es extraordinario; todo el mundo quiere saber quién soy, menos yo... ¿Por qué quiere saberlo? ¿De qué le puede servir? Natalia: Acabemos. No es cosa de broma. ¿Quién es usted? ¿Qué hace? Stogov: Suponga usted que soy un detective, un agente de policía... Polina: ¡No lo creas! Natalia: Si no lo creo... Miente usted, respetable señor... Stogov: ¿Es posible? Natalia: Sí... ¡Tan posible! Seguro. Usted es un expendedor de moneda falsa. De monedas de oro falsas, ¿verdad? Y quiere usted comprometer a mi padre y a todos nosotros, ¿verdad? Polina: No es verdad. Eso no es verdad, Natalia. Te aseguro que no. Natalia: (Brusca). Y lo hace por ti, madrastrita. ¿No ha sido tu primer amor? Dilo... Polina: Lo ha sido. Pero no lo hace por mí, no... Yo de esto no sé nada ni entiendo nada. Sólo quiero una cosa: irme. (Se levanta para irse). Natalia: No puede ser. Siéntate. Stogov: Déjela que se vaya. Mejor. Natalia: ¿Por qué es mejor? Stogov: Ya lo verá usted. (A Polina). Vete, Polina. (Polina se va lentamente. Ambos la miran ir en silencio. Luego se contemplan el uno al otro varios instantes) Natalia. ¿Por qué le mandó usted salir? Stogov: Porque estoy harto. Natalia: ¿Harto de qué? Stogov: (Sin responder, saca el portamonedas y extrae de él cinco monedas de oro, que deposita en la mesa). Ahí tiene usted. Fíjese... Cuatro son buenas y una falsa. ¿Cual es la falsa? A ver si da con ella. Natalia: No quiero. Stogov: Pruebe usted. Natalia: ¿Para qué? Si todas son falsas. Stogov: Hablo en serio: una sola. Natalia: (Lo mira recelosa). No comprendo a qué viene todo esto. Le he preguntado a usted quién es, y aún no me ha respondido. (Cejijunta, examina las monedas, las pesa en la palma de la mano. Su espíritu polémico cede poco a poco lugar a una curiosidad inquieta. Está un poco irritada consigo misma, sintiendo haber perdido el tono superior de antes). No sé, no sé... Stogov: No la encontrará usted, de fijo. Yo mismo necesito algún tiempo. Es una labor portentoL sa... Y la hacen en la ciudad, no lejos de aquí, de esta casa. Natalia: (Dejando las monedas). Todas buenas o todas falsas... No sé... Stogov: ¿Ve usted? Unas veces se piensa que todas son buenas, quiero decir que no hay ninguna falsa. Pues fíjese: ésta es la falsa. Para distinguirla le hice una señal con el punzón. Véala. Natalia: (Tomando la moneda). Bueno sí... ¿Y qué? ¿A qué viene todo esto? Stogov: Había dos falsas, como ésta. Una se me perdió y cayó en manos de su prometido de usted, a quien se la ganó al juego Lusghin. ¿Sabe usted si Lusghin ha dicho que yo sea monedero falso? ¿Lo ha dicho? ¿Es que tengo yo aspecto de... ? Natalia: (Suspirando). ¡Ah, eso no; eso no!... Tiene usted porte de persona decente. Stogov: Impresión errónea, engañosa. Natalia: O es usted un soberano farsante. Stogov: He dicho la verdad: soy detective. Doy caza a los monederos falsos con sus propias monedas. Puedo, naturalmente, complicar a un inocente si quiero. Puedo provocar a los sórdidos, como su... Como Yacoliev... Porque supongo que usted sabe que no es su padre... Que su verdadero padre es Kemskoi. ¿No es cierto? Natalia: (Asiente con la cabeza). ¿Por qué me dice usted todo esto? Stogov: Usted es muy inteligente. Natalia: (Lo mira con curiosidad y miedo, como si mirase la sombra de la perversidad encarnada en un traidor del cine). Bien, supongamos que soy inteligente. ¿Y qué más? Stogov: Que debe usted ayudarme. Estoy un poco... embarullado. Yacoliev se merece todo lo malo que le ocurra. Pero, ¿y Polina? ¿Y usted? Sería un escándalo. Según parece, también Lusghin es un agente..., si no es un loco... Agentes y ladrones se juntan siempre... Natalia: (Con voz baja). Siempre, no. ¿Cree usted que lo de la herencia... ? Stogov: Una estratagema para entrar en la casa y en las codicias. Natalia: Creo que se engaña usted. Stogov: Será difícil. Natalia: (Indignada). Nada de esto es natural. Todo lo que usted dice tiene apariencias de mentira. Stogov: Esa es la mejor prueba de que digo la verdad. (Señalando las monedas). No encontró usL ted la falsa. Lo mismo acaece con los hombres; el hombre verdadero se distingue del hombre falso sólo imprimiéndole el propio cuño. Pero el propio cuño los desgasta. Natalia: ¿Qué piensa usted hacer de Polina? Stogov: Nada. Pensaba... pero ya no pienso. Naturalmente que no quiero verla envuelta en ningún delito. Verá usted: lo que me ha ocurrido en esto es... Yo no adoro a la humanidad. Me ha hecho mucho daño muchas