El Regalo De Inocencia

Concha Espina

Inocencia hacía honor a su nombre: era inocente.
Con los ojos ávidamente abiertos sobre sus diez y ocho años campesinos, todos los misterios de la vida le ofrecieron su naturalismo salvaje, sin despertar en ella malicias ni sobresaltos. Las revelaciones habían sido tan bruscas y descarnadas para los ojos de la niña, que no hallaron tiempo de tocar a su alma con pérfidas insinuaciones refinadas y sutiles, como esas que muchas veces usa el espíritu del mal, valido de un engañoso ropaje de cultura y civilización, y apenas si la mozuela había pestañeado ante la atrocidad de brutalidades que miraba todos los días en una existencia áspera y dura.
‎Inocencia era guapa y era presumida, y a Inocencia le gustaban mucho los mozos y tenía muchas ganas de casarse... Todos estos gustos y deseos le hacían sonreír con una dilatada sonrisa bobalicona, que daba mucha risa a los demás.
‎Aquel año, justamente el día primero del año, había entrado la chica a servir de zagala en casa de unos señores de la villa. La casa era alegre; todos estaban allí muy contentos; todo se arreglaba muy lindamente en el hogar de aquellos señores. Y de la vida fácil y dichosa brotaban chanzas y retozos, como brotan los suspiros y los lamentos de las pobres vidas tristes.
‎La víspera de los Reyes, la familia cuchicheó risueña, preparando una broma a la muchacha, y después de meditado y discutido el asunto, la señora llamó a la chica y con mucha solemnidad le dijo:
‎— Mira, esta noche vendrán los Reyes como de costumbre...
‎— ¡Ah! Pero ¿vienen de veras?
‎— Pues claro, mujer; vienen a traer un regalito a los niños..., y a veces también a las zagalas. Después que cenemos, arreglas bien
el comedor y preparas en la mesa el servicio del café, porque los viajeros traerán frío y hay que obsequiarles con algo caliente. Dejas buena lumbre en la estufa y allí mismo, arrimadita, la cafetera, que yo les serviré; porque vienen muy tarde, y todos os iréis a la cama, menos el señorito y yo.
‎Inocencia tenía los ojos abiertos como nunca. Era aquella la mayor sorpresa de su vida, y le hacía los honores con la sonrisa más sosa de cuantas habían iluminado su cara de angelote.
‎¡Conque venían! De modo que era verdad. ¡Y traían regalos! ¿Habría que dejar la puerta abierta o entrarían por el balcón? Tendría que sacar la porcelana fina y las bandejas de plata. ¡Vamos, que venir los Reyes! ¿Le traerían algo a ella?...
‎La mozuela estaba atortolada; ya no supo hacer nada derecho, ni tuvo ganas de cenar, ni acertó a cantar al nene más que oba, oba, a secas, sin una pizca de seguidilla ni una miaja de tarareo gracioso.
‎Todo se volvía preguntar a las otras sirvientes y a los niños que, ya mayorcitos y muy aleccionados, contestaban acordes con la estupenda noticia que tan conmovida traía a la muchacha.
‎Mal durmió aquella noche Inocencia. A menudo, incorporada en su cama, prestaba atento oído a imaginarios rumores.
‎Los misterios humanos no la habían desvelado jamás; la revelación de aquel secreto divino que se le había venido encima era motivo de su primer insomnio. Y la buena sonrisa candorosa compañera inseparable de su ingenua juventud, se tendía cándidamente sobre sus ojos adormilados, abiertos en la oscuridad.
‎Madrugadora y diligente, subió al comedor, al amanecer, con una vela que ardía temblorosa en la mano robusta...
‎Allí habían estado los Reyes; ¡vaya si habían estado!
‎Las tazas finas y elegantes tenían un especial aspecto majestuoso encima del tapete encarnado. Guardaba cada una un poso de café muy frío, muy dulce, muy rico. Así le pareció a Inocencia después de haber apurado "respetuosamente" las gotas espesas de cada taza. ¡No lo había hecho por golosina, sino por devoción!
‎Y la moza, relamiéndose de gusto, se dedicó a ejercitar otro de los sentidos corporales, que su fe ponía en relación con la santidad de los Reyes y con el milagro de su visita. ¡Olía allí "divinamente"; olía a cielo, a gloria; con aroma más precioso que el de los polvos de la señorita, que el de las flores del huerto.
‎Alguien hubiera creído que aquel perfume delicado pertenecía a un cigarro exquisito apagado en el comedor a última hora de la noche; pero bien sabía la moza que allí olía a Reyes Santos; ¡era indudable!
‎Después de un largo olfateo delicioso, Inocencia quiso ver, "ver por sus propios ojos", algún rastro de la regia visita, y con inspiración súbita abrió la puerta del mirador.
‎Ya clareaba. Al principio no vió más que la luz indecisa y turbia de la mañana tardía. De pronto, en la cesta de la costura, colocada en el suelo, vió brillar el aro de un tambor y el cañón de una escopeta. Y luego, revolviendo envoltorios provocativos, entre dulces y juguetes abundantes, desdobló con trémula mano un papel, que decía con letras como puños: Para Inocencia la zagala.
‎¡Era para ella, para ella misma aquel hermoso pañuelo de seda rosada con frondosa guirnalda de rosas sangrientas!
‎Detrás de Inocencia, sonriente y curiosa; apareció la señorita a tiempo que la muchacha, besando, el pañuelo, caía de rodillas, las manos cruzadas, riendo y llorando, con el susto más grande de su vida.
‎Los chiquillos llamaban a su madre, y burlones, maliciosos, la interrogaban con impaciencia. Puso ella gravemente un dedo sobre los labios, y dijo seria y conmovida:
‎— Han venido los Reyes; ¿habéis oído? ¡Cuidadito con que Inocencia sepa que es mentira!
‎Obedecieron los niños sumisamente. Quiso la señora guardar alrededor de la muchacha el piadoso secreto, y por cierta quedó aquella santa visita durante mucho tiempo en el más sano corazón de diez y nueve años que ha latido serenamente bajo un rosado pañuelo enguirnaldado con flores.

