Kelly se enteró de la escalofriante noticia durante la cena.
Edgar ni la miraba ni hablaba con ella, ignorándola por completo, pero sí mantenía una animada
conversación con su padre sobre unos terrenos colindantes que estaban interesados en adquirir. Ella
no atendía al intercambio de opiniones, no le interesaba lo más mínimo si «Promise» aumentaba o se
consumía en el fuego. Sólo podía pensar en Miguel, en su desprecio y en su mirada ardiente y llena
de saña.
Pero prestó la máxima atención a un comentario que deslizó su primo:
– Casi preferiría disponer un tiempo más de él en la plantación, padre.
– ¿Para qué? ¿Para acabar matándolo? -gruñó Sebastian.
Kelly observó a ambos. Edgar esbozaba un rictus amargo, como el niño a quien han quitado un
juguete. ¿Por qué pensó en el acto en Miguel? Picoteó una miga de pan, disimulando el temblor de
sus manos y esperando, alerta.
– No hay vuelta atrás. Ya lo he vendido.
El corazón de la muchacha empezó a galopar.
¿Venderlo? Que Miguel saliera de «Promise» significaba su salvación, aunque hubiera de
pertenecer a otro dueño de una plantación. La alegría de que estuviera fuera de allí y el dolor por su
marcha se fundieron. Pero su júbilo se truncó al oír el nombre del nuevo amo de Miguel.
Terriblemente pálida, no dudó en espetarle a su tío:
– Ese hombre es un asesino.
Colbert arqueó sus pobladas cejas.
– Es ni más ni menos que el fulano que va a amansar a esa fiera, muchacha.
– Pero, tío…
– Tú no entiendes de estas cosas, Kelly, así que no te entrometas. Una dama no debe inmiscuirse
en asuntos de negocios.
A ella la dominó la rabia. Incorporándose de golpe y haciendo que se le volcara la silla, lanzó la
servilleta sobre la mesa y espetó sin miramientos:
– ¡Había olvidado que vosotros traficáis con seres humanos!
– Con esclavos -matizó Sebastian.
– ¡Con personas! -apuntilló ella, gritándole, furiosa como nunca había estado-. Y estás hablando
de cederle un hombre a ese depravado del que todo el mundo comenta sus atrocidades y su crueldad -
respiraba aceleradamente, le faltaba el aire y el arrebato de violencia tintaba su rostro de carmesí-.
¡Me dais náuseas! ¡Sois peor que las alimañas!
Abandonó el comedor acompañada de un silencio denso y del estupor de ambos.
Kelly se desesperó. El destino que habían decidido para Miguel era peor que la muerte, porque a
nadie se le escapaba que lo que se decía de Noah Houston era cierto. La repugnancia le pasó factura y
vomitó la cena apenas se alejó de aquella guarida de lobos.
¡Tenía que ver a Miguel!
¡Avisarle!
¡Ayudarle a huir!
Pero cuando llegó a la plazuela donde se alzaban las chozas de los braceros, jadeante y pálida,
era ya demasiado tarde.
Le estaban empujando para que subiera a un carro, con las manos atadas a la espalda, y no
oponía resistencia. Dos hombres armados saltaron al sencillo medio de transporte, sentándose uno a
cada lado del prisionero.
Las lágrimas le bañaron las mejillas y ella se odió por no haber nacido hombre y disponer en
ese momento de una pistola. Miró al cielo y maldijo. ¿Qué podía hacer una mujer contra los
capataces de su tío? ¿Cómo hacerles frente? Tenía que idear algo y pronto. Iría a Port Royal, le
pediría ayuda al padre de Virginia, contrataría a algunos marineros para que sacaran a Miguel de la
isla y lo pusieran a salvo. Y si en aquel trasiego Noah Houston debía viajar a los dominios de
Satanás, ¡que así fuera!
Miguel la presintió y alzó la cabeza. Por unos segundos, sus miradas se cruzaron. La de él
cargada de infinito desprecio.
– ¡Oh, Dios! -gimió Kelly, dejándose caer de rodillas cuando el carro en que él se alejaba se
perdió en un recodo del camino-. ¡Oh, Dios!