veces. Pero he llegado aquí. He visto a Polina, y... ¡qué sé yo!... Algo despertó en mí... ¿La conciencia? ¿La compasión? ¿Acaso lo que siente usted por esa herencia de Lusghin: la curiosidad? Natalia: No es nada de eso, no. No crea usted que soy tan niña. Además que usted no es un mal hombre. Stogov: Entonces no tenga prisa. Ya veremos. Natalia: (Levantándose). Pero ¿qué podemos hacer? Stogov: ¿Nosotros? (Sonríe). ¿Usted y yo? Natalia: Aunque sea así. Usted y yo. Stogov: Por lo pronto, habrá que ocultar a Polina. Ya buscaremos sitio adecuado. En cuanto a us ted, tengo mi plan. ¿Vendrá su prometido aquí pronto? Natalia: Tiene que venir en seguida, con la firma del juzgado. Stogov: Perfectamente. Voy a dejar aquí una moneda. (La deja en la mesa). ¿Quiere usted saber lo que va a ocurrir? Vendrá su prometido. Llegará a la mesa. Y... nada más... Usted obsérvelo. Obsérvelo. Yo me voy. Natalia: (Disgustada). ¿Dónde? Pero si no hemos resuelto aún nada... Además, ¿qué tiene que ver Glinkin en todo esto? Stogov: (Bruscamente). Usted obsérvelo. Yo no puedo decir más. Adiós. (Sale). Natalia, al verlo desaparecer, siente impulsos de llamarlo y corre; pero se detiene en seguida, irritada, haciendo un ademán desdeñoso. Luego se rehace, queda perpleja unos instantes, escruta la estancia y, atraída por la moneda, la toma de la mesa, examinándola entre cabeceos y suspiros. Al fin, acometida de escrúpulos, arroja la moneda en la mesa y escapa victoriosa de la tentación. Yacoliev: (Tras unos instantes asoma a la relojería un rostro ebrio, sarcástico y guiñador. Limpiándose con el revés de la mano el último trago, prorrumpe en una risilla ahogada, que lo va achicando, achicando, hasta que se queda en cuclillas, ríe que ríe). ¡Je, je, je, je!... La palomita picotea el fango... Huye, pero se deja aquí los arrullos... ¡Je, je, je, je!... (Avanza de puntillas, intentando reprimir el hipo alcohólico, temeroso de que al oírlo acudan. Llega a la mesa, coloca la moneda en la palma de la mano, y le hace guiños, como a una mujer fácil). Tú y yo, ¿eh? Nos entendemos. ¿Qué me importa que seas buena o falsa? ¿Y qué te importa a ti que yo sea honrado o criminal? Tú callas, y yo... punto en boca. ¿Entendidos? Pues entendidos. (Arrecia el hipo y se amedrenta escuchándolo. Súbitamente le acomete una gran pavor; arroja la moneda y huye, a grandes zancadas, de puntillas. Cuando llega a la puerta de la tienda, viendo que no hay nadie, se rehace). ¡Diablo! ¡Qué miedo tan heroico! Creí que venían. La paloma se fue, pero ahora vendrá el palomo. ¡Chist!... ¡Chist!... Para la blancura está el fango. (Torna a reír hasta desternillarse). Telón
|
СЦЕНА ВТОРАЯ
Вечер. В комнате скучно прибрано: она приняла нежилой, неуютный вид. Из открытой двери магазина слышно торопливое разнозвучное тиканье часов. Шум, - запирают дверь с улицы. Выходят ил магазина - Стогов, с папиросой в зубах, Яковлев, в руке ключи, - взволнован, суетлив, оглядывается, говорит негромко.Я к о в л е в. Никого. Никого нет. Жена с племянницей в церковь пошли, дочь с крёстным - гулять. (Стогов бесшумно ходит, молчит. Яковлев вопросительно, тревожно.) Так - как же, а? С т о г о в (небрежно). Решайте. Я к о в л е в. Опасное дело... С т о г о в (так же). Опасное. Я к о в л е в. А работа - отличная! С т о г о в. Отличная работа. Я к о в л е в. Дайте ещё раз взгляну. (Стогов, не останавливаясь, бросил на стол золотую монету.) Я к о в л е в (разглядывает монету в лупу, руки трясутся). Вот оно жёлтенькое... Имя ему - зо-ло-то. Три удара - слово. Добро и зло в нём... и счастье... а? Всё зависит от того, как взять. Ведь если подумать... С т о г о в. Жизнь - коротка, думать не стоит. Я к о в л е в (мечтает). Кума моего, Кемского, я бы - в шею... Зятя наречённого, навязанного им, - в шею... С т о г о в (усмехаясь). Дочь обеспечите. Я к о в л е в. С деньгами много добра можно сделать. С т о г о в. Граммофон купить можно. Автомобиль... (Позёвывает.) Я к о в л е в. Я бы дрозда певчего купил, тут один парикмахер дрозда продаёт. (Вздохнул.) Замечательный дрозд - два года любуюсь им. Сказочная птица! (Положил монету на стол.) Да... но людей обманывать - грех. С т о г о в (равнодушно). Дело - ваше. Я предложил, а уговаривать не стану. Я к о в л е в. Грех... С т о г о в. Все люди грешат, только вы хотите быть праведником. Скучно будет вам, одиноко будет. Я к о в л е в (снова взял монету, взвешивает её на ладони. Пристально смотрит на Стогова). Н-да... Шутите