Poema 1

Сuerpo de mujer, blancas colinas, muslos blancos,

Te pareces al mundo en tu actitud de entrega.

Mi cuerpo de labriego salvaje te socava

Y hace saltar el hijo del fondo de la tierra.

Fui solo como un túnel. De mí huían los pájaros

Y en mí la noche entraba su invasión poderosa.

Para sobrevivirme te forjé como un arma,

Como una flecha en mi arco, como una piedra en mi honda.

Pero cae la hora de la venganza, y te amo.

Cuerpo de piel, de musgo, de leche ávida y firme.

¡Ah los vasos del pecho! ¡Ah los ojos de ausencia!

¡Ah las rosas del pubis! ¡Ah tu voz lenta y triste!

Cuerpo de mujer mía, persistirá en tu gracia.

¡Mi sed, mi ansia sin limite, mi camino indeciso!

Oscuros cauces donde la sed eterna sigue,

y la fatiga sigue, y el dolor infinito. 

Поэма 1

Женское тело, белые дюны, белые бёдра,

в податливости своей ты как пашня весной.

Тело моё, как пахарь грубый, в тебя зарылось,

и сын на свет выносится из глуби земной.

Словно пещера, я был одинок. Шарахались птицы,

лавой слепой во мне застывала полночная мгла.

Чтобы выжить, я творил тебя, словно оружье,

камень в моей праще, на луке моём стрела.

И вот расплата — я люблю тебя — накатило!

Тело из кожи, мха и жадного молока.

Груди-чаши! Глаза, лишённые взгляда!

Твой голос, грустный и медленный! Розы лобка!

Милое тело, я пребуду в твоей благодати

жаждой моей, несытым желаньем, смутной тропой!

Тёмные русла твои — для жажды неутолимой,

неизбывной усталости, вечной боли слепой!

Poema 2

En su llama mortal la luz te envuelve.

Absorta, pálida doliente, así situada

contra las viejas hélices del crepúsculo

que en torno a ti da vueltas.

Muda, mi amiga,

sola en lo solitario de esta hora de muertes

y llena de las vidas del fuego,

pura heredera del día destruido.

Del sol cae un racimo en tu vestido oscuro.

De la noche las grandes raíces

crecen de súbito desde tu alma,

y a lo exterior regresan las cosas en ti ocultas.

de modo que un pueblo pálido y azul

de ti recién nacido se alimenta.

Oh grandiosa y fecunda y magnética esclava

círculo que en negro y dorado sucede:

erguida, trata y logra una creación tan viva

que sucumben sus flores, y llena es de tristeza.

Поэма 2

Свет тебя пеленает в пламя предместья.

Оцепенелая, бледная, ты смотришь, скорбя, —

смотришь, как ветхие лопасти предвечерья

оборачиваются вокруг неподвижной тебя.

Одинокая, в этот смертный час одинокий,

подруга моя, ты застыла, молчанье храня,

вбирая в себя все жизни умершего света,

наследница чистая испепелённого дня.

Закатная гроздь в твой тёмный подол упала.

Во мраке большие корни спешат уползти

из твоей души — это рвётся наружу

всё, что в темнице маялось твоей взаперти:

видишь, как это голубоватое племя

тобою кормится, едва успев прорасти?

Плодоносная в своём напряженьи рабыня

из среды, где творится золото и чернота,

ты воплощаешься в столь живые творенья,

что цветы немеют, а ты тоской налита.

Poema 3

Ah vastedad de pinos, rumor de olas quebrándose,

lento juego de luces, campana solitaria,

crepúsculo cayendo en tus ojos, muñeca,

caracola terrestre, en ti la tierra canta!

En ti los ríos cantan y mi alma en ellos huye

como tú lo desees y hacia donde tú quieras.

Márcame mi camino en tu arco de esperanza

y soltaré en delirio mi bandada de flechas.

En torno a mí estoy viendo tu cintura de niebla

y tu silencio acosa mis horas perseguidas,

y eres tú con tus brazos de piedra transparente

donde mis besos anclan y mi húmeda ansia anida.

¡Ah tu voz misteriosa que el amor tiñe y dobla

en el atardecer resonante y muriendo!

Así en horas profundas sobre los campos he visto

doblarse las espigas en la boca del viento.

Поэма 3

О сосновый простор, грохот на волноломе,

мерная смена света, колокольный прибой.

Сумерки загустевают в твоих глазах, моё чудо,

раковина земная, — все земли поют тобой.

В тебе все реки поют, и душа моя с ними

течёт, как ты повелела, в тобой открытый предел.

Укажи мне, где цель, стань тетивой надежды,

и я в опьяненьи на волю выпущу стаи стрел.

Всюду вокруг я вижу, как зыблется твоё тело.

Твоё молчанье — облава моих пугливых минут,

твои хрустальные руки — долгожданная гавань

моим поцелуям и влажным моим желаньям приют.

На устах у любви твой голос влажнеет, крошится

в час, когда вечер гулкий катится в пустоту!

Так на донышке дня я слышу, как в чистом поле

молодые колосья шуршат у ветра во рту.

Poema 4

Es la mañana llena de tempestad

en el corazón del verano.

Como pañuelos blancos de adiós viajan las nubes,

el viento las sacude con sus viajeras manos.

Innumerable corazón del viento

latiendo sobre nuestro silencio enamorado.

Zumbando entre los árboles, orquestal y divino,

como una lengua llena de guerras y de cantos.

Viento que lleva en rápido robo la hojarasca

y desvía las flechas latientes de los pájaros.

Viento que la derriba en ola sin espuma

y sustancia sin peso, y fuegos inclinado.

Se rompe y se sumerge su volumen de besos

combatido en la puerta del viento del verano.

Поэма 4

Непогода с рассвета

на переломе лета.

Облака — словно ворох белых платков разлуки,

которыми на прощанье машет ветер шальной.

Вездесущее сердце ветра бьётся над нашей

влюблённою тишиной.

Звенит неумолчно в кронах поднебесным оркестром,

как будто битвы и песни сошлись на его устах.

Ветер в беглом набеге листья крадёт с деревьев

и отклоняет от цели стрелы трепетных птах.

Ветер листву свергает водопадом без пены,

веществом невесомым и отвесным огнём.