Подарок для Иносенсии

Конча Эспина

Иносенсия полностью оправдывала свое имя: она была наивной и невинной. Она смотрела на все широко открытыми глазами с высот своих восемнадцати лет, прожитых в деревне. Все тайны жизни представали перед Иносенсией в своем диком натурализме, не пробуждая в ней ни порочности, ни потрясений, ни испуга. Эти отношения быль столь грубы и неприкрыты для девичьих глаз, что не находили времени коснуться ее души коварными, хитроумными, тонкими намеками, которые зачастую использует нечистый дух, применяя обманчивые наряды культуры и цивилизации. Перед подобными ловушками вряд ли устоит девушка, живущая в суровом и жестоком мире, которая каждый день видит звериную необузданность.

Иносенсия была милой и кокетливой. Ей нравились многие парни, и она очень хотела выйти замуж… Все эти чаяния и желания заставляли ее широко, глуповато улыбаться, что вызывало у всех остальных смех.
‎В тот год, вернее в первый день года, девушка поступила в услужение няней в господскую усадьбу. В доме сеньоров было весело, все были необычайно рады, повсюду был порядок. В доме этих сеньоров повсюду царила красота. От легкой и счастливой жизни рождались шутки и шалости так же, как от несчастной жизни бедняков рождаются вздохи, жалобы и плач.
‎В канун Богоявления или, иначе говоря, в День Трех Волхвов*, семейство, смеясь, пошушукалось между собой, готовясь подшутить над наивной простушкой. После бурных споров и обсуждений, хозяйка позвала девушку к себе и торжественно объявила:
‎- Смотри, этой ночью, как обычно, придут Волхвы…
- Ах, боже мой, неужели они и правда придут?
- Ну, конечно, дорогуша, они приходят и приносят подарки детям… а, иногда, и няням. После ужина ты хорошенько
прибирешься в столовой и поставишь на стол кофейный сервиз, потому что странники придут замерзшими, и нужно угостить их чем-то горячим. Ты как следует растопишь камин и поставишь поближе к нему кофейник, чтобы я подала им его, потому что они приходят очень-очень поздно, и вы все, кроме меня и сеньора, уже будете спать.
Иносенсия широко открыла глаза от удивления. Это было для нее самой большой в ее жизни неожиданностью. Она делала все с застывшей, робкой улыбкой на ангельском лице. Это была самая кроткая улыбка.
‎Так значит, Волхвы приходили! Так значит, это было правдой! И они приносили подарки! Нужно было оставить дверь открытой, или они входили через балкон? Нужно было достать изысканный фарфоровый сервиз и серебряный поднос. Скорее бы они пришли! Интересно, принесут ли они что-нибудь ей?..
Девушка была ошеломлена. У нее все валилось из рук, она не хотела ужинать, даже не могла ничего спеть мальчонке, кроме “а-а-а, баю-бай”, ни тебе песенок, ни шутливых припевок с прибаутками.
‎Она все расспрашивала об этом других слуг и старших, более образованных детей . Все подтверждали правдивость этой поразительной новости, так потрясшей девушку.
‎Этой ночью Иносенсия спала очень плохо. Она часто вскакивала с постели, внимательно прислушиваясь к малейшему шороху, существовавшему в ее воображении.