вы... Непонятно вы шутите. И как это вы сразу начали говорить со мной о таком деле? С т о г о в (остановился, спокойно). Да ведь когда-нибудь, с кем-нибудь надо же было мне начать этот разговор. Вот, я вижу - человек вы бедный, живётся вам трудно, - ну, и начал... Я к о в л е в. И - не боитесь? С т о г о в. Чего же? Я к о в л е в (тихо). А вдруг я полиции объявлю? С т о г о в. Вы? Зачем же? Я к о в л е в. Фабрикантов этого товара здесь давно ищут. С т о г о в. Да? (Подошёл вплоть к Яковлеву.) Что же вы скажете полиции? Свидетелей беседе нашей - нет. А золото, может быть, настоящее. Я к о в л е в (подскочив на стуле). То есть... как? Как же это настоящее? Позвольте - зачем же тогда?.. Удивляюсь я... С т о г о в. Удивляться - занятие пустое... Я к о в л е в. Но если монета настоящая, тогда, значит... С т о г о в. Что же тогда? Я к о в л е в (сел). Вы - вроде дьявола! С т о г о в (вздохнув, усмехаясь). Э, нет, куда мне. Я к о в л е в. А... а вы - не агент полиции? С т о г о в (отходя от него). С вами говорить бесполезно. (Идёт к двери в кухню.) Я к о в л е в (тревожно). Подождите, постойте... О, господи!.. Послушайте, - ведь мне хочется правду знать! Как же дело делать, не зная правды? Правда - нужна? (С т о г о в смотрит на него вопросительно, молчит.) Я к о в л е в (жалобно). И... и потом: ведь если б господь не допускал греха, так люди не грешили бы? Не грешили бы, а? С т о г о в (грубовато). Этого я не знаю. А знаю вот что: вы Кирова помните? Я к о в л е в (испуган). Я? Позвольте! Какого? Кто это? С т о г о в. Лицо известное. Музей в Нижнем Новгороде обворовал, старинные монеты - помните? Он у Бобовой на квартире жил, - забыли? А Бобова краденое принимает, это вы должны знать, вы же сами подделываете для неё старинные вещи. Я к о в л е в (растерялся, испуган, усмехается, потирает руки). О-о... да, вот как? Значит, вы действительно?.. Ага! Зачем же эта игра со мной? Вы бы прямо сказали... если Киров - приятель вам? Приятель. Или вы?.. Вы агент? Зачем игра эта? С т о г о в (закуривая новую папиросу). Надо испытать человека... Дело серьёзное. Я к о в л е в. Ну, что ж? Значит я - в руках у вас? С т о г о в. И любопытно видеть, как человек, прижатый в угол, извивается, изгибается... Я к о в л е в. Я согрешил один раз... С т о г о в. Мне всё равно - один или одиннадцать. (Он сел к столу и, незаметно для себя, засунул локтем, монету под кружок из клеёнки, на котором стоит лампа.) Я к о в л е в. Я на грех шёл для других, для дочери... На худое ради хорошего... Господь тоже добр... Он меня не накажет. С т о г о в. За что же наказывать вас, если вы грешите ради других? Я к о в л е в. Шутите вы! С т о г о в. Нет. Я шутить не умею. (Идёт к двери в кухню.) Я к о в л е в (за ним). Позвольте... как же мы решили? Кто же вы будете? Ведь нельзя же так... поговорили - а конца нет... (Ушли. С лестницы идёт Глинкин, - в руках бумаги. Подошёл к столу, бросил бумаги, вынул папиросу. Бормочет: "Хамство... Хамы". Не глядя, ищет на столе спичек, нащупал монету, взял её, делает такой жест, как бы вставил монокль в глаз, развалился на стуле, вытянув ноги, осматривает монету. "Странно... Гм... Очень странно..." Прячет монету в карман. Снова вынул, улыбаясь разглядывает. "Замечательно". Из двери в кухню - Лузгин и Ефимов. Глинкин, как бы поправляя папиросу, торопливо сунул монету в рот.) Л у з г и н (как бы поддразнивая). А дети-то, дети - тоже Ефимовы будут, - Ефимовы... Е ф и м о в (решительно). Детей - не надо! Л у з г и н. У-у-у - не надо? Е ф и м о в. Если все мои предки ничем в жизни не отличились, не могли себя поставить заметно и меня сделали, так сказать, невидимым, то я, человек рассуждающий, протестую против своей пустой природы и, не желая распространять её далее, обязан не родить детей. Г л и н к и н. Вы точно прошение читаете! Л у з г и н. Так - так - так... Не родить? Г л и н к и н. Да, незначительные люди - лишние. Е ф и м о в. И вообще человек - вещь ненужная! Л у з г и н (серьёзно). А кому же наследство? А? Наследство-то кому? Е ф и м о в (озабоченно смотрит на него). Не верится в наследство. Что же - наследники - находятся? Л у з г и н. Ищу. День и ночь всё ищу, всё думаю. Г л и н к и н. Не забудьте, что мои предки были англичане, Гленквэн. Возможно, что один из них переселился н Америку и там... Е ф и м о в (искоса взглянул на Глинкина). Врёте вы! Англичане французы - не верю... Г л и н к и н. Не смеете не верить! (Лузгину.) Наследство - в деньгах или в земле? Л у з г и н. В