Распадается ворох лиственных поцелуев

у входа в обитель ветра летним ненастным днём.

Poema 5

Para que tú me oigas

mis palabras

se adelgazan a veces

como las huellas de las gaviotas en las playas.

Collar, cascabel ebrio

para tus manos suaves como las uvas.

Y las miro lejanas mis palabras.

Más que mías son tuyas.

Van trepando en mi viejo dolor como las yedras.

Ellas trepan así por las paredes húmedas.

Eres tú la culpable de este juego sangriento.

Ellas están huyendo de mi guarida oscura.

Todo lo llenas tú, todo lo llenas.

Antes que tú poblaron la soledad que ocupas,

y están acostumbradas más que tú a mi tristeza.

Ahora quiero que digan lo que quiero decirte

para que tú las oigas como quiero que me oigas.

El viento de la angustia aún las suele arrastrar.

Huracanes de sueños aún a veces las tumban

Escuchas otras voces en mi voz dolorida.

Llanto de viejas bocas, sangre de viejas súplicas.

Ámame, compañera. No me abandones. Sígueme.

Sígueme, compañera, en esa ola de angustia.

Pero se van tiñendo con tu amor mis palabras.

Todo lo ocupas tú, todo lo ocupas.

Voy haciendo de todas un collar infinito

para tus blancas manos, suaves como las uvas.

Поэма 5

Чтобы ты меня услыхала,

мои слова иногда

утончаются, как следы чаек,

там, где песок увлажняет вода.

Быть браслетом, пьяным бубенчиком —

на руке твоей, нежной, как виноградная кисть!

Мои слова удаляются.

Уже слова мои стали твоими —

как вьюнки, вокруг старой боли моей обвились.

Так карабкаются они на влажные стены.

Ты виновница этой кровавой игры.

Слова из хмурой моей норы убегают.

И ты заполняешь все щели этой норы.

Они больше, чем ты, привычны к моей печали

и ещё до тебя обитали в этой пустой тишине.

Я хочу, чтоб они сказали то, что я сам сказал бы,

чтобы ты им внимала, словно ты внемлешь мне.

Ветер скорби до сих пор помыкает ими.

Шквал сновидений похоронить их готов.

В моём горьком крике ты слышишь другие крики.

Кровь старых призывов, рыдания старых ртов.

Подруга, люби меня! Не покидай, останься во мне,

со мною, на этой скорбной волне.

Видишь: мои слова напитались твоей любовью.

И всё заполняешь ты, не зная преград.

Я сотворю из слов браслет бесконечный

для белой твоей руки, нежной, как виноград.

Poema 6

Te recuerdo como eras en el último otoño.

Eras la boina gris y el corazón en calma.

En tus ojos peleaban las llamas del crepúsculo

Y las hojas caían en el agua de tu alma.

Apegada a mis brazos como una enredadera.

las hojas recogían tu voz lenta y en calma.

Hoguera de estupor en que mi sed ardía.

Dulce jacinto azul torcido sobre mi alma.

Siento viajar tus ojos y es distante el otoño:

boina gris, voz de pájaro y corazón de casa

hacia donde emigraban mis profundos anhelos

y caían mis besos alegres como brasas.

Cielo desde un navío. Campo desde los cerros.

Tu recuerdo es de luz, de humo, de estanque en calma!

Más allá de tus ojos ardían los crepúsculos.

Hojas secas de otoño giraban en tu alma.

Поэма 6

Я вспоминаю — какой ты была в последнюю осень.

Ты серым беретом была, сердцем в осенней тиши.

Сражались в твоих глазах сумеречные зарницы.

И листьями заметало заводь твоей души.

К моим рукам, как вьюнок, ты прижималась тесно.

Твой голос неспешный листва впитывала в тиши.

Оцепенелый костёр, — в нём жажда моя пылала.

Синий жасмин, дрожащий возле моей души.

Глаза твои кочевали по мне, отступала осень.

Серый берет, щеглиный голос, сердце-очаг —

к тебе осеннею стаей летели мои надежды,

и поцелуи тлели весёлым жаром в ночах.

Небо над кораблём. Поле у ног нагорья.

В памяти ты как свет, дым и заводь в глуши!

А за твоими глазами сумерки отгорали.

И осень сухой листвой касалась твоей души.

Poema 7

INCLINADO en las tardes tiro mis tristes redes

a tus ojos oceánicos.

Allí se estira y arde en la más alta hoguera

mi soledad que da vueltas los brazos como un náufrago.

Hago rojas señales sobre tus ojos ausentes

que olean como el mar a la orilla de un faro.

Solo guardas tinieblas, hembra distante y mía,

de tu mirada emerge a veces la costa del espanto.

Inclinado en las tardes echo mis tristes redes

a ese mar que sacude tus ojos oceánicos.

Los pájaros nocturnos picotean las primeras estrellas

que centellean como mi alma cuando te amo.

Galopa la noche en su yegua sombría

desparramando espigas azules sobre el campo.

Поэма 7

Склонившись над вечерами, я грустные свои сети

забросил в твои глаза, в морскую их глубину.

На высшем костре пылает моё одиночество — машет

руками, словно моряк, который идёт ко дну.

Красными огоньками глазам твоим я сигналю,

безучастным, как море около маяка.

А ты отвечаешь туманом, моя даль и подруга,

из глаз твоих выплывают испуганные берега.

Склонившись над вечерами, бросаю грустные сети

в бездну, в которой бунтуют твои океаны-зрачки.

Чёрными птицами ночи исклёваны первые звёзды,

мерцающие, как моя душа, когда мы близки.

На вороной кобылице скачет по миру полночь,

разбрасывая по лугу синие колоски.

Poema 8

Abeja blanca zumbas --ebria de miel en mi alma

y te tuerces en lentas espirales de humo.

Soy el desesperado, la palabra sin ecos,

el que lo perdió todo, y el que todo lo tuvo.

Última amarra, cruje en ti mi ansiedad última.

En mi tierra desierta eres tú la última rosa.

Ah silenciosa!

Cierra tus ojos profundos. Allí aletea la noche.

Ah desnuda tu cuerpo de estatua temerosa.

Tienes ojos profundos donde la noche alea.