Los habitantes de Port Royal, ignorantes de que cuatro navíos piratas los acechaban, finalizaban
el día con el acostumbrado ajetreo en las proximidades del muelle. Los vendedores cerraban sus
puestos, los marineros se aprestaban a acarrear los últimos barriles de agua y provisiones para
zarpar al día siguiente, las busconas despedían a los parroquianos a los que habían entretenido
durante la tarde y buscaban clientela fresca…
Nadie imaginaba lo que se les venía encima.
Los cañones de la flota comandada por François Boullot abrieron fuego.
Justo en el instante en que el carro en que transportaban a Miguel atravesaba la empedrada calle
principal del puerto, amparándose en la noche.
Aunque algunos vigías habían avistado los barcos, no les dieron demasiada importancia, pues
banderas inglesas ondeaban en sus mástiles. Allí fondeaban barcos de la Corona continuamente.
Luego, cuando las banderas de su graciosa majestad fueron reemplazadas por francesas y por otras
negras con el dibujo de una calavera y dos tibias cruzadas, fue demasiado tarde para dar la voz de
alarma.
El plomo del Missionnaire fue el primero en alcanzar su objetivo.
Uno de los almacenes recibió dos impactos y el muro frontal se derribó como si hubiera sido
barrido por un huracán, sembrando todo de cascotes y vigas incendiadas. La destrucción continuó
después en los edificios colindantes, en uno de los barcos fondeados y en parte del paseo marítimo,
donde se abrió un socavón de considerables proporciones.
El tipo que conducía el carro en el que viajaba Miguel se vio obligado a tirar desesperadamente
de las riendas para evitar que los caballos se precipitasen en la brecha. Heridos por el bocado, los
animales se encabritaron y piafaron…
Los gritos y el pánico inundaron las calles. Las maldiciones y las órdenes de los soldados se
superponían a los atronadores y ensordecedores cañonazos. La guarnición que defendía Port Royal
reaccionó demasiado tarde. Para cuando quisieron responder al fuego enemigo, buena parte del lado
norte del fortín ardía en llamas.
Los civiles, la mayor parte de ellos ya fuera de sus casas, bloqueaban las calles intentando salvar
lo que pudieran. Cierto que Port Royal había soportado ya algunas incursiones enemigas, pero la
violencia de aquel ataque, absolutamente por sorpresa, hizo que se temiera por la propia vida como
nunca.
Las embarcaciones enemigas se habían abierto en abanico y cubrían todo el frente de la ciudad.
El incesante bombardeo a que fue sometida Port Royal en los primeros momentos sembró el
terror más absoluto.
El carro de «Promise» cubrió intacto algunos metros más. El conductor buscaba afanosamente
guiar los caballos hacia algún callejón, pero una nueva andanada de proyectiles alcanzó el edifico del
ayuntamiento, junto al que circulaban justo entonces. El muro se les vino encima y los escombros se
derrumbaron sobre los animales, que, aterrorizados, se alzaron sobre las patas traseras y relincharon.
Acabaron volcando. El terrible impacto precipitó a los secuaces de Colbert a su final entre las
patas y los cuerpos de los equinos. Miguel tuvo más suerte: salió despedido, pero, aún con las manos
atadas a la espalda, no pudo amortiguar la caída, de modo que se golpeó contra el suelo y perdió el
conocimiento.
A bordo del Missionnaire, François y Pierre, satisfechos con el desarrollo del asalto, seguían
ladrando órdenes a sus hombres de que no dejaran de disparar.
– ¡Unas cuantas andanadas más! -lo arengaba Pierre-. Y podremos tomar Port Royal como si
fuera un caramelo…
Boullant enfocó el catalejo y torció el gesto.
– Merde! -bramó-. Me parece que se ha complicado la cosa, mon ami. Mira allí.
Su segundo casi le arrancó el catalejo de las manos y miró donde le decía.
– Merde! -dijo él también-. ¿Quién coño olvidó mencionarnos que se encontraban fondeados el
Canónico y el Tamarindo?
El Canónico era un galeón español robado y reconvertido, poderoso y bien equipado, un bajel
de guerra armado y versátil, con altas plataformas de tiro a proa y a popa. Un verdadero monstruo de
42 metros de eslora. En cuanto al Tamarindo, se trataba de una nave recia, construida en Inglaterra,
dotada igualmente para el combate en el mar. Ambos navíos actuaban a las órdenes de la Corona. Un
informador les había asegurado que su último avistamiento había sido hecho más al sur. Ese resbalón
podía costarles muy caro, porque las naves comandadas por el capitán Lionel Rommans y por el
capitán Richard Connelly estaban bordeando el puerto para enfrentarse a ellos.