земле, в земле! И - в деньгах, да, да! И в деньгах. Шш! Молчок! Наследство - вот! (Смеётся, сделав руками широкий круг.) Е ф и м о в. Неубедительно. Г л и н к и н. Сыграем в преферанс? Е ф и м о в. Четвёртого нет. Г л и н к и н. С болваном. Е ф и м о в. К е м с к о й прогонит. Г л и н к и н. В кухне. Е ф и м о в. Это можно. (Пока они говорят, Лузгин, осматривая комнату, увидал в зеркале своё отражение. Это испугало его, он отскочил, прижав портфель свой ко груди. Но, всмотревшись в отражение, тихонько засмеялся, погрозил ему пальцем.) Г л и н к и н (Лузгину). В преферанс - хотите? Л у з г и н. Я? Хочу. Г л и н к и н. Только четвёртого нет. Л у з г и н (показывая в зеркало). А - вот! Вот он! Г л и н к и н. Ну, это неостроумно. Л у з г и н (Глинкину). Вы - честный? Г л и н к и н (гордо). Что за вопрос! Л у з г и н (тише). Тут не был эдакий... похожий на меня, а? Г л и н к и н. Не видал. Да разве есть такой? Л у з г и н (подмигивая). Есть - один... Г л и н к и н (усмехаясь). Трудно быть похожим на вас! Л у з г и н. Очень! Очень трудно! Но он - умеет! Он - может! Е ф и м о в. Кто? Л у з г и н. Есть такой. Е ф и м о в (серьёзно смотрит в зеркало, потом на Лузгина). Продолжая разговор, скажу: каждая икринка хочет быть рыбой... Л у з г и н (внимательно). Икринка - рыбой? Верно! Е ф и м о в. И даже не просто рыбой, а - щукой. Л у з г и н (восторженно). Верно! От этого и всё такое... (Разбалтывает руками воздух.) Г л и н к и н (пренебрежительно). Это - чепуха, и всем известно. Л у з г и н (толкнув его локтем). Чепуха? А зачем необыкновенный галстучек носите? А? Галстучек-то - зачем? (Отошёл к окну. Д у н я и К л а в д и я вбегают. К л а в д и я, увидав мужа, сделала гримасу, шепчет на ухо подруге. Ефимов, надув щёки, смотрит на жену. Лузгин, оглядываясь, идёт в кухню. Глинкин - за ним, но остановился.) Д у н я. Здравствуйте, господа! Вп'очем, я всех видела, кроме искателя наследников. Нашли? (Лузгин тихонько смеётся.) Е ф и м о в (жене). Весело было в церкви? Г л и н к и н. Сколько тысяч метров показывали? К л а в д и я. Ну да, была в кинематографе! Ну, что ещё скажешь? Е ф и м о в. Ты ко всенощной пошла... Д у н я. А я её утащила с собой... (Лузгин озабоченно разглядывает всех, считает на пальцах.) Г л и н к и н. Ну, идёмте играть! Дуняша - в преферанс хотите? Д у н я. Очень. Мне в картах - везёт. (Все идут в кухню. Клавдия, взяв с буфета самовар, - за ними. Из кухни идёт Полина.) К л а в д и я. Откуда? Всенощная давно кончилась. П о л и н а. Гуляла. К л а в д и я. Ты? Это новость! П о л и н а. Муж дома? К л а в д и я. Во флигеле у постояльца. (Ушла. Полина, медленно перейдя комнату, остановилась у окна около буфета. Её не видно с лестницы. Клавдия вошла, вынимает из буфета чайную посуду.) П о л и н а. Ты сердита? К л а в д и я. Муж... Уксус проклятый. Ох, как вы все надоели мне! Ходят, как ограбленные... На тебя тошно смотреть. П о л и н а. Мне, Клава, плохо, тяжело мне, грустно... К л а в д и я. Всем не весело, а - веселятся! П о л и н а. Ты думаешь, не улыбнулась бы я? Если б было чему! К л а в д и я. Кому, а - не чему. П о л и н а. Ах, как улыбнулась бы! Всей душой... Господи! К л а в д и я (передразнивает). Господи! Ну, и улыбнись какому-нибудь весёлому мужчине. П о л и н а. Кроме этого - ничего нет для нас? К л а в д и я. Кроме - чего? Конечно - нет ничего, кроме мужчины. П о л и н а. В прятки играть, дрожать от страха? К л а в д и я (гневно). И - подрожи! В прятки! Скажите, какая праведная! У меня, матушка, муж двуглазый, да - играю, а тебе - с кривым... (Наташа и Кемской идут по лестнице, они не видят Полину за буфетом.) К е м с к о й. Чай - скоро? К л а в д и я. Сейчас будет. К е м с к о й. Почему не в саду? К л а в д и я. Можно и в саду. (Ушла в кухню. Оттуда возгласы: "Черви", "Пики", "Две черви", "Трефы".) К е м с к о й (морщится). Трактир. Не хватает только балалайки и канарейки. Это ужасно. Вообще - ужасно! Мачеха твоя - ни ума, ни души ничего! Раньше таких женщин не было. Например - твоя мать, - о!.. Ты очень похожа на неё. Н а т а ш а. Да, маркиз, вы говорили мне это пятьсот шестнадцать раз и я знаю, что моя мать была женщиной, очень похожей на меня. О других её достоинствах вы, маркиз, ничего не говорите... К е м с к о й. Она была тоже остроумна. Н а т а ш а. Понимаю: ещё раз похожа на меня. А вот зачем вы хотите выдать меня замуж за Глинкина - не понимаю! К е м с к о й (недовольно). Я же объяснил: будешь дворянкой. Н а т а ш а. Это очень украсит меня? Я