Ньевес Идальго - Черный Ангел. Глава. 24
| Para Miguel, el mundo podía estallar en mil pedazos, no le importaba nada excepto la boca de Kelly respondiendo a la suya. Era tan dulce como recordaba. Su sabor lo subyugaba, lo ataba a ella. Atrás quedaban, relegados en el abismo del olvido, otros muchos escarceos amorosos que nunca significaron nada. En esos momentos sólo existía ella, la mujer que lo trastornaba, que le robaba la voluntad, al son de cuya música danzaba. Liberó sus labios para apoyarse sobre las palmas de las manos y contemplarla a placer. Kelly mantenía los ojos cerrados y respiraba agitadamente, todavía abrazada a su cuello. Como si necesitara su calor, elevó las caderas y se agitó entre sus brazos. Seda pura que espoleaba en él el impulso de fundirse con ella. Se incorporó, la tomó de las manos y la levantó. La alzó en sus brazos, se acercó al lecho y la depositó en él con el mismo cuidado con que lo hubiera hecho con su más preciada joya. ¿Qué le estaba haciendo aquella mujer?, se preguntó, con los ojos clavados en aquel rostro de nácar que sus rizos enmarcaban como rayos de sol. ¿Quién era el prisionero ahora, cuando a una sola palabra suya se lanzaría de cabeza al infierno? ¿Quién era el esclavo? Un insulto, rogó mentalmente. Un insulto que lo ayudara a liberarse de la atracción enfermiza que sentía por ella. Pero no lo escuchó. Solamente encontró un par de ojos ardientes de deseo que, perdidos en los suyos, iluminaron su oscura existencia. En aquellas pupilas se leía un apremio tan fuerte como el que él sentía. Sin dejar de mirar el maravilloso festín que el destino le ofrecía, se contorsionó para quitarse las botas, se arrancó la camisa y volvió a besarla antes de erguirse para desprenderse de los pantalones. Los ojos femeninos se agrandaron al contemplar su desnudez y el miembro de Miguel se endureció aún más. Ella lo agasajaba con la mirada y él caía de nuevo en la turbulencia de una pasión reprimida mucho, mucho tiempo y que creía, pobre iluso, haber superado. Kelly no podía ni quería dejar de mirarlo. Si Miguel resultaba atractivo vestido, verlo desnudo era como oír una sinfonía. Soberbio era una palabra pobre para describirlo. Si ella hubiera sabido esculpir, habría plasmado aquel cuerpo en bronce para disfrute de los siglos venideros. Era magnífico. No había en él ni un gramo de grasa, tenía la piel muy tostada y sus músculos semejaban cuerdas tensadas. Sin asomo de vergüenza, se fijó en aquel apéndice que se erguía orgulloso e insolente en medio de un nido de rizos oscuros y suaves. Le pareció un dios y se maravilló del poder que ejercía sobre él con sólo mirarlo. Y sonrió. La poca cordura que a Miguel le quedaba se esfumó y la cubrió con su cuerpo. Libó de ella como la abeja de las flores. Volvió a adueñarse de su boca, la adoró con su lengua y encontró otra que se enroscaba a la suya, emulándolo en pasión, aunque sin experiencia. Para él, precisamente, tal inexperiencia era el mayor de los regalos. Y eso lo excitó aún más. Kelly sofocó un gritito cuando la boca caliente de Miguel abandonó la suya para deleitarse en sus pechos, erguidos de plenitud. Un fuego líquido transitaba por sus venas y sentía que se ahogaba en sensaciones desconocidas. No estaba preparada para aquel cúmulo de emociones y sólo podía asirse a él como a una tabla de salvación que evitara su naufragio. Miguel sofocó sus gemidos regresando a sus labios, mientras sus manos, como serpientes lujuriosas, se perdían en los altozanos y cañadas de su cuerpo. Un cuerpo que Kelly pensó que