– ¡No podremos con los dos! -vociferaba François para hacerse oír por el encima del infernal
tronar de sus cañones-. ¡Rommans es un jodido peligro y no digamos Connelly! ¡Si defienden el
puerto lo suficiente como para que la guarnición se reagrupe, estamos perdidos!
Pierre soltó una blasfemia.
El Canónico comenzó a disparar y la andanada salpicó la cubierta del Missionnaire de agua
salada. Su compañero no se quedó atrás y sus cañones tronaron casi al unísono. Fran volvió a mirar
por el catalejo: las piezas de artillería que protegían Port Royal se estaban armando, listas para la
defensa.
Un proyectil alcanzó ligeramente al barco que capitaneaba Depardier, y Ledoux volvió a jurar a
voz en cuello.
– ¡Fuego! -gritó a pleno pulmón-. ¡Fuego, malditos sean esos cabrones ingleses!
Los franceses se apuraban en recargar y disparar los cañones, pero el ánimo de la flotilla ya no
era el mismo. A pesar de ser cuatro naves, sabían que no estaban en disposición de enfrentarse a dos
barcos ingleses y al fuego de la resistencia del fortín.
El bergantín de Depardier viró y escapó a mar abierto.
Boullant instó a sus hombres a que apagaran el fuego que se había originado en popa. Aunque
los desperfectos no parecían ser graves, ellos eran los que más cerca estaban de las embarcaciones
inglesas y, por tanto, los más expuestos, con algunas piezas ya inutilizadas.
– ¡Todo a babor! -le gritó al timonel-. ¡Todo a babor! ¡Nos marchamos!
Pierre Ledoux apretó los dientes con rabia. Odiaba a los ingleses y le supo a hiel abandonar el
ataque, pero resistir o enfrentarse a ellos abiertamente era una locura. Y no poner a la tripulación de
sus naves en peligro innecesario era lo primero. Se habían dejado atrapar entre dos fuegos y la única
alternativa era escapar.
Cuando el Missionnaire viró alejándose del puerto, las otras tres fragatas francesas hicieron lo
mismo.
Miguel despertó en medio del caos.
A la destrucción de edificios se sumaban las llamas que lamían los sacos de café de los
almacenes del puerto, que ardían ya como yesca.
La gente corría despavorida.
Todo el mundo estaba demasiado ocupado como para prestar atención a un carro volcado y a un
hombre aturdido.
Se arrastró como pudo, alejándose y parapetándose junto a un muro. Le dolía la cabeza y el
humo le abrasaba la garganta, pero el malestar le importaba poco. Encogió las piernas y, aunque
lacerándose las muñecas con la soga que le ataba las manos, consiguió pasar los brazos por debajo.
Ninguno de sus captores se movía. Se tomó su tiempo para calmar los latidos de su corazón y asumir
su situación actual.
Miguel no oía los alaridos, ni las voces, ni siquiera el tronar incesante de los cañones que
atacaban o defendían Port Royal. En su mente sólo había una obsesión: huir. Y puesto que el destino le
acababa de regalar una buena baza en el juego, apostaría fuerte. Era todo o nada.
Se incorporó y se dirigió hasta el carro, donde buscó afanosamente una de las dagas que sabía
que llevaban siempre los capataces, hasta apoderarse del arma. Fijó el mango entre dos tablas y con
unos cuantos movimientos cortó las cuerdas que lo aprisionaban.
Frotándose las muñecas para amortiguar los pinchazos de dolor al recuperar de nuevo la
circulación, se fijó detenidamente en cuanto lo rodeaba.
Port Royal era un escenario dantesco, un infierno. Pero en el mar se había desatado otro. Cuatro
naves con bandera pirata atacaban la ciudad sin tregua y el desconcierto era total. Sin embargo, dos
buques con pabellón inglés doblaban la bocana del puerto y disparaban sus cañones repeliendo el
asalto.
Por una fracción de segundo, Miguel pensó que lo mejor era escapar de allí, esconderse tierra
adentro. Sólo por una fracción de segundo. Luego entrecerró los ojos y se fijó en el casco de una
fragata atacante que empezaba a tener dificultades para repeler la ofensiva del galeón inglés.