всё ещё не нахожу вкуса в дворянстве. Это - всё? К е м с к о й. Ну, знаешь... надо выходить замуж!.. (Раздражается.) Здесь пахнет этим... швейными машинами, постояльцами, глупостью... Н а т а ш а. Шш... Не буяньте. Идите в сад, кормить комаров. Идите, я вам плед принесу. (Бежит наверх. Кемской идёт в кухню. Полина, стоя у окна, ощипывает с цветка увядшие листья. Наташа сбегает с лестницы, неся плед. Заметила Полину, обняла.) Н а т а ш а. Ты меня любишь? П о л и н а (прижимаясь к ней). Да. Очень. Н а т а ш а. Почему? П о л и н а. Об этом не спрашивают. Н а т а ш а. Я обо всём спрашиваю. Ты меня любишь потому, что здесь больше некого любить, - пока. И за то, что ты любишь меня пока, до завтра, мне хочется обидеть тебя. П о л и н а (гладит её голову). Что с тобой? Н а т а ш а. Ты... плохо действуешь на меня! Ты заставляешь думать о тебе, а я и о себе думать не умею. Тебе никто не нравится, это потому, что ты сама себе не нравишься. Эх ты... (Отошла, остановилась.) Впрочем, я себе тоже не нравлюсь. Я сегодня печальна, как гитара... мне плакать хочется. Не всегда весело жить шутя, - вот до чего меня довели, до каких мыслей. Веселюсь, веселюсь, а может быть, я, как все, тоже невесёлая? А? П о л и н а. Трудно ты говоришь, - не понимаю... Н а т а ш а (другим тоном). Тебе нравится этот... Стогов? П о л и н а (резко). Нет. (Клавдия входит, взяла посуду, ушла, сердито взглянув на Полину.) Н а т а ш а (удивилась, подозрительно). Что это, как ты?.. П о л и н а (тише). Нет. Н а т а ш а (пытливо заглядывая в лицо её). Меня он интригует. Он похож на американского актера... в нём есть что-то, эдакое! (Щёлкает пальцами.) Я хочу пофлиртовать с ним. (Обняла Полину.) Так - не нравится? П о л и н а (тревожно). Нет, Ната, - право, нет! И не надо флиртовать, не надо, чтоб он тебе нравился! Н а т а ш а. Почему? П о л и н а (горячее). Не надо - поверь! Н а т а ш а. Почему так загадочно? Поля, у меня два глаза. (Показывает пальцами.) Два! И оба видят, что этот не милостивый государь - твой старый знакомый. Так, да? П о л и н а (испугалась). Нет! Ты ошибаешься. Нет! Н а т а ш а. А ты - врёшь! (Тихо, пытливо.) Это - он? Да? Тот, твой первый? П о л и н а (отступая от неё). Не надо спрашивать - не теперь... (Лузгин вошёл из кухни, беззвучно смеётся, разглядывая золотую монету.) Н а т а ш а. Почему не теперь? П о л и н а. Шш... Н а т а ш а (заметив Лузгина). Отнеси плед крёстному - он в саду. (Лузгину.) Вы что же, прячетесь от меня, а? Заинтриговали каким-то наследством и - прячетесь... Л у з г и н (играя монетой перед её глазами, посмеивается, затем лицо его странно изменяется, он отступает и поёт визгливо из "Демона"). "И будешь ты царицей мир-ра-а..." Н а т а ш а (смеясь). Это - смешно, однако этим не проживёшь! Нет, вы мне скажите: наследница я или нет? (Ефимов мрачно смотрит на них из двери кухни.) Л у з г и н. Вы - ангел! Н а т а ш а. Двадцати трёх лет. Ну-с? Л у з г и н. Вы - замечательная! И похожи... Н а т а ш а. Нет, не похожа. Довольно! Ни на кого не похожа! Л у з г и н (поёт). "И будешь ты царицей..." Е ф и м о в. Позвольте! А где доказательства? Н а т а ш а. Какие? Е ф и м о в. Может быть, наследник - это я? Н а т а ш а (взяв Лузгина под руку). Идёмте в сад, там вы мне расскажете о наследстве... (Лузгин идёт, подпрыгивая, обернулся, подмигнул Ефимову, тот смотрит вслед им, стоя неподвижно.) Г л и н к и н (входит навстречу Наташе. Неодобрительно осмотрел её. Ефимову). Обыграл меня этот клоун! Чёрт знает что... (Ходит.) Е ф и м о в (присел к столу). Н-да. И меня обыграл. Генрику Ибсену при жизни его памятник поставили. А что такое - Ибсен? Написал драму "Нора" и этим всех женщин с ума свёл, от мужей стали бегать. Г л и н к и н (остановясь у стола, поднимает лампу, смотрит). Вы истории человечества не знаете: жёны всегда от мужей бегали. Я к о в л е в (входит, потирая руки, за ним, тенью, Полина). Что ж вы чай пить не идёте? Там этот Лузгин с Кемским... смешно слушать... оба сумасшедшие. (Вынул часы, смотрит. Глинкин и Ефимов уходят, переглядываясь. Яковлев, ухмыляясь, мурлыкая, шарит рукой по столу, ворчит.) Соврал. (Грозит кулаком по направлению к окну.) Погоди, я тебя... П о л и н а (подходит). Мне с тобой поговорить надо... Я к о в л е в (вздрогнув). Что ты за мной ходишь, как собака? П о л и н а. Мне нужно поговорить. Я к о в л е в (снова глядя на часы). Три минуты. П о л и н а (горько). Больше нельзя? Я к о в л е в (смотрит на неё, хмурясь). Некогда мне. Ухожу. (Сел. Она стоит.) П