ya no era suyo, porque se entregaba a él por entero. Deseaba acariciarlo de igual manera, sentirlo dentro, que se unieran como un único ser, como un único aliento. Sus dedos rozaron las cicatrices de Miguel. Por un segundo, se quedó rígida y él se apoyó sobre un codo para ver, aturdido, cómo por sus mejillas resbalaban dos pequeñas lágrimas. Lo entendió mal. O quiso entenderlo mal. Porque imaginó que ella sollozaba por ir a entregarle el tributo de su honra. Pero ya no podía pararse. Si se detenía entonces era hombre muerto. Con una rodilla, la obligó a abrir las piernas y entró en ella. Kelly apenas exhaló un jadeo. Deseosa de recibirlo, solamente notó un pequeño pinchazo. Luego, la embargó un remolino que la apremiaba a arrastrarlo más adentro, a engullirlo; tanto, que nadie ni nada pudiera separarlo de ella. Elevó las caderas y secundó los embates de Miguel hasta que el volcán que bullía entre sus muslos alcanzó la cumbre y se derramó. En medio de sacudidas y gritos liberadores, oyó el gemido ronco de él que se le unía. Agotada física y emocionalmente, dejó que las lágrimas fluyeran. Y así se quedó dormida, abrazada a él, sin saber que a Miguel se le partía el alma, convencido como estaba de su rechazo, ignorando que su llanto nacía del lóbrego recuerdo de su tortura en «Promise». Sentada en la cama, abrazada a sus rodillas, Kelly rememoraba las últimas horas. Desde que se despertó no había dejado de preguntarse qué había sucedido. ¿Cómo era posible que se hubiera dejado arrastrar a semejante comportamiento? No sólo se había entregado a él, sino que disfrutó e intercambió caricias que aún la sonrojaba recordar. Estaba aturdida. Intentaba convencerse de que Miguel la habría tomado incluso aunque ella se hubiese resistido, pero es que no lo había hecho. Ella solita había caído en sus brazos porque así quiso hacerlo. Como una mema. Porque lo deseaba. ¡Condenado fuese! Lo deseaba desde que lo vio por primera vez en Port Royal, exhibido en una plataforma en la que lo ofrecían en venta, pero orgulloso y altanero. Y se odiaba por desearlo. Sí, se odiaba. Porque sabía que Miguel la había usado como a otra cualquiera. Había satisfecho su necesidad de macho presumido y ahí terminaba todo. Ella era joven y, según le decían todos, bonita, y él… una ave de presa en la mar y en la cama. Poco o nada le había importado arrebatar su virginidad. Además, en sus oídos resonaban aún sus agrias y despectivas palabras recordándole su condición de esclava. Y de una esclava se tomaba lo que se quería, sin más. Se sacudió en sollozos, sabiendo que era cierto, que le pertenecía y que ella no podía remediarlo. Y el llanto arreció porque la embargaba un sentimiento profundo y tibio cuando pensaba en él. – ¡Maldito seas! -hipó. Miguel la había cautivado y eso sólo podía acarrearle ser la mujer más desgraciada del mundo, porque él aborrecía a los ingleses y, por tanto, la detestaba a ella. Tenía sobrados motivos, pero le dolía como una herida a la que se aplica sal. Llamaron a la puerta y se cubrió. – Adelante. Timmy Benson entró en el camarote con su acostumbrado desenfado y ella se echó el pelo a la cara para esconder sus ojos hinchados, secándose disimuladamente con el embozo de la sábana. – ¿Le apetece algo de comer ahora, señora? – No, gracias. -Kelly simuló una sonrisa a medias-. Quiero que te sientes y me cuentes cosas. – ¿Ha estado llorando? ¿Se encuentra mal? -preguntó el chico a pesar de todo. – Las mujeres lloramos por cualquier cosa, Timmy -le dijo, para zanjar el tema-. Vamos, acompáñame