Frescos brazos de flor y regazo de rosa.

Se parecen tus senos a los caracoles blancos.

Ha venido a dormirse en tu vientre una mariposa de sombra.

Ah silenciosa!

He aquí la soledad de donde estás ausente.

Llueve. El viento del mar caza errantes gaviotas.

El agua anda descalza por las calles mojadas.

De aquel árbol se quejan, como enfermos, las hojas.

Abeja blanca, ausente, aún zumbas en mi alma.

Revives en el tiempo, delgada y silenciosa.

Ah silenciosa!

Поэма 8

Звенишь пчелою белой, от мёда охмелев,

в моей душе — и вьёшься в тягучих струях дыма.

А я — само унынье и безответный зов,

всё было у меня, и всё промчалось мимо.

В тебе — последнем тросе — последней страстью рвусь.

Ты мой последний мак в последнем одичанье.

Я крик, а ты молчанье!

Сомкни глубины глаз, где ночь крылами бьёт.

И тело обнажи, пугливая колонна.

В глубинах твоих глаз бьёт плавниками ночь.

Весна цветущих рук, роз ароматных лоно.

Тень бабочки ночной легла на твой живот.

Как раковины, груди твои блестят ночами.

Я крик, а ты молчанье!

Так одиноко здесь. И нет тебя. Дождит.

В сетях морского ветра скитальцы чайки тонут.

Вода вдоль мокрых улиц блуждает босиком.

И ветви, как больные, в промокшей кроне стонут.

Исчезла, а звенишь пчелой в моей душе.

Во времени сквозишь безмолвными лучами.

Я крик, а ты молчанье!

Poema 9

Ebrio de trementina y largos besos,

estival, el velero de las rosas dirijo,

torcido hacia la muerte del delgado día,

cimentado en el solido frenesí marino.

Pálido y amarrado a mi agua devorante

cruzo en el agrio olor del clima descubierto.

aún vestido de gris y sonidos amargos,

y una cimera triste de abandonada espuma.

Voy, duro de pasiones, montado en mi ola única,

lunar, solar, ardiente y frío, repentino,

dormido en la garganta de las afortunadas

islas blancas y dulces como caderas frescas.

Tiembla en la noche húmeda mi vestido de besos

locamente cargado de eléctricas gestiones,

de modo heroico dividido en sueños

y embriagadoras rosas practicándose en mí.

Aguas arriba, en medio de las olas externas,

tu paralelo cuerpo se sujeta en mis brazos

como un pez infinitamente pegado a mi alma

rápido y lento en la energía subceleste.

Поэма 9

Я правлю парусником роз, как летний полдень,

в хмелю от губ и от смолистого дурмана,

и, к смерти тающего дня перемещаясь,

отвердеваю в вязкой страсти океана.

Как бледный раб моей прожорливой пучины,

плыву сквозь едкий запах новою протокой,

весь в сером до сих пор и в горьких звуках,

в кирасе жалобной из пены одинокой.

В огне и стуже, лунный, солнечный, внезапный,

дублённый страстью, на волне-рабыне нежась,

я сплю в гортани благостных архипелагов,

чья нежность белая — как белых бёдер свежесть.

Во влажном мраке мой покров из поцелуев

слепыми замыслами наэлектризован,

я разделён на сны сраженьем этим славным,

на разграбленье отданный дурманным розам.

На гребне внешних вод ты рыбою вплываешь

в мои объятья параллельным телом тесным,

сплетясь в одно с моей душой — молниеносным

и нерешительным набегом поднебесным.

Poema 10

Hemos perdido aún este crepúsculo.

Nadie nos vio esta tarde con las manos unidas

mientras la noche azul caía sobre el mundo.

He visto desde mi ventana

la fiesta del poniente en los cerros lejanos.

A veces como una moneda

se encendía un pedazo de sol entre mis manos.

Yo te recordaba con el alma apretada

de esa tristeza que tú me conoces.

Entonces, ¿dónde estabas?

¿Entre qué genes?

¿Diciendo qué palabras?

¿Por qué se me vendrá todo el amor de golpe

cuando me siento triste, y te siento lejana?

Cayó el libro que siempre se toma en el crepúsculo,

y como un perro herido rodó a mis pies mi capa.

Siempre, siempre te alejas en las tardes

hacia donde el crepúsculo corre borrando estatuas.

Поэма 10

Мы потеряли целые сумерки — никому

не увидеть дружбу наших ладоней

в час, когда мир погружается в синюю тьму.

В окне я видел праздник заката

на дальних холмах.

И порой в ладонях моих, как монетка,

осколок солнца разгорался впотьмах.

Я тебя вспоминал, и душу студила

печаль, которую ты знаешь за мной.

И всё же, где ты блуждала,

с какими людьми, какие слова говорила

порою ночной?

Почему, когда мне печально и ты далеко,

вся любовь накрывает меня волной?

Упала книга, которая в сумерках просится в руки,

и раненым псом мой плащ прикорнул на полу.

Каждый вечер ты удаляешься, каждый вечер уходишь

в час, когда вечер смывает статуи, убегая во мглу.

Poema 11

Сasi fuera del cielo ancla entre dos montañas

la mitad de la luna.

Girante, errante noche, la cavadora de ojos.

A ver cuántas estrellas trizadas en la charca.

Hace una cruz de luto entre mis cejas, huye.

Fragua de metales azules, noches de las calladas luchas,

mi corazón da vueltas como un volante loco.

Niña venida de tan lejos, traída de tan lejos,

a veces fulgurece su mirada debajo del cielo.

Quejumbre, tempestad, remolino de furia,

cruza encima de mi corazón, sin detenerte.

Viento de los sepulcros acarrea, destroza, dispersa tu raíz soñolienta.

Desarraiga los grandes árboles al otro lado de ella.

Pero tú, clara niña, pregunta de humo, espiga.

Era la que iba formando el viento con hojas iluminadas.

Detrás de las montañas nocturnas, blanco lirio de incendio,

allá nada puedo decir! Era hecha de todas las cosas.

Ansiedad que partiste mi pecho a cuchillazos,

es hora de seguir otro camino, donde ella no sonría.

Tempestad que enterró las campanas, turbio revuelo de tormentas

para qué tocarla ahora, para qué entristecerla.