о л и н а. Ты мне муж. Я к о в л е в. Ну? П о л и н а. Ты отвечаешь за меня... Я к о в л е в (обеспокоен). Что такое? Перед кем? П о л и н а. Перед богом, перед людьми. Я к о в л е в (спокойнее). Перед богом - это да... А люди... а полиция... (Снова встревожен). Ты что сделала? С Бобовой что-нибудь? Я же тебе, дура, говорил: вещей у неё не покупай! П о л и н а (вздохнув). Ничего не сделала я. Но... человек этот... во флигеле... Я к о в л е в (привстал, ударил ладонью по столу). Молчать! Ты и подходить к нему не смей, - слышала? Вы обе, ты и Наташка, в два голоса... Это - человек нужный мне. Ты его - не видишь! Нет его для тебя - поняла? Слова сказать с ним не смей! Нет его! (Встаёт, схватил жену за плечи, трясёт.) Понимаешь? П о л и н а (легко оттолкнув его). Слушай, я тебе в ноги поклонюсь помоги! Я - пряталась, я жила сама себя не видя... как в тюрьме жила в темноте души моей! Я - боюсь. Я - не могу... не могу видеть его! Я к о в л е в (изумлён её возбуждением). Стой... подожди! Что такое? Ах, чёрт тебя возьми! Влюбилась, проклятая? Сразу, в десять дней? П о л и н а (очень сильно). Не влюбилась я. Не хочу ничего. Только скажи ему - ушёл бы он. Не мутил бы души моей! Я - убить могу... . Я к о в л е в (испуган). Кого? Меня? П о л и н а. Себя. Его. Пойми же: он - первое горе моё... Я к о в л е в. Первое... что? Ага-а? (Между ним и женой - стол. Яковлев наклонился, упираясь руками в край стола. Руки дрожат, слышно, как звенит стекло абажура.) Он был... это он - любовник твой? Ах ты... Вот как? Вот почему он... (Растерялся, не находит, что сказать. Ревность старика борется в нём с жадностью к деньгам. Нашёл.) Ты - ненавидеть его должна, не-на-ви-деть, поняла? Не прикасайся к нему и - ненавидь! Ведь он тебя обманул, да? Говори! П о л и н а. Я - ненавижу... но - боюсь... Я к о в л е в. Стой! Он - кто? Сыщик, да? Вор? П о л и н а. Я - не знаю. Он был кассиром на вокзале. Я к о в л е в (успокаиваясь). Значит - вор! Ловили? Судили? П о л и н а. Я не знаю, не знаю! Я к о в л е в. Конечно - вор! Да... вот как? П о л и н а. Ты - один у меня, - помоги! Я к о в л е в. Он к тебе не пойдёт, коли ты его не поманишь! Ах ты, дьявол тихий... обмануть хочешь меня. Дескать, - я говорила, предупреждала, да? Ну, нет, со мной в эту игру не сыграешь, нет! (Яростно.) Ты помнишь кто ты? Помнишь, откуда я тебя взял? Я тебя со скамьи подсудимых взял, собака! П о л и н а (почти с ужасом). Что ты? Ты - защитить меня должен! Тебе бог дал меня... Я к о в л е в. Не тронь бога, свинья! Бог - не дурак, это я дурак - я! П о л и н а. Что ты делаешь? Я тебе душу хотела открыть, а ты меня в могилу гонишь... Я к о в л е в. Плюю в душу тебе! Н а т а ш а (входит). Портсигар крёстный не оставил тут? (Ей не отвечают.) Сегодня ты, отец, ругаешь её молча? (Идёт на лестницу. Полина тоже делает шаг в сторону.) Я к о в л е в. Стой! Куда? П о л и н а. Я не могу. Я к о в л е в. Не криви морду! Смотри, чтобы никто ничего не замечал! (Не знает, что сказать.) Близко большой беды ходишь... Поняла? (Замахнулся на неё.) П о л и н а (отступив). Прости тебя бог, а я - не сумею... не смогу! Я к о в л е в (шипит, грозя кулаком). Молчи! Н а т а ш а (идёт с лестницы, играя портсигаром). Шептать начали? Я к о в л е в. Ты иди, иди! Н а т а ш а. "Вздрогнув от ужаса, девушка исчезла, как тень". Я к о в л е в (выхватив часы, смотрит на них, говоря угрюмо и зло). Ты меня не перехитришь, ты свой грех на меня не сложишь! Сама неси его, сама! У тебя должна быть своя совесть, свой разум... П о л и н а. Совесть у меня есть. Разума - нет. Я к о в л е в. Я ещё поговорю с тобой! П о л и н а (тихо). Не надо. Я к о в л е в. Я - знаю, что надо и как надо! (Уходит.) П о л и н а (идёт к окну, слепо, шаркая ногами, качаясь. Подошла отскочила). Ох... С т о г о в (в окне). Испугал? (Влезает в комнату.) П о л и н а (отступая от него). Сторговался? Купил меня? С т о г о в. Не говоря о том, что муж твой - мерзавец, он ещё и дурак. (Отдувается, нахмурился.) Орёт, шипит, а я - под окном. И тут же этот Лузгин кружится, Ефимов послушать хочет. Почему это к вам присосался Лузгин? П о л и н а (негромко). Ненавижу я тебя, ненавижу! С т о г о в. На здоровье. Рад буду, если от этого тебе легче будет. Полина, хочешь, я мужа твоего в тюрьму спрячу? (Полина молчит, неподвижно глядя на него.) С т о г о в (сел на стул, боком к окну). Предупреждаю: если не я, так другой засадит его. Лузгин, например. Он, кажется, сыщик. П о л и н а. А ты кто? (Стогов пожал