Definitivamente, no podía quedarse en Jamaica. Colbert lo encontraría tarde o temprano y ya
había probado el látigo en demasiadas ocasiones para exponerse a sufrirlo más.
Corrió hacia el muelle, zigzagueando para eludir esquirlas de piedra y escombros que los
cañonazos desprendían de los tejados y paredes, mezclados con teas ardiendo y trozos de vigas.
Llegó hasta el malecón, calculó la distancia hasta la fragata y se lanzó al agua. Si tenía una remota
posibilidad de escapar de aquel infierno, ésa era alcanzar la nave. Ni siquiera se planteó si aguantaría,
puesto que aún se encontraba algo débil, o si por el contrario moriría ahogado o tal vez lo colgarían
del palo mayor del barco pirata.
Prefería mil veces la muerte antes que volver a caer de nuevo en manos de los malditos Colbert.
Sólo lamentaba no poder cumplir la venganza que se había prometido.
Nadó con agilidad, sobreponiéndose a su cuerpo maltrecho, atravesado por punzadas de dolor.
Debía poner los cinco sentidos y las pocas fuerzas que le quedaban en aquella locura. Y aunque se le
heló la sangre cuando advirtió que el barco atacante viraba, huyendo de la confrontación, redobló sus
esfuerzos.
Consiguió asirse a una maroma que colgaba de un costado de la fragata, aislándose de un
entorno donde todo parecía estallar en llamas y de los estampidos de cañones que retumbaban en sus
oídos con tal virulencia que temió que se le reventaran los tímpanos.
Agotado, se agarró a la soga como pudo y se la ató a la cintura. El barco ganó velocidad y una
andanada desde el fortín casi hizo blanco en el casco, haciendo bambolearse a Miguel, que se
convulsionó por la tremenda sacudida.
No supo cuándo perdió de nuevo el conocimiento. Lo cierto es que la flota pirata escapó por los
pelos de Port Royal y de la artillería del Canónico y del Tamarindo.
Por entonces, el capitán Boullant llevaba un lastre que desconocía.

Келли узнала эту страшную новость за ужином.
Эдгар полностью игнорировал двоюродную сестру. Он не смотрел на нее и не разговаривал с ней, зато вел с отцом оживленную беседу о прилегающих к их владению землях. Отец с сыном, заинтересованные в приобретениии этих земель, обменивались мнениями, а Келли слушала их бойкий диалог вполуха – ее ничуть не интересовало, будет ли “Подающая надежды” процветать, или сгорит в огне. Девушка могла думать только о Мигеле, о его презрении и горящем взгляде, полном ярости и гнева. Однако пристальное внимание Келли привлекло вскользь брошенное кузеном замечание:
- Я бы все же предпочел еще какое-то время подержать его на плантации, отец.
- Для чего? Чтобы убить? – угрюмо буркнул Себастьян.
Келли посмотрела на обоих. Эдгар досадливо поморщился; его лицо выражало огорчение, как у ребенка, у которого отняли игрушку. Келли почему-то сразу же подумала о Мигеле. Она отщипнула маленький кусочек хлебного мякиша, чтобы скрыть дрожь в руках, и настороженно ждала продолжения.
- Нет пути назад. Я его уже продал, обратно не вернешь.
Сердце девушки учащенно забилось. Мигель продан? Уход из “Подающей надежды” будет означать для него спасение, хотя он и будет принадлежать другому плантатору. В душе Келли радость и боль от ухода испанца сплавились воедино, вот только радость вмиг оборвалась, едва она услышала имя нового хозяина Мигеля. Не колеблясь ни секунды, она решительно обратилась к дяде:
- Но он же убийца, – воскликнула она, ужасно побледнев.
Колберт приподнял свои густые брови:
- Он как раз тот, кто укротит этого дикого зверя, племяшка.
- Но, дядя...
- Ты ничего не смыслишь в таких вещах, и не встревай. Знатной даме не пристало лезть в торговые дела.
Гнев овладел Келли. Она резко вскочила на ноги, опрокинув стул, швырнула салфетку на стол и, позабыв о приличиях, резко выпалила:
- Я забыла, что вы торгуете людьми!
- Рабами, – подчеркнул Себастьян.
- Людьми! – гневно выкрикнула она. – И ты говоришь, что продал человека этому извращенцу, о зверствах и жестокости которого говорят все вокруг. – Келли не хватало воздуха, и она часто дышала, хватая ртом воздух. Ее лицо раскраснелось от вспышки ярости. – Вы мне отвратительны! Меня от вас тошнит! Вы хуже зверей!