‎Человеческие секреты никогда не лишали ее сна. Причиной первой ее бессонницы была пришедшая ей в голову мысль раскрыть эту чудесную тайну. И милая, невинная улыбка, неразлучная подружка ее девичьей наивности, бесхитростно отражалась в ее сонных глазах, открытых в темноте.
‎На рассвете наша проворная ранняя пташка поднялась в столовую. В сильно дрожащих от волнения руках она несла
горящую свечку…
‎В столовой побывали Волхвы, боже мой, они были там!
‎Изысканные изящные чашки, стоящие на алых салфетках имели необычайно величавый вид. Каждая из них хранила на донышке немного уже остывшего, сладкого и очень вкусного кофе. Таким он показался Иносенсии после того, как она благоговейно допила капельки гущи из каждой чашки. Она сделала это не ради того, чтобы полакомиться, а лишь из благочестия.
‎Девушка, облизнувшись от удовольствия, предалась познанию иных телесных ощущений, которые ее вера связывала со святостью Волхвов и с чудом их визита. Где-то там, в воздухе, витал “божественный” небесный аромат, аромат райских кущ. Этот струящийся аромат был прекраснее аромата пудры и садовых цветов.
‎Кто-то считал, что этот изысканный запах имел отношение к превосходной сигаре, потушенной в столовой в
последний ночной час перед самым рассветом, но девушка хорошо знала, что это был аромат Волхвов. Это было бесспорно именно так!
‎Иносенсия долго вдыхала в себя упоительный аромат, а потом захотела посмотреть, “увидеть собственными глазами” какой-нибудь след священного визита. Судорожно вздохнув, она открыла дверь террасы.
‎Уже светало. Сначала она увидела только робкий, тусклый, едва различимый свет позднего утра. Внезапно в корзинке для шитья, стоящей на полу, она увидела блестящий обруч барабана и ствол ружья. А потом, перебирая яркие свертки, среди сладостей и множества игрушек она развернула бумажку, на которой маленькими буквами было написано “для няни Иносенсии”.
‎Господи, для нее, для нее самой был этот прекрасный розовый шелковый платок с множеством гирлянд из кроваво-алых роз!
‎Следом за Иносенсией появилась улыбающаяся и любопытная молоденькая сеньорита. Она вошла в то время, когда
Иносенсия, скрестив на груди руки и целуя платок, упала на колени. Девушка смеялась и плакала одновременно от самого большого в своей жизни потрясения.
‎Дети позвали свою мать и, злорадно подшучивая, нетерпеливо расспрашивали ее. Она приложила палец к губам и очень серьезно и взволнованно сказала:
- Волхвы приходили, вы слышали? Ведите себя осторожнее, чтобы Иносенсия не узнала, что это ложь!
‎Дети послушались свою мать. Сеньора захотела сохранить от девушки в тайне благочестивый секрет. И этот священный приход Волхвов надолго остался в верном сердце девятнадцатилетней девушки, спокойно и безмятежно бившемся под розовым платком, украшенным гирляндами цветов.

mozuela (=muchacha) – девушка
* Богоявление или День Трех Волхвов – отмечается 6 января