Ay seguir el camino que se aleja de todo,

donde no está atajando la angustia, la muerte, el invierno,

con sus ojos abiertos entre el rocío.

Поэма 11

Почти за пределами неба причалила к перевалу половинка луны.

Качается ночь, кочует, роет в глазницах норы.

Вот горе — бессчётные звёзды в луже истолчены.

Метит мне междубровье скорбным крестом, исчезая.

В сердце моём удары безумного маховика —

кузня синих металлов, ночь молчаливой сечи.

Девочка, ветер далей, весточка издалека.

Изредка померцает взгляд её в поднебесье.

Я буря злобы, ненастье, мольба из последних сил —

а ты над сердцем моим паришь, гнезда не свивая.

Сонный корень искрошен, развеян ветром с могил.

По ту сторону от неё он валит наземь деревья.

Ясная девочка, колос, вопрошающий дым,

ты выплетаешь ветер из светящихся листьев.

Белый ирис пожара за перевалом ночным —

нечего мне сказать! Ты из всего на свете.

Ты жаждой меня спалила. И, значит, пора пришла

новым путём пойти, улыбок твоих избегая.

Мутными вихрями ливней задушены колокола,

и с этой поры нет смысла трогать её, печалить.

По самой глухой дороге я боль свою унесу

туда, где ни грусть, ни зима; ни смерть меня не настигнет

её большими глазами, глядящими сквозь росу.

Poema 12

Para mi corazón basta tu pecho,

para tu libertad bastan mis alas.

Desde mi boca llegará hasta el cielo

lo que estaba dormido sobre tu alma.

Es en ti la ilusión de cada día.

Llegas como el rocío a las corolas.

Socavas el horizonte con tu ausencia.

Eternamente en fuga como la ola.

He dicho que cantabas en el viento

como los pinos y como los mástiles.

Como ellos eres alta y taciturna.

Y entristeces de pronto como un viaje.

Acogedora como un viejo camino.

Te pueblan ecos y voces nostálgicas.

Yo desperté y a veces emigran y huyen

pájaros que dormían en tu alma.

Поэма 12

По твоей груди моя душа,

по моим крылам твоя свобода.

Всё, что дремлет на душе твоей,

речь моя домчит до небосвода.

Оторопь на каждый божий день —

ты приходишь, как роса к бутонам.

И разлукой горбишь горизонт,

вечная волна в кочевье сонном.

Как сосна и мачта на ветру,

ты напевом достигаешь дали.

Грусть твоя от них и скорбь от них.

Ты — как боль прощанья на причале.

Милая, как старая тропа.

Вся из эха и тоскливых кличей.

Вдруг очнусь — летят с твоей души

вспугнутые дрёмы стаей птичьей.

Poema 13

He ido marcando con cruces de fuego

el atlas blanco de tu cuerpo.

Mi boca era una araña que cruzaba escondiéndose.

En ti, detrás de ti, temerosa, sedienta.

Historias que contarte a la orilla del crepúsculo,

muñeca triste y dulce, para que no estuvieras triste.

Un cisne, un árbol, algo lejano y alegre.

El tiempo de las uvas, el tiempo maduro y frutal.

Yo que viví en un puerto desde donde te amaba.

La soledad cruzada de sueño y de silencio.

Acorralado entre el mar y la tristeza.

Callado, delirante, entre dos gondoleros inmóviles.

Entre los labios y la voz, algo se va muriendo.

Algo con alas de pájaro, algo de angustia y de olvido.

Así como las redes no retienen el agua.

Muñeca mía, apenas quedan gotas temblando.

Sin embargo, algo canta entre estas palabras fugaces.

Algo canta, algo sube hasta mi ávida boca.

oh poder celebrarte con todas las palabras de alegría.

Cantar, arder, huir, como un campanario en las manos de un loco.

Triste ternura mía, qué te haces de repente?

Cuando he llegado al vértice más atrevido y frío

mi corazón se cierra como una flor nocturna.

Поэма 13

Я двигался, помечая огненными крестами

белую карту твоей кожи. Тайной тропой

крался мой рот тайком, на паука похожий,

по тревожной тебе, за ненасытной тобой.

Грустное милое чудо, чтобы ты не грустила —

что тебе рассказать у кромки вечерних вод?

Лебедь, деревце, нечто дальнее и смешное.

Время лоз виноградных, спелое время-плод.

Из гавани, где я жил, к тебе плыла моя нежность.

Сон и молчанье заткали мой одинокий причал.

Море меня осаждало, и печаль досаждала.

А я между двух недвижных гондол метался, молчал.

Между губами и стоном что-то сходит в могилу.

Что-то крылатое, — что-то от грусти и забытья.

Может ли удержать тихую воду невод?

Лишь дрожью капель разжиться он может, река моя.

И всё же что-то поёт в этих словах текучих,

что-то взмывает, хочет на жадные губы поспеть.

Да святится навеки эта власть, эта сила —

радостными словами славить тебя и петь,

пылать, лететь, как набат, творимый рукой безумца.

Грустная моя нежность, что делаешь ты со мной!

Стоит мне заглянуть в дерзкий студёный омут,

и закрывается сердце, словно цветок ночной.

Poema 14

Juegas todos los días con la luz del universo.

Sutil visitadora, llegas en la flor y en el agua.

Eres más que esta blanca cabecita que aprieto

como un racimo entre mis manos cada día.

A nadie te pareces desde que yo te amo.

Déjame tenderte entre guirnaldas amarillas.

¿Quién escribe tu nombre con letras de humo entre las estrellas del sur?

Ah déjame recordarte como eras entonces cuando aún no existías.

De pronto el viento aúlla y golpea mi ventana cerrada.

El cielo es una red cuajada de peces sombríos.

Aquí vienen a dar todos los vientos, todos.

Se desviste la lluvia.

Pasan huyendo los pájaros.

El viento. El viento.

Yo solo puedo luchar contra la fuerza de los hombres.

El temporal arremolina hojas oscuras

y suelta todas las barcas que anoche amarraron al cielo.

Tú estás aquí. Ah tú no huyes

Tú me responderás hasta el último grito.

Ovíllate a mi lado como si tuvieras miedo.