Оба Колберта оцепенели. Над столом повисла плотная, густая тишина, и в сопровождении этой зловещей тишины, Келли опрометью выбежала из столовой.
Девушка пребывала в отчаянии. Судьба, уготованная Мигелю, была хуже смерти, потому что никто не ускользал из лап Ноя Хьюстона, если то, что говорили о нем, было верным. Едва Келли отошла от этого волчьего логова, ее вырвало от отвращения.
Ей нужно увидеться с Мигелем! Предупредить его! Помочь ему бежать!
Но когда она, бледная и запыхавшаяся, добралась до места, над которым возвышались лачуги рабов, было уже слишком поздно.
Мигеля со связанными за спиной руками заталкивали в телегу. Он не сопротивлялся, но двое  вооруженных мужчин легко запрыгнули следом и уселись по бокам.
По щекам девушки текли слезы, и она возненавидела себя за то, что не родилась мужчиной, и сейчас не имела при себе пистолета. Она смотрела на небо, проклиная небеса. Что могла сделать женщина дядиным надсмотрщикам? Как она могла противостоять им? Нужно было что-то быстро придумать. Быть может, поехать в Порт-Ройал и попросить помощи у отца Вирхинии? А может, нанять нескольких моряков, чтобы они вытащили Мигеля из когтей Хьюстона и потом увезли с острова? И если в этой заварушке Ною Хьюстону суждено будет отправиться во владения сатаны, то туда ему и дорога!
Мигель почувствовал присутствие девушки и поднял голову. На несколько мгновений их взгляды встретились, и в глазах испанца читалось бесконечное презрение.
- О, боже! – простонала Келли, падая на колени, когда телега, увозившая Мигеля, скрылась за поворотом дороги. – О, Боже!

Жители Порт-Ройала не знали, что за ними наблюдали четыре пиратских корабля, и заканчивали день в привычных хлопотах неподалеку от причала. Торговцы закрывали свои лавки; матросы готовились к отплытию и загружали последние бочонки с водой и провизией, чтобы поутру выйти в море; проститутки прощались с клиентами, которых развлекали целый вечер, и подыскивали клиентуру посвежее...
Никто и знать не знал, что падет на них сверху.
Корабли из флотилии Франсуа Бульона открыли огонь из палубных орудий именно в тот момент, когда под покровом ночи телега, на которой везли Мигеля, проезжала по главной, мощеной булыжником, набережной порта.
Кое-кто из дозорных заметил корабли, но не придал этому слишком большого значения, поскольку на их мачтах развевались английские флаги, ведь фрегаты державной короны бросали здесь свои якоря постоянно.
Потом, когда флаги их Императорского Величества заменили на французские и черные с черепом и двумя скрещенными костями, трубить тревогу было поздно.
Ядро, пущенное с борта “Миссионера” первым достигло цели. Одна из лавчонок получила две пробоины, и передняя стена развалилась, будто сметенная ураганом, а ее обломки и загоревшиеся балки разлетелись по сторонам. Соседние здания тоже были разрушены, еще был поврежден один корабль, стоящий на якоре и часть приморской улицы, на которой образовалась огромная воронка от ядра.
Возница, правивший телегой, в которой ехал Мигель, был вынужден постоянно натягивать поводья, сдерживая лошадей, чтобы те не рванули и не понесли. Испытывая боль от впивающегося в рот мундштука, животные фыркали и вставали на дыбы...
Портовые улицы наполняли крики и паника; проклятия и приказы, отдаваемые солдатам, перемежались с оглушительным грохотом орудийных выстрелов. Гарнизон, защищавший Порт-Ройал, отреагировал слишком поздно, и к тому времени как солдаты начали отвечать на неприятельский огонь, добрая часть северной части форта уже пылала в огне.
Мирные жители, бóльшая часть которых, уже выбежала из своих домов перекрывали улицы, пытаясь защитить то, что могли. Крнечно же, Порт-Ройал уже переживал вражеские налеты, но этот, совершенно неожиданный, яростный натиск заставил людей бояться за собственную жизнь, как никогда прежде.
Неприятельские суда, развернувшись полукругом, накрывали своим огнем всю переднюю часть города. Непрерывный обстрел Порт-Ройала в первые минуты посеял в городе вселенский ужас.
