|
—Una botella de whisky y un vaso... ¡pronto!...
Demetrio ha entrado en la taberna, a esas horas desierta. El mozo medio adormilado, deja la escoba con que comenzara a barrer; para atender al insólito pedido.
—¡Pronto!... Mueve los pies, maldito haragán...
—Habla usted como el propio doctor Botel, Demetrio.
—¿Reverendo Johnsson... usted aqui?....
—Perdóname que le haya seguido a pesar de sus palabras de hace un momento... Usted me pide que le deje en paz como el único favor que puedo hacerle...
—¿Si eso le dije, por qué no lo hace?...
—Es lo que estoy tratando de hacer. Quiero, debo ayudarle a buscar la paz de su alma...
— Basta, Reverendo, no soy de su rebaño...
—Para la oveja que más se aparta de él, guarda el pastor sus mejores desvelos. Venga a mi casa, Demetrio; bebera cuanto quiera, pero al menos no me obligara a darle a mis fieles el lamentable ejemplo de estar aquí.
—¿Por qué no se va?
—Nunca sin usted, Demetrio.
—Está bien, voy a complacerle; voy a ir con usted; pero no se imagine que creo en su santidad.
—Yo tampoco creo... no hay santos en mi Iglesia.
Han cruzado la plaza, han entrado en la salita del Reverendo... Como un leon enjaulado va de un lado a otro Demetrio, y al fin se asoma a la galería para mirar con ansia la colina, donde solo dos bungalows han quedado en pie, la que fuera casa de Ricardo es solo una columnilla de humo elevádose sobre el liso terreno.
—Excepcionalmente tomaré con usted.
—Es el mismo whisky de anoche, ¿verdad?... Con el que brindo Verónica por Matto Grosso... por el infierno verde!... Espero que ya no tenga humor para levantar el vaso...
—Usted tampoco... el brazo izquierdo al menos. ¿Por qué se quito el pañuelo?... Las quemaduras tardarán más en sanar si no lo apoya...
— ¿Le importa mucho eso?...
—Aunque usted no lo crea, me importa.
— ¡No mienta!... Le importa saber que pasa con Verónica, le importa saber por que me casó con ella, le importa saber por que la traje a Matto Grosso. Pues bien, va usted a saberlo... le responderé con las mismas palabras que a ella; la hice mi esposa porque la odiaba, la traje a Matto Grosso para realizar la venganza que había jurado...
— ¿Que... que? ¿Que dice usted?...
—Venganza no; castigo... ¡Castigo tan justo, tan certero, que está justificado por cruel que parezca!...
— ¿Justificado?...
— ¡Sí, sí, y no crea que fue tan fácil hacerlo!...
— ¡Ya me lo imagino!...
—Pero por lo que usted piensa; se oponían muchos cosas: mi caballerosidad, mi hombría de bien, mi compasión humana, mi conciencia...
— ¿Tiene usted todo eso?...
— ¿Que?...
Su único puño sano se ha cerrado con rabia como para caer sobre el rostro del Reverendo; pero la mirada azul se fija en él con un frío valor sin jactancia ni desafío...
—Usted puede golpearme si lo desea. Mi condición de clerigo, como usted dice, me imposibilita para defenderme. Será para usted tan sencillo, tan fácil como golpear a una mujer.
—¡Reverendo Johnson!...
—Hágalo... ¿que le detiene?...
—Tal vez lo mismo que me impidió golpearla a ella; porque no la golpeé; me limité a sujetarla cuando ella se lanzo sobre mi como una fiera, y al rechazarla para que no repitiera la ofensa intolerable de abolfetearme, cayó contra la mesa.
— Ah... ¿fue eso?...
— Fue eso... fue así. No crea que lo digo para excusar mi brutalidad. Ni tiene excusas ni estoy tratando de buscarlas. ¡La rechacé como un loco, la empujé brutalmente, soy un barbaro, un salvaje, tan salvaje y tan cruel como ella merecía que fuera!...
— Ella... ella... No siga hablando en ese tono absurdo. Que ha podido hacer contra usted esa criatura... ¿En que podía ofenderle?...
—¡Usted no la conoce!...
—Me ha