un rato. -Palmeó el colchón invitándolo a sentarse. – ¿Qué cosas quiere que le cuente? -se removió él, incómodo, sospechando que la muchacha estaba desnuda bajo las sábanas. – Anda, siéntate. -Él acabó por acceder, acomodándose a los pies del lecho-. Dime, ¿qué tal es tu capitán? Timmy se encogió de hombros, sorbiendo por la nariz. – Pues… es el capitán -contestó, como si eso lo explicase todo. – Pero tú navegas con él, vives con él. ¿Cómo te trata? ¿Cómo es? – Una buena persona. Me salvó del capitán Depardier, ¿sabe? Ese cerdo me había dado una paliza y quería matarme, pero él lo desafió. Dudo que fuera solamente por mi pobre persona, más bien creo que odia a Depardier. Pero lo retó, sí. Y se jugó El Ángel Negro por mí. – ¿Qué es el ángel negro? – Pues esta nave, señora. La mejor de la flota pirata del capitán Boullant. – ¿Quién es Boullant? Y así, poco a poco, Timmy le fue hablando de los pormenores de sus días y de los protagonistas de los mismos. Al final, Kelly sabía el nombre de cada uno de los capitanes de la flota, así como los de las naves y, por supuesto, las hazañas de Miguel en la cofradía pirata en la versión admirativa del muchacho. Y también algún chisme, como una pelea de mujeres que tuvo lugar en la isla de Guadalupe para conseguir los favores del capitán. Después de la charla, ella llegó a dos conclusiones: que Miguel no era tan fiero como quería aparentar y que se había ganado una enemistad muy peligrosa, Adrien Depardier. – ¿No tienes nada que hacer, mocoso? Los dos se volvieron al unísono. Timmy se levantó como una bala y se quedó muy tieso mirando al suelo, con las manos cruzadas a la espalda. – ¿Te gusta mi cama, jovencito? El niño ni respiraba, esperando. – ¿O lo que te gusta es… -sus ojos insolentes barrieron el cuerpo femenino bajo las sábanas, que Kelly se subió hasta el mentón– lo que hay dentro de ella? El rostro pecoso del muchacho se puso del color del tomate maduro y abrió la boca como el pez falto de agua, sin soltar prenda. Miguel lo agarró del cinturón, lo medio alzó del suelo y lo llevó hasta la salida, propinándole un ligero empellón en el trasero con la punta de la bota para cerrar luego la puerta. – Es muy joven para según qué cosas, ¿no crees? -se burló. – Viviendo entre degenerados como vosotros, aprenderá pronto -respondió ella sin darle tregua, rápida como un relámpago. Pretendía defender a Timmy, al que Miguel había humillado, pero éste lo interpretó como un insulto hacia él. En dos pasos, se acercó a la cama y la sujetó del cabello. Con voz calmada, pero inflexible y dura, dijo: – Aprenda o no, no consiento que nadie revolotee entre mis pertenencias. ¡Y tú me perteneces! ¿Entiendes? -Ella olía tan bien, la tenía tan cerca, que su boca lo atraía como un imán-. Si vuelvo a ver a ese macaco por aquí, le voy a… La bofetada resonó como un trallazo. Miguel se quedó estupefacto, fulminándola con la mirada. ¿Se había atrevido a levantarle la mano? No despegó un centímetro su cara de la de ella, sumido en emociones contradictorias que también Kelly veía, pero que no supo cómo interpretar. Le soltó el cabello y salió, pero antes le advirtió: – No agotes mi paciencia, bruja inglesa, u olvidaré que eres una mujer y te aplicaré el mismo tratamiento que yo recibí de tu primo. |