Sin embargo alguna vez corrió una sombra extraña por tus ojos.

Ahora, ahora también, pequeña, me traes madreselvas,

y tienes hasta los senos perfumados.

Mientras el viento triste galopa matando mariposas

yo te amo, y mi alegría muerde tu boca de ciruela.

Cuanto te habrá dolido acostumbrarte a mí,

a mi alma sola y salvaje, a mi nombre que todos ahuyentan.

Hemos visto arder tantas veces el lucero besándonos los ojos

y sobre nuestras cabezas destorcerse los crepúsculos en abanicos girantes.

Mis palabras llovieron sobre ti acariciándote.

Amé desde hace tiempo tu cuerpo de nácar soleado.

Hasta te creo dueña del universo.

Te traeré de las montañas flores alegres, copihues,

avellanas oscuras, y cestas silvestres de besos.

Quiero hacer contigo

lo que la primavera hace con los cerezos.

Поэма 14

Каждый день ты играешь светом целой вселенной.

Робкая гостья в обличье то воды, то цветка.

Ты больше, нежели просто шёлковая головка,

которую, словно гроздь, ласкает моя рука.

С тех пор как я полюбил, ты ни с кем не сравнима.

Кто пишет на звёздах дымом имя твоё досветла?

Позволь среди жёлтых гирлянд распростать твоё тело.

Дай вспомнить — какой ты была, когда ещё не была.

Вдруг ветер завыл — тряхнул мои закрытые ставни.

Небо как невод, где стынет рыбная мелюзга.

Здесь сходятся бунтовать ветры целого мира.

Дождь раздет донага.

Птицы летят врассыпную — мечутся.

Ветер. Ветер.

Я силой могу помериться только с людьми. По лесам

буря перемолола листву, а в гаванях — лодки,

которые с вечера были привязаны к небесам.

А ты остаёшься здесь. Господи, — не убежала!

Ты до последнего крика разделишь печаль со мной.

Съёжься, прильни ко мне, сделай вид, что боишься.

Разве не страх подёрнул твои глаза пеленой?

Маленькая, вот снова ты жимолость мне приносишь,

даже груди твои впитали её аромат.

Покуда печальный ветер топчет бабочек в поле,

кусать твой черешневый рот — слаще любых услад.

Вся исстрадалась, пока свыклась со мной, с моею

душой-отшельницей, с именем, которое не в ладу

с целым миром. Мы видим, целуя глаза друг другу,

в небе над головою одну и ту же звезду,

видим, как раскружился вечера мглистый веер.

Дождинками слов я ласкаю позолотевший покров

твоей перламутровой кожи, — люблю тебя целую вечность,

и чудится мне, что ты — владычица всех миров.

Веселый цвет копиуэ, горсти тёмных орехов

и туесок поцелуев я с гор тебе принесу.

Хочу сотворить с тобою то, что весна сотворяет

с дикой вишней в лесу.

Poema 15

Me gustas cuando callas porque estás como ausente,

y me oyes desde lejos, y mi voz no te toca.

Parece que los ojos se te hubieran volado

y parece que un beso te cerrara la boca.

Como todas las cosas están llenas de mi alma

emerges de las cosas, llena del alma mía.

Mariposa de sueño, te pareces a mi alma,

y te pareces a la palabra melancolía;

Me gustas cuando callas y estás como distante.

Y estás como quejándote, mariposa en arrullo.

Y me oyes desde lejos, y mi voz no te alcanza:

déjame que me calle con el silencio tuyo.

Déjame que te hable también con tu silencio

claro como una lámpara, simple como un anillo.

Eres como la noche, callada y constelada.

Tu silencio es de estrella, tan lejano y sencillo.

Me gustas cuando callas porque estás como ausente.

Distante y dolorosa como si hubieras muerto.

Una palabra entonces, una sonrisa bastan.

Y estoy alegre, alegre de que no sea cierto.

Поэма 15

Мне нравится, что ты молчишь, что словно не со мной –

Не слышишь голос мой и речь мою простую.

Твои глаза устремлены куда-то в мир иной,

Уста молчат, словно они закрыты поцелуем...

Во всем, что в это мире есть – есть часть моей души.

Тебя лишь вижу я во всем, к тебе одной стремлюсь

Ты – мотылек, мечта, мой сон, ты – зеркало души…

Ты – словно тихая печаль, меланхолии грусть.

Мне нравится, что ты молчишь и словно не со мной,

Чуть слышно жалуешся ты – как мотылька полёт …

Ты отдалилась от меня, не слышишь голос мой -

Я успокоюсь в тишине, печаль моя уйдёт.

Прошу – дай мне поговорить с твоею тишиной,

такой простой, как лампы свет и как кольца литьё.

На небе дальние огни созвездий в час ночной –

И так похоже на звезду молчание твоё.

Мне нравится, что ты молчишь - ты не со мной теперь

Вдали ты – словно ты мертва, беззвучно слезы льешь…

И вдруг ты улыбнулась мне, и сразу я – поверь -

Я просто счастлив: понял я - все эти мысли – ложь.

2-й вариант:

Люблю, когда ты молчишь, словно ты отлучилась,

словно тебя мой голос издали не достает,

и кажется, будто твои глаза от тебя улетели,

и кажется, что поцелуем твой запечатан рот.

Поскольку все вещи в мире полны моею душою —

ты брезжишь из всех вещей, душою моей полна,

бабочка полусна, ты с душой моей схожа,

схожа со словом грусть, бабочка полусна.

Люблю, когда ты молчишь, так, словно ты далёко

и жалуешься на что-то, тихая бабочка-стон.

Издалека мой голос не может тебя настигнуть —

пусть же в твоём молчанье угомонится и он.

Позволь и мне говорить с тобою твоим молчаньем,

которое лампы светлей, бесхитростней перстенька.

Ты похожа на полночь, звёздную и немую,

твоя немота — от звёзд, бесхитростна и далека.

Люблю, когда ты молчишь, словно ты отлучилась

в скорбное уединенье, — словно ты умерла.

И тут достаточно слова или просто улыбки —

и радуюсь, радуюсь я, что смерть неправдой была.