Уцелевшая повозка из “Подающей надежды” кое-как проехала еще несколько метров. Возница старательно выискивал для лошадей путь к какому-нибудь маленькому проулку, но раздался новый пушечный залп, и снаряд угодил в здание муниципалитета, мимо которого они ехали. Обломки разрушенной стены взметнулись вверх и посыпались прямо на лошадей. От испуга те дико заржали и вскинулись на дыбы. Все закончилось тем, что телега опрокинулась вместе с лошадьми. Ужасное прямое попадание ускорило конец колбертовских приспешников среди конских тел и копыт. Мигелю крупно повезло: его выбросило из повозки, но со связанными за спиной руками он не смог смягчить падение, и, ударившись о землю, потерял сознание.

На борту “Миссионера”, довольные подобным развитием событий, Франсуа и Пьер продолжали 
выкрикивать приказы своим людям, не прекращавшим обстрел.
- Еще несколько залпов, и мы сможем взять Порт-Ройал, как конфетку…
Бульян  глянул в подзорную трубу и скривился.
- Вот дерьмо! – взревел он. – Дело, кажется, осложнилось, дружище. Посмотри туда. – Пьер 
выхватил подзорную трубу из рук товарища и посмотрел в указанном направлении.
- Да, дело дрянь! – подтвердил он. – Какого дьявола он забыл нас предупредить, что здесь стоят на 
рейде “Каноник” и “Тамаринд”?
“Каноник” был мощным, хорошо оснащенным испанским галеоном. Когда-то он был захвачен, а 
потом его перестроили, и теперь это был маневренный, хорошо вооруженный военный корабль с высокими палубными орудийными надстройками на носу и корме. Словом, это был настоящий монстр сорока двух метров в длину. “Тамаринд” был не менее сильным кораблем, созданным в Англии специально для морских сражений. Оба корабля подчинялись английской короне. Осведомитель уверял Бульяна, что в последнее время их видели чаще на юге. Этот недочет мог очень дорого обойтись Бульяну, потому что корабли под командой капитанов Лионеля Ромманса и Ричарда Коннелли стоявшие на рейде вблизи порта, могли дать им отпор.
- С ними двумя нам не справиться! – проорал Франсуа, стараясь перекричать адский грохот своих 
пушек. – Этот чертов Ромманс опасен, не говоря уж о Коннелли! Если они сумеют защищать порт достаточно долго, чтобы гарнизон успел перегруппироваться, нам хана!
Пьер разразился проклятьями. “Каноник” открыл стрельбу, и ядра, упавшие в море, окатили 
палубу “Миссионера” соленой водой. “Тамаринд” не отстал от приятеля – его пушки громыхнули почти в унисон с орудиями “Миссионера”. Франсуа снова прильнул глазом к подзорной трубе: артиллерия, защищавшая Порт-Ройал, успела подготовиться к обороне.
Снаряд угодил прямиком в корабль, которым командовал Депардье, и Леду снова заорал благим 
матом, разразившись бранью.
- Огонь, мать вашу! – завопил он во всю силу своих легких. – Огонь, будь прокляты эти английские 
скоты!
Французы поспешно перезарядили пушки и дали залп, но поддержка флота уже была не такой. 
Несмотря на то, что в их распоряжении было четыре корабля, они понимали, что не смогут противостоять двум английским судам и огню портовой крепостной артиллерии. Бриг Депардье развернулся и вышел в открытое море.
Бульян приказал своим людям потушить пламя на загоревшейся корме. Хотя урон и казался 
небольшим, они находились ближе всех к английским кораблям, а потому были самыми уязвимыми, тем более, что кое-какие повреждения уже имелись.
- Лево руля! – гаркнул Бульян рулевому. – Лево руля! Уходим!
Пьер Леду в ярости стиснул зубы. Он ненавидел англичан, и ему горько было прекращать набег, но 
мериться силами с этими кораблями и дальше, было чистой воды безумием, а первейшим правилом было – не рисковать жизнями экипажа понапрасну. Они оказались в ловушке между двух огней, и единственным выходом было – вырваться оттуда.
Когда “Миссионер” развернулся и поплыл в море, удаляясь от порта, остальные три фрегата 
последовали его примеру.