Мир мог вдребезги разбиться и разлететься на тысячи осколков – Мигелю было все равно. Для него не существовало ничего, кроме губ Келли, отвечающих его губам. Они были такими же сладкими, какими он их помнил. Их пленительный вкус порабощал его, привязывал к ней. Остались далеко позади, сброшенные в бездну забытья, многочисленные, ничего не значащие любовные интрижки. В эти минуты существовала только она одна, женщина, сводившая его с ума, похитившая волю, та женщина, под чью дудку он плясал. Мигель оторвался от девичьих губ, чтобы прижаться к ладоням девушки и любоваться ею. Келли обнимала его за шею, закрыв глаза и часто, прерывисто дыша. Она приподняла бедра и пошевелилась в его объятиях, словно нуждаясь в его страсти. Ее податливость подстегивала желание Мигеля слиться с ней воедино. Он подхватил Келли на руки, подошел с ней к кровати и бережно положил на нее, словно она была самым чудесным и драгоценным сокровищем. “Что со мной сделала эта женщина? – спрашивал себя Мигель, глядя на порозовевшее лицо Келли, обрамленное, словно солнечными лучами, локонами ее волос. – И кто же из нас теперь пленник, если одно ее слово свергло бы меня с небес в кромешный ад? Кто из нас раб?” - Оскорби меня, – мысленно молил Мигель, – всего раз оскорби, чтобы это помогло мне освободиться от болезненной тяги к тебе. Но Келли не слушала его. Мигель видел только пару горящих желанием глаз, затерявшихся в его глазах и освещавших его мрачное существование. В зрачках девушки читался призыв и те же чувства, что испытывал он сам. Не отрывая взгляда от этого чудесного пиршества, преподнесенного ему судьбой, Мигель нагнулся, стянул сапоги, снял рубашку и снова поцеловал Келли. Затем он поднялся, чтобы стянуть штаны. Глаза девушки расширились, когда она увидела обнаженное тело мужчины, и член Мигеля стал еще тверже. Келли ласкала испанца взглядом, и он снова погрузился в вихрь давно подавляемой страсти. Несчастный мечтатель, он напрасно считал, что справился с ней. Келли не могла и не хотела отрывать от Мигеля свой взгляд. Если он притягивал ее и в одежде, то видеть его обнаженным было все равно, что слушать прекрасную музыку. Это была симфония для глаз, которую невозможно описать словами. Если бы она была скульптором, то изваяла бы это тело в бронзе, чтобы им любовались в грядущие столетия. Тело мужчины было поистине прекрасным: смуглая кожа, ни грамма жира, и мускулы, похожие на натянутые канаты. Нимало не смущаясь, без проблеска стыда, Келли смотрела на дерзко и гордо торчащее посреди гнезда темных, мягких завитков достоинство. Он казался ей богом и удивлял ее своей мощью, а ведь она только смотрела на него. Келли улыбнулась. Остатки здравого смысла, сдерживавшие Мигеля, испарились, и он накрыл ее своим телом. Он пил ее, как пьет пчела нектар с цветов. Он снова овладел губами Келли и восхищался ими, его язык отыскал ее и сплелся с ним, пока еще неопытным, состязаясь в страсти. Для Мигеля именно неопытность девушки была наилучшим из подарков. Она еще больше возбуждала его. Келли подавила тихий вскрик, когда жаркие губы Мигеля оторвались от ее рта, чтобы сполна насладиться грудью. Жидкий огонь струился по ее венам, и девушка чувствовала, что задыхается от незнакомых доселе ощущений. Келли была не готова к такому наплыву страстей и могла только цепляться за Мигеля, как цепляется за соломинку утопающий. Мигель сдержал свои стоны, вернувшись к губам Келли, а его руки подобно сладострастным змеям терялись в ущельях и возвышенностях ее тела. Целиком отдавшись во власть Мигеля, девушка подумала, что ее тело уже не ее. Она хотела ласкать Мигеля, почувствовать его внутри, хотела слиться с ним воедино, стать одним существом, одним дыханием. Ее пальцы царапали шрамы испанца. На миг девушка застыла. Мигель оперся на локоть и был поражен, увидев, как по щекам Келли скатились две