Poema 16

(Paráfrasis a R. Tagore)

En mi cielo al crepúsculo eres como una nube

y tu color y forma son como yo los quiero

Eres mía, eres mía, mujer de labios dulces

y viven en tu vida mis infinitos sueños.

La lámpara de mi alma te sonrosa los pies,

el agrio vino mío es más dulce en tus labios:

oh segadora de mi canción de atardecer,

¡Cómo te sienten mía mis sueños solitarios!

Eres mía, eres mía, voy gritando en la brisa

de la tarde, y el viento arrastra mi voz viuda.

Cazadora del fondo de mis ojos, tu robo

estanca como el agua tu mirada nocturna.

En la red de mi música estás presa, amor mío,

y mis redes de música son anchas como el cielo.

Mi alma nace a la orilla de tus ojos de luto.

En tus ojos de luto comienza el país del sueño.

Поэма 16

В сумерках ты вплываешь облаком в мои дали,

твой цвет и форма такие, какими я их творю.

Твои медовые губы моими, моими стали,

а стаи моих желаний жизнь обживают твою.

Лампой моей души я ноги тебе румяню,

на губах твоих слаще стократ мой горький настой:

как ты мила моему неприкаянному желанью,

жница моих напевов, навеянных темнотой!

Ты моя, ты моя, кричу в вечерней прохладе,

голос мой вдовый с ветром уносится на закат.

Ныряльщица, твой улов, похищенный в моём взгляде,

делает остекленелым твой полуночный взгляд.

В сетях напевов моих ты — как пленница птица,

мои напевные сети просторны, как вышина.

Над омутом твоих глаз душа моя рада родиться,

в омуте твоих глаз — начало державы сна.

Poema 17

Pensando, enredando sombras en la profunda soledad.

Tú también estás lejos, ah más lejos que nadie.

Pensando, soltando pájaros, desvaneciendo imágenes, enterrando lámparas.

¡Campanario de brumas, qué lejos, allá arriba!

Ahogando lamentos, moliendo esperanzas sombrías, molinero taciturno,

se te viene de bruces la noche, lejos de la ciudad.

Tu presencia es ajena, extraña a mí como una cosa.

Pienso, camino largamente, mi vida antes de ti.

Mi vida antes de nadie, mi áspera vida.

El grito frente al mar, entre las piedras,

corriendo libre, loco, en el vaho del mar.

La furia triste, el grito, la soledad del mar.

Desbocado, violento, estirado hacia el cielo.

Tú, mujer, ¿qué eras allí, qué raya, qué varilla

de ese abanico inmenso? Estabas lejos como ahora.

¡Incendio en el bosque! Arde en cruces azules.

Arde, arde, llamea, chispea en árboles de luz.

Se derrumba, crepita. Incendio. Incendio.

Y mi alma baila herida de virutas de fuego.

¿Quién llama? ¿Qué silencio poblado de ecos?

¡Hora de la nostalgia, hora de la alegría, hora de la soledad,

hora mía entre todas!

Bocina en que el viento pasa cantando.

Tanta pasión de llanto anudada a mi cuerpo.

¡Sacudida de todas las raíces,

asalto de todas las olas!

Rodaba, alegre, triste, interminable, mi alma.

Pensando, enterrando lámparas en la profunda soledad.

¿Quién eres tú, quién eres?

 Поэма 17

Думаю, тени пряду, один как перст в глухомани.

А ты — дальше всех на свете: не достать, хоть умри.

Думаю, выпускаю птиц, гоню наважденья и хороню фонари.

Там, в отдалённой выси, — хмурая колокольня!

Стоны коплю, надежды перемалываю тайком.

Мельник-молчун, на тебя в этой глуши безлюдной падает ночь ничком.

Уже, как чужая тень, твой облик меня покинул.

Думаю, долго блуждаю, уже моя жизнь — до тебя.

Уже моя жизнь — до всех, жизнь моя бесприютна.

Кричу в лицо океану, крики в камнях дробя,

бегу, как вольный безумец, в испарину океана.

Печальная ярость, крик и океанская мгла.

Необузданный, гневный, тянусь в небеса всем телом.

Женщина, кем ты была, какою спицей была

в этом веере вечном? Ты вечно была далекой.

Пожар в лесу! По распятьям синим — огненный шар.

Пламя, искры и треск — факельные деревья.

Потрескивающий обвал. Всюду пожар, пожар.

А душа моя пляшет, корчась в огненных стружках.

Кто кличет? Какое эхо в просторе без голосов?

Час тоски, час веселья, час одинокой дали,

мой час — вершина часов!

Рупор, в котором ветер стелется, распевая.

Тело моё исхлестали жарких жалоб хлысты.

Вздрагивают все корни,

нападают все волны!

Душа моя, радость, горе, пропажа, край пустоты.

Думаю, хороню фонари в глухомани.

А ты — ответь мне: кто ты?

Poema 18

Aquí te amo.

En los oscuros pinos se desenreda el viento.

Fosforece la luna sobre las aguas errantes.

Andan días iguales persiguiéndose.

Se descine la niebla en danzantes figuras.

Una gaviota de plata se descuelga del ocaso.

A veces una vela. Altas, altas estrellas.

O la cruz negra de un barco.

Solo.

A veces amanezco, y hasta mi alma esta húmeda.

Suena, resuena el mar lejano.

Este es un puerto. Aquí te amo.

Aquí te amo y en vano te oculta el horizonte.

Te estoy amando aún entre estas frías cosas.

A veces van mis besos en esos barcos graves,

que corren por el mar hacia donde no llegan.

Ya me veo olvidado como estas viejas anclas.

son más tristes los muelles cuando atraca la tarde.

Se fatiga mi vida inútilmente hambrienta.

Amo lo que no tengo. Estás tú tan distante.

Mi hastío forcejea con los lentos crepúsculos.

Pero la noche llega y comienza a cantarme.

La luna hace girar su rodaje de sueño.

Me miran con tus ojos las estrellas más grandes.

Y como yo te amo, los pinos en el viento,

quieren cantar tu nombre con sus hojas de alambre.

Поэма 18

Здесь я тебя люблю.

Над темными соснами ветер расправляет свой стяг.

На блуждающих водах лунные пересветы.

Похожие дни теснятся, гонят друг друга во мрак.

Распадается сумрак на пляшущие виденья.

Серебристую чайку закат роняет во тьму.

Порой объявится парус. Высокое небо в звёздах.

Кораблик — чёрным распятьем.

Так горько мне одному.

Утром проснусь — наволгла даже душа. А где-то море шумит.

Вот пристань.

Я люблю тебя здесь.

Здесь я тебя люблю, напрасно даль тебя прячет.

Даже в этой остуде любовь не устала цвесть.

Порой мои поцелуи плывут на этих понурых

шхунах, спешащих к землям, куда им доплыть невмочь.

А я тону среди этих якорей поржавелых.

Причалы всего печальней, когда швартуется ночь.

Жизнь моя изнурена проголодью бесцельной.

Мне мило то, чего нет. А ты как в далёком сне.

Перемогаюсь, борюсь с медленным предвечерьем.

Но наплывает ночь и петь начинает мне.

Уже луна завела свой механизм сонливый.

Самые крупные звёзды мне взгляд возвращают твой.

И, зная, что я люблю, тихие сосны под ветром

хлопочут спеть твое имя проволочной листвой.

Poema 19

Niña morena y ágil, el sol que hace las frutas,

el que cuaja los trigos, el que tuerce las algas,

hizo tu cuerpo alegre, tus luminosos ojos

y tu boca que tiene la sonrisa del agua.

Un sol negro y ansioso se te arrolla en las hebras

de la negra melena, cuando estiras los brazos.

Tú juegas con el sol como con un estero

y él te deja en los ojos dos oscuros remansos.

Niña morena y ágil, nada hacia ti me acerca.

Todo de ti me aleja, como del mediodía.

Eres la delirante juventud de la abeja,

la embriaguez de la ola, la fuerza de la espiga.

Mi corazón sombrío te busca, sin embargo,

y amo tu cuerpo alegre, tu voz suelta y delgada.

Mariposa morena dulce y definitiva,

como el trigal y el sol, la amapola y el agua.

Поэма 19

Девочка, смуглый ветер! Солнцем, творящим жито,

свивающим донные травы, створаживающим плоды,

твой звёздный взор сотворён, и весёлое тело,

и губы твои, в которых сквозит улыбка воды.

Едва ты раскинешь руки — чёрное алчное солнце

струится в лёгких волокнах гривы твоей смоляной.

Солнце в пальцах твоих играет, словно речушка,

в твоих глазах застывая темнотою двойной.

Девочка, смуглый ветер, ничто меня не сближает

с тобою — всё отдаляет, как тяжкие облака.

Слепая юность пчелы в теле твоём смешалась

с опьяненьем волны и упругостью колоска.

Но я ищу моим смуглым сердцем твой вольный голос

и твоё весёлое тело, не ведающее стыда.

Смуглый мой мотылёк, нежный и совершенный,

словно хлеба и солнце, словно мак и вода.

Poema 20

Puedo escribir los versos más tristes esta noche.

Escribir, por ejemplo: "La noche esta estrellada,

y tiritan, azules, los astros, a lo lejos".

El viento de la noche gira en el cielo y canta.

Puedo escribir los versos más tristes esta noche.

Yo la quise, y a veces ella también me quiso.

En las noches como ésta la tuve entre mis brazos.

La besé tantas veces bajo el cielo infinito.

Ella me quiso, a veces yo también la quería.

Cómo no haber amado sus grandes ojos fijos.

Puedo escribir los versos más tristes esta noche.

Pensar que no la tengo. Sentir que la he perdido.

Oír la noche inmensa, más inmensa sin ella.

Y el verso cae al alma como al pasto el rocío.

Qué importa que mi amor no pudiera guardarla.

La noche está estrellada y ella no está conmigo.

Eso es todo. A lo lejos alguien canta. A lo lejos.

Mi alma no se contenta con haberla perdido.

Como para acercarla mi mirada la busca.

Mi corazón la busca, y ella no está conmigo.

La misma noche que hace blanquear los mismos árboles.

Nosotros, los de entonces, ya no somos los mismos.

Ya no la quiero, es cierto, pero cuánto la quise.

Mi voz buscaba el viento para tocar su oído.

De otro. Será de otro. Como antes de mis besos.

Su voz, su cuerpo claro. Sus ojos infinitos.

Ya no la quiero, es cierto, pero tal vez la quiero.

Es tan corto el amor, y es tan largo el olvido.

Porque en noches como esta la tuve entre mis brazos,

mi alma no se contenta con haberla perdido.

Aunque éste sea el último dolor que ella me causa,

y éstos sean los últimos versos que yo le escribo.

Поэма 20

Этой ночью на сердце грустные стынут строки.

Нет грустнее, к примеру: «Вызвездило небосвод,

и дрожат, голубые, в дальней дали планеты…»

Ветер ходит кругами в сумраке и поет.

Этой ночью на сердце грустные стынут строки.

Я любил, и она любила меня порой.

В ночах, похожих на эту, я обнимал подругу,

столько раз целовал под звёздною пеленой.

Она любила, и я порой любил её тоже.

Перед её бездонным взглядом кто б устоял!

Этой ночью на сердце грустные стынут строки:

грустно, что я один, что я ее потерял.

Этот глубокий мрак без неё ещё глубже.

На душу строки ложатся, словно роса на траву.

Что же, моя любовь сберечь её не сумела.

Вызвездило небосвод. И я без неё живу.

Вот и всё. Вдалеке кто-то поёт чуть слышно.

А душа не согласна, ищет потерянный след.

Глаза без устали ищут, чтобы её приблизить.

Ищет её моё сердце, а её уже нет.

Та же ночь, и деревья всё так же во мгле белеют.

А мы — другие, и снова прежними нам не стать.

Я разлюбил, всё верно, но как любил её раньше.

Голос ветра искал, чтоб слуха её достать.

С нею другой, а прежде губы мои с ней были —

с голосом, ясным телом, взглядом долгим её.

Я разлюбил, всё верно. Но и люблю, наверно:

так коротка любовь, так долог путь в забытье.

Ведь я её обнимал точно такой же ночью.

Не согласится никак душа с потерей своей.

Хоть эта боль и последняя, которой она меня ранит.

И эти строки последние из тех, что пишу я ей.