плечами, закуривает.) П о л и н а. А ведь ты был хороший человек! Был? С т о г о в. Едва ли... Вернее - не был. П о л и н а. Был! Я - знаю. С т о г о в. Тебе, конечно, приятнее думать, что ты любила хорошего человека. П о л и н а (с робкой надеждой). В тебе ещё и теперь что-то есть. С т о г о в. Ничего нет. П о л и н а. Зачем ты говоришь так? Зачем? С т о г о в. Не затем, чтобы покаяться пред тобою. Это - не нужно, ни тебе, ни мне. П о л и н а. Что тебе нужно? Что? Зачем ты пришёл? С т о г о в. По глупости. Ну, слушай, дело вот в чём: я думал, что ты с Яковлевым живёшь хорошо, дружно. Но вот смотрю я на вас вторую неделю и вижу, что ошибся. Мне тебя жалко. П о л и н а. Не верю. С т о г о в. Это - дело твоё, не верь. Но ты можешь снова попасть в тюрьму. Ты знаешь, что Яковлев с ворами в дружбе, краденое скупает? Он и Бобова. (Полина села, молчит, опустив голову.) С т о г о в. Замуж он тебя взял не потому, что пожалел, а потому, что надеялся встретить в тебе удобного ему человека. Поняла? П о л и н а. Ты сказал, что у тебя совесть есть. Помнишь? Вот здесь ты сказал это. С т о г о в. Ошибся. (Встал, ходит.) П о л и н а. Взгляни на меня... С т о г о в (не глядя). Так - как же: хочешь, чтоб я посадил мужа в тюрьму? П о л и н а (усмехаясь). А я - с тобой, да? Этого не будет! С т о г о в. Я и не жду этого. (Пауза.) П о л и н а (следит за ним, спрашивает тихо). Не ждёшь? Почему? Что ж тебе нужно? С т о г о в (присев на ступени лестницы). Да вот... не хочу, чтоб ты снова в тюрьму попала. П о л и н а (тихо). Всё это - ложь! Всё, всё - неправда, фальшь. Я спрашиваю: что тебе нужно, что? С т о г о в. Тише... Н а т а ш а (ведёт Кемского, окутанного пледом). Вы капризничаете, маркиз. К е м с к о й. Нет, это невозможно! Всегда кто-то есть! Суются под ноги. Этот Ефимов! Какой-то Лузгин.... полоумный враль. Кто это на лестнице? Вы, квартирант? На лестницах только кошки сидят... Н а т а ш а (Стогову). Не уходите. Я сейчас приду. Мне вас нужно. С т о г о в. Слушаю. П о л и н а. Я ничего, никого не боюсь. Мне - всё равно. (Пауза.) Слышишь? С т о г о в. Слышу. Е ф и м о в (входит). Почему темно? С т о г о в. Должно быть, потому, что огня нет. Е ф и м о в. Зажечь надо! П о л и н а. Не надо. Е ф и м о в (сел у окна, освещён луною). Идиот этот, Иванов, ухаживает за Дуней Поповой. В саду сидят. Он ей патоку за шиворот заливает. Говорит: "Трудно быть красивым мужчиной". Каково? Идиот. (Ему не отвечают.) А может быть, он за Дуней ухаживает для отвода глаз... чьих-нибудь? А? Полина Петровна - для отвода глаз? П о л и н а (тихо). Да. Может быть. Наверное. Е ф и м о в (вздыхая). Глинкин Лузгину золотой проиграл. Откуда у него золотой? С т о г о в. Пять рублей? Е ф и м о в. Пять. А что? С т о г о в. Пять рублей - не много... Е ф и м о в. Положим... А всё-таки - откуда? Лузгин - рад. Н а т а ш а (сбегая по лестнице). Агафья, уйди, ты мне мешаешь! Е ф и м о в. Что-о такое? Что за грубость? Н а т а ш а. Пожалуйста - уйди. А то я... (Зажигает лампу.) Е ф и м о в. Чёрт знает что... (Уходит.) (Наташа закрывает за ним дверь в кухню, затем окно, затворила дверь в магазин, оглядывается. Стогов следит за нею с усмешкой, с любопытством. Полина встала, хочет уйти.) Н а т а ш а. Нет, мачеха, останься. Сиди. Сядьте и вы, Ипполит... Как? Не помню. С т о г о в (стоит). И не надо помнить. Н а т а ш а. Загадочно сказано. Вы, вообще, загадочный человек, а я этого терпеть не могу. И мне нужно знать - кто вы такой? С т о г о в (усмехаясь). Замечательно; кроме меня самого - это все хотят знать. Ну, зачем вам? Вам-то зачем? Н а т а ш а. Нет, бросьте эти штучки! Кто вы? Чем занимаетесь? С т о г о в. Представьте, что - сыщик, агент полиции. П о л и н а. Не верь! Н а т а ш а. Не верю. Вы, сударь, лжёте! С т о г о в. Разве? Н а т а ш а. Да. Вы занимаетесь сбытом фальшивых денег. Золотых. Так? И вы хотите погубить... отца и всех нас. Да? П о л и н а. Неправда. Нет, Наташа, это неправда! Нет же! Н а т а ш а (резко). Это он - из-за тебя, мачеха? Ведь он - тот, твой? Говори! П о л и н а. Да. Это - он! Но - он не из-за меня, нет! Я - ничего не понимаю... Не хочу ничего слышать, видеть... я уйду... Н а т а ш а (строго). Нельзя. Сиди. С т о г о в. Пусть уйдёт, это лучше. Н а т а ш а. Почему? С т о г о в. Увидите. Иди, Полина. (Полина медленно уходит к себе в комнату. Оба молча смотрят вслед ей, потом - друг на друга.) Н а т а ш а. Почему вы её удалили? С т о г о в. Достаточно с неё. Н а т а ш а. Чего достаточно? С т о г о в (не