слезинки. Он неправильно истолковал девичьи слезы, а, может, ему хотелось думать, что англичанка плакала оттого, что расплатится с ним своей честью. Как бы то ни было, но Мигель уже не мог остановиться. Если бы он остановился, то просто умер бы. Он коленом раздвинул ноги девушки и вошел в нее. Келли едва не задохнулась. Она так страстно хотела этого, что почувствовала только легкий укол, а затем ее поглотил вихрь, подстегивавший увлечь частичку желанного мужчины еще глубже в себя, поглотить, чтобы никто не смог разъединить их. Келли приподняла бедра, помогая Мигелю, пока клокочущий внутри него вулкан не извергся, достигнув вершины. Среди резких толчков послышался хриплый мужской стон, слившийся с непроизвольными криками девушки. Истощенная и физически, и морально, Келли расплакалась. Она так и уснула вся в слезах. Во сне девушка обнимала Мигеля, не зная, что его душа разрывалась на части, ведь он не догадывался, что ее плач был порожден мрачными воспоминаниями о его страданиях в “Подающей надежды”, и был убежден, что она отвергала его. Обняв колени, Келли сидела на кровати и перебирала в памяти последние часы. С того момента, как она проснулась, девушка не переставала спрашивать себя, как это случилось. Как она могла вести себя так и допустить подобное? Ведь она не только отдалась ему, но и упивалась его ласками. Келли даже теперь краснела, вспоминая, как они ласкали друг друга. Она совсем потеряла голову. Келли старалась убедить себя, что Мигель все равно овладел бы ею, даже если бы она сопротивлялась, но ведь она не сопротивлялась, наоборот, сама упала в его объятия, потому что так желала. Она вела себя, как дура, потому что хотела его. Будь он проклят! Она хотела его с тех пор, как увидела впервые в Порт-Ройале на торгах, где он был выставлен на всеобщее обозрение, но держался на помосте с горделивым достоинством. Келли ненавидела себя за то, что страстно хотела его. Ненавидела, потому что знала – Мигель использовал ее, как любую другую женщину. Все сводилось к тому, что он удовлетворял свои потребности заносчивого самца. Она была молода и, судя по словам других, красива, а он... он был любителем приключений на море и в постели. Ему ничего или почти ничего не стоило лишить ее девственности, для него это не имело особого значения. К тому же, в ушах Келли еще звучали презрительные и злые слова Мигеля, напоминающие о том, что она здесь рабыня. Вот он и взял от рабыни все, что хотел, только и всего. Келли горько плакала, сознавая, что всё обстояло именно так, что она принадлежала Мигелю и ничего не могла исправить. Она рыдала все сильнее, потому что при мысли о нем ее охватывало какое-то глубокое и теплое чувство. - Будь ты проклят! – всхлипнула Келли. Она была пленницей Мигеля, и могла лишь терпеть это, будучи самой несчастной женщиной в мире, потому что испанец ненавидел англичан, и посему питал к ней отвращение. У Мигеля были веские причины для ненависти, но Келли страдала от этого. Девушке было так больно, словно ее раны посыпáли солью. В дверь постучали, и Келли быстро прикрылась простыней. - Войдите! В каюту со своей обычной непринужденностью вошел Тимми Бенсон, и Келли спрятала лицо за волосами, стараясь скрыть опухшие глаза и тайком утирая слезы краешком простыни. - Хотите что-нибудь поесть, госпожа? - Нет, спасибо, – Келли изобразила слабую улыбку. – Я хочу, чтобы ты сел и рассказал мне кое-что. - Ты плакала? Он плохо обращался с тобой? – не взирая на уловки, спросил паренек. - Мы, женщины, плачем по любому поводу, Тимми, – уклончиво ответила Келли, не желая спорить. – Побудь