La Canción Desesperada

Emerge tu recuerdo de la noche en que estoy.

El río anuda al mar su lamento obstinado.

Abandonado como los muelles en el alba.

¡Es la hora de partir, oh abandonado!

Sobre mi corazón llueven frías corolas.

¡Oh sentina de escombros, feroz cueva de náufragos!

En ti se acumularon las guerras y los vuelos.

De ti alzaron las alas los pájaros del canto.

Todo te lo tragaste, como la lejanía.

Como el mar, como el tiempo. ¡Todo en ti fue naufrágio!

Era la alegre hora del asalto y el beso.

La hora del estupor que ardía como un faro.

¡Ansiedad de piloto, furia de buzo ciego,

turbia embriaguez de amor, todo en ti fue naufrágio!

En la infancia de niebla mi alma alada y herida.

¡Descubridor perdido, todo en ti fue naufrágio!

Te ceñiste al dolor, te agarraste al deseo.

¡Te tumbó la tristeza, todo en ti fue naufrágio!

Hice retroceder la muralla de sombra.

anduve más allá del deseo y del acto.

Oh carne, carne mía, mujer que amé y perdí,

a ti en esta hora húmeda, evoco y hago canto.

Como un vaso albergaste la infinita ternura,

y el infinito olvido te trizó como a un vaso.

Era la negra, negra soledad de las islas,

y allí, mujer de amor, me acogieron tus brazos.

Era la sed y el hambre, y tú fuiste la fruta.

Era el duelo y las ruinas, y tú fuiste el milagro.

¡Ah mujer, no sé cómo pudiste contenerme

en la tierra de tu alma, y en la cruz de tus brazos!

Mi deseo de ti fue el más terrible y corto,

el más revuelto y ebrio, el más tirante y ávido.

Cementerio de besos, aún hay fuego en tus tumbas,

aún los racimos arden picoteados de pájaros.

Oh la boca mordida, oh los besados miembros,

oh los hambrientos dientes, oh los cuerpos trenzados.

Oh la cópula loca de esperanza y esfuerzo

en que nos anudamos y nos desesperamos.

Y la ternura, leve como el agua y la harina.

Y la palabra apenas comenzada en los labios.

¡Ese fue mi destino y en él viajó mi anhelo,

y en el cayó mi anhelo, todo en ti fue naufrágio!

Oh sentina de escombros, en ti todo caía,

qué dolor no exprimiste, qué olas no te ahogaron.

De tumbo en tumbo aún llameaste y cantaste

de pie como un marino en la proa de un barco.

Aún floreciste en cantos, aún rompiste en corrientes.

Oh sentina de escombros, pozo abierto y amargo.

¡Pálido buzo ciego, desventurado hondero,

descubridor perdido, todo en ti fue naufrágio!

Es la hora de partir, la dura y fría hora

que la noche sujeta a todo horario.

El cinturón ruidoso del mar ciñe la costa.

Surgen frías estrellas, emigran negros pájaros.

Abandonado como los muelles en el alba.

Sólo la sombra trémula se retuerce en mis manos.

Ah más allá de todo. Ah más allá de todo.

Es la hora de partir. Oh abandonado.

Песня отчаянья

Твой лик всплывает из ночи, в которой я обитаю.

Река прикипела к морю, боль свою вороша.

А я покинут, как пристань в предрассветную пору.

Пора собираться в путь, покинутая душа!

На сердце моё опадают венчики ледяные.

О жалкая свалка, глухое кладбище кораблей!

В душе твоей громоздятся все сраженья и взлеты.

Крылатые стаи песен срывались с души твоей.

Душа твоя вобрала всё и вся, словно дали,

словно море и время. И вот — кораблём на дно!

Радостным было время осады и поцелуев,

оторопи, втекавшей, как свет маяка в окно.

Жадность лоцмана, ярость ослепшего водолаза,

мутный любовный хмель, и вот — кораблём на дно!

Туманное моё детство, крылатое сердце-подранок,

блуждающий следопыт, и вот — кораблём на дно!

Ты опоясал боль и обнимал желанье,

печаль тебя сокрушила, и вот — кораблём на дно!

Мне было дано прорвать кольцо полночной осады,

переступить желанье и похоть было дано.

Женщина, плоть и оплот, возлюбленная утрата,

тебя я пою и тебя из влажной зову темноты.

Как чаша, ты приютила всю бескрайнюю нежность.

И забытьём бескрайним, как чаша, разбита ты.

Правила чернота одинокими островами,

и там в объятья свои любовь меня приняла.

Жажда была и голод, а ты, словно плод, манила,

битва была и гибель, а ты спасеньем была.

Женщина, как меня ты удержать сумела

в землях твоей души и на кресте твоих рук!

Томление по тебе было страшным и кратким,

взвихренным и хмельным, напряжённым, как лук.

Погост поцелуев, не гаснет пламя в твоих могилах,

пылают грозди, и птицы их до сих пор клюют.

Память искусанных губ и зацелованной кожи,

память голодных зубов и тел, заплетённых в жгут.

Бешеное сближенье жадности и надежды,

которое нас сплотило и навек развело.

Нежность робкой воды и муки шелестящей,

слово, которое губы тронуло — и ушло.

Такая судьба постигла парус моих желаний,

сорванный ветром судьбы, и вот — кораблём на дно!

Вся боль до капли иссякла, все волны меня накрыли.

Жалкая свалка, в которой всё умиротворено.

Всё ещё пел, сиял, качаясь и спотыкаясь,

чтоб устоять на одной ноге, как в качку матрос.

Всё ещё песнями цвел, всё ещё резал волны.

Жалкая свалка, колодец, полный горчащих слёз.

Бледный слепой водолаз, обездоленный лучник,

блуждающий следопыт — корабль, идущий на дно!

Пора отправляться в путь. Холодна и сурова

ночь, в которой отныне мне жить и днём суждено.

Зреют стылые звёзды. Чёрных птиц караваны.

Шумный морской кушак берег стянул, шурша.

А ты покинут, как пристань в предрассветную пору.

Лишь тень на твоей ладони раскручивается не спеша.

Прочь от всего на свете. Прочь от всего на свете.

Пора собираться в путь, покинутая душа!