ответив, вынул кошелёк из кармана, достал пять золотых монет, положил на стол). Вот, смотрите: четыре настоящих, одна фальшивая. Найдите - которая? Н а т а ш а. Не хочу. С т о г о в. А вы попробуйте! Н а т а ш а. Все - фальшивые. С т о г о в. Совершенно серьёзно говорю - одна! Н а т а ш а (подозрительно разглядывая его). Не понимаю, зачем всё это нужно. Я спросила вас... Вы ещё не ответили. (Рассматривает монеты, хмурится, взвешивая их на ладони. Её боевое настроение постепенно падает, уступая место волнующему любопытству. Она несколько досадует на себя, чувствуя, что уже потеряла взятый ею тон.) С т о г о в (потирая лоб). Не найдёте. Я сам сразу не могу найти. Это очень искусная работа. Делают здесь в городе или около. Н а т а ш а (бросила монеты на стол). Все фальшивые или все настоящие. Я не знаю. С т о г о в. Вот видите. Иногда думаешь, что настоящих - вовсе нет. То есть - фальшивых нет. Но - эта признана фальшивой. Чтоб отличить её, я поставил знак иглой. Вот... Н а т а ш а (взяв монету). Ну, и что же? К чему всё это? С т о г о в. Их было две - таких. Одну я потерял. Она оказалась в руках вашего жениха, а он - проиграл её Лузгину. Это Лузгин сказал вам, что я - фальшивомонетчик? Да? Н а т а ш а (вздохнув). У вас - лицо честного человека. С т о г о в. Ошибочное впечатление. Ложное. Н а т а ш а. Или вы - хороший актёр. С т о г о в. Не торопитесь понимать. Если актёр - то плохой. Я сказал вам правду - я сыщик. Ловлю фальшивомонетчиков на фальшивую монету. Могу, разумеется, сделать много неприятностей и невинному человеку. Если захочу. Могу жадного спровоцировать. Вашего... Яковлева легко погубить, он - жаден и глуп. Вы, конечно, знаете, что не он - отец ваш, а - Кемской? Об этом все говорят. Так? Н а т а ш а (кивнув головой). Но всё-таки, к чему вы говорите это мне? С т о г о в. Вы - умная. Н а т а ш а (смотрит на него с любопытством и страхом, как на воплощённую тень злодея с экрана кинематографа). Ну, хорошо, умная... и что же? С т о г о в. Вот, попробуйте-ка, помогите мне... Я несколько... запутался. Яковлев - вполне достоин того, что он заслужил. Но - Полина? Да и вы. Будет скандал. Лузгин, кажется, тоже сыщик... если он не сумасшедший. Сыщик или вор. Это всегда близко одно к другому. Н а т а ш а (тихо). Всегда? Нет!.. С т о г о в. Не торопитесь жалеть. Н а т а ш а. Его поиски наследников... С т о г о в. Средство войти в дом, в душу. Н а т а ш а. Вы ошибаетесь, я думаю! Вы не ошибаетесь? С т о г о в. Едва ли. Я достаточно ошибался. Н а т а ш а (возмутилась, стучит кулаком по столу). Я не понимаю... Вы... всё это неестественно! Всё, что вы говорите, кажется неправдой... С т о г о в. Верный признак, что я говорю правду. (Указывает на монеты.) Не нашли фальшивую-то. С людьми - так же: настоящего человека отличить от фальшивых можно, только поставив на него свой знак. Но это портит его. Н а т а ш а. Вы - о Полине? Что вы хотите делать с нею? С т о г о в. Ничего. Хотел, но не хочу. (Пауза. Подумал.) Конечно, я не хочу, чтобы она попала в грязную историю с ворами. Тут, видите ли, случилось так... Я людей не люблю, они мне сделали много зла. Встретил я её и... не знаю, так ли это, но вспыхнуло нечто. Может быть, только желание поглумиться, поозорничать. Она - тяжёлый человек. А может быть, совесть. Жалость. Или, как у вас к наследству Лузгина, - любопытство. Н а т а ш а (волнуясь). Всё - не так! Не то говорите вы! Я - не маленькая, я вижу. Вы - вовсе не плохой человек. С т о г о в. Повторяю - не торопитесь. Н а т а ш а (встала). Но что же мы будем делать? 3 т о г о в. Мы? Вы - и я? (Усмехается.) Н а т а ш а. Ну да! Что? С т о г о в. За себя скажу - не понимаю, что можно сделать для Полины. Спрятать бы её в какое-то спокойное место на время. Но где такое место? Да и - вообще... (Махнул рукой.) Вот, я оставлю здесь одну монету. Ваш жених придёт? Н а т а ш а. Да. Должен принести бумаги. А что? С т о г о в. Хотите знать, что будет с золотым? Следите за ним. А я ухожу. Н а т а ш а (возмущённо). Куда? Мы ведь ничего ещё не решили! И зачем вам Глинкин? Не понимаю... С т о г о в (резко). Больше я не могу говорить... с вами. Н а т а ш а. Почему? С т о г о в (уходит). Не могу... не умею... Н а т а ш а. Боже мой... Зачем всё это? Я думала - вы из тех, которые тайно учат... чему-нибудь... что-то знают настоящее... С т о г о в. Нет, я не из тех. Я - ничего не знаю. И ненавижу тех, которые всё знают, всё осудили. (Ушёл.) Н а т а ш а. Какая же это жизнь? Какая жизнь? Занавес
|