Мигель очнулся посреди хаоса – разрушенные здания вокруг и языки пламени, лижущие мешки с 
кофе на складах порта, горевших как сухие поленья. Смертельно напуганные люди в панике разбегались кто куда. Все были слишком заняты, чтобы обратить внимание на перевернутую повозку и оглушенного мужчину.
Мигель, как мог, отполз подальше и укрылся за стеной. У него болела голова, от жгучего дыма 
саднило горло, но это мало волновало его. Он поджал под себя ноги и попытался протащить под ними связанные за спиной руки. Ему это удалось, хотя кисти рук нестерпимо болели от стягивавшей их веревки. Ни один из его стражей не пошевелился. Мигель дал себе время, чтобы успокоить биение сердца и осознать свое нынешнее положение. Он не слышал ни голоса, ни тревожные сигналы, ни даже беспрерывный грохот пушек налетчиков и защитников Порт-Ройала. В его мозгу была только одна неотступная мысль – бежать, а поскольку судьба сдала ему неплохие карты, он, пожалуй, сыграет по-крупному. Или пан, или пропал – слишком высока ставка.
Мигель встал и двинулся к повозке. Он знал, что надсмотрщики, даже имея при себе оружие, всегда носили нож, и теперь старательно искал какой-нибудь из них. Он зажал рукоять ножа между двумя досками и несколькими движениями разрезал стягивавшие его веревки. Освободившись от пут, Мигель потер затекшие кисти, чтобы уменьшить колющую боль и восстановить нормальное кровообращение, и внимательно осмотрел все вокруг.
Порт-Ройал представлял собой сцену из дантова ада. Но в море разыгрывалось нечто другое. Четыре корабля под пиратскими флагами беспрерывно атаковали город, в котором царили всеобщая паника и полная неразбериха. Тем не менее два судна с английскими стягами перекрыли вход в порт и обстреливали неприятеля, отражая натиск.
На какую-то долю секунды Мигель подумал, что самым лучшим было бы убежать подальше от города, и спрятаться где-нибудь в глубинке, но только на долю секунды, а потом он прищурил глаза и стал внимательно наблюдать за одним из пиратских фрегатов, который с трудом отражал контратаку английского галеона.
Он не мог окончательно остаться на Ямайке. Рано или поздно Колберт нашел бы его, а он уже с лихвой отведал кнута и не хотел подвергаться новым мучениям. Мигель побежал к причалу. Он двигался зигзагами, чтобы не напороться на острые обломки камней и черепицы, выдранные из стен и крыш пиратскими ядрами, и смешанные с горящими, как факел, кусками балок. Подбежав к пристани, Мигель прикинул расстояние до фрегата и бросился в воду. Только добравшись до корабля, у него появлялась хотя бы призрачная возможность выбраться из этого ада. Мигель был все еще слаб, а потому не загадывал, что с ним будет, доплывет ли он до корабля, или утонет, а, быть может, его вообще вздернут на грот-мачте пиратского судна.
Он тысячу раз предпочел бы смерть, лишь бы не попасть снова в руки проклятых Колбертов. Лишь об одном жалел Мигель – он не смог выполнить свое обещание и отомстить.
Мигель быстро плыл, превозмогая резкую боль во всем своем измученном теле. Ему приходилось вкладывать все чувства и последние оставшиеся силы в этот безумный поступок. У Мигеля застыла в жилах кровь, когда он увидел, что пиратский фрегат развернулся, избегая сражения с английским галеоном, но упрямый испанец лишь удвоил свои усилия.
Мигелю удалось ухватиться за один из канатов, свисавших сбоку, и отгородиться от окружающей его действительности, где всё, казалось, взрывалось и трещало в огне, где грохотали пушки, и выстрелы отдавались в его ушах таким громом, что он боялся, как бы не лопнули перепонки. Полностью изнуренный, Мигель изо всех сил вцепился в веревку и, как мог, обвязал себя ею вокруг пояса. Фрегат набрал скорость, но ядра, выпущенные из крепостных пушек едва не достигли цели. Фрегат содрогнулся и закачался от ужасной встряски, и Мигель судорожно раскачивался вместе с ним.
Он и сам не понял, когда снова потерял сознание. Ясно было только одно – пиратский флот чудом  ускользнул от пушек “Каноника” и “Тамаринда” и выбрался из Порт-Ройала, и тогда капитан Бульян поднял на борт незнакомый ему балласт.

por los pelos (= de milagros) – чудом