со мной немного, – она хлопнула рукой по матрасу, приглашая мальчонку присесть. - Что ты хочешь, чтобы я рассказал? – снова спросил парнишка, неловко переминаясь с ноги на ногу и подозревая, что из одежды у девушки была только простыня. - Ну что же ты? Садись. – Тимми смирился и присел на самый краешек кровати у нее в ногах. – Расскажи мне, какой он, твой капитан? Тимми шмыгнул носом и пожал плечами. - Капитан... ну он и есть капитан, – ответил он, словно и так все было ясно, мол, что тут объяснять. - Но ты же плаваешь с ним, живешь рядом с ним. Как он с тобой обращается? Как? - Капитан – хороший человек, добрый. Знаешь, он спас меня от капитана Депардье. Тот боров бил меня палкой и хотел убить, а капитан бросил ему вызов. Сомневаюсь, что он сделал это только из-за меня-бедолаги, думаю, скорее всего, он ненавидит Депардье. Он вызвал его на дуэль и поставил на кон “Черного Ангела” против меня. - А что это такое “Черный Ангел”? - Да это же наш корабль, госпожа. Самый лучший фрегат во всей пиратской флотилии капитана Бульяна. - А кто такой этот Бульян? Так, мало-помалу, Тимми подробно рассказал ей о своей жизни, о днях, проведенных на корабле, и о главных действующих лицах. К концу разговора Келли уже знала по именам всех капитанов флотилии, названия их кораблей и, конечно же, ей стали известны все подвиги Мигеля в сообществе пиратов в изложении восхищенного мальца, а также слушок об имевшей место на острове Гваделупа драке двух женщин за благосклонность капитана с “Черного Ангела”. Из разговора с парнишкой Келли сделала два вывода: первый – Мигель был не так свиреп, каким хотел казаться, и второй – он нажил очень опасного врага в лице Адриена Депардье. - Тебе нечем заняться, сопляк? – Тимми и Келли одновременно обернулись. Мальчишка вскочил с кровати с быстротой пули и вытянулся в струнку, сцепив руки за спиной и глядя в пол. - Тебе нравится моя кровать, малец? – паренек ждал, затаив дыхание. – Или тебе нравится то, что в ней? – глаза Мигеля дерзко оглядели тело девушки, отметая натянутую ею до подбородка простыню. Веснушчатое лицо паренька покраснело, как перезрелый помидор, и он только молча разевал рот, как рыба на суше, которой не хватает воды. Мигель схватил мальчишку за ремень, приподнял, отнес к выходу и носком сапога дал под задницу легкого пинка, а затем захлопнул за ним дверь. - Ты не считаешь, что кое для чего он слишком молод? – насмешливо спросил Мигель. - Живя среди таких подонков, как вы, он быстро всему научится, – молниеносно ответила Келли, не дав ему и дух перевести. Она хотела защитить Тимми, которого Мигель унижал, но тот воспринял ее слова, как личное оскорбление. Двумя шагами он подошел к кровати и схватил девушку за волосы. - Научится он или нет, но я никому не позволю виться среди моих вещей, – спокойным голосом категорично и резко сказал он. – А ты принадлежишь мне! Поняла? – от Келли так приятно пахло, и она была так близко, что ее губы притягивали Мигеля, как магнит. – Если я снова увижу здесь этого молокососа, то я его… Пощечина прозвучала, как щелчок кнута. Оцепенев от изумления, Мигель испепелял Келли гневным взглядом. Она осмелилась поднять на него руку? Обуреваемый противоречивыми чувствами, де Торрес не шевельнулся. Его лицо находилось вплотную к лицу девушки, и Келли отчетливо видела эти чувства, но не понимала, что они означают. Мигель выпустил из рук ее волосы и вышел, обронив на ходу: - Не испытывай мое терпение, английская ведьма, или я забуду, что ты женщина и применю к тебе то же воспитание, что получил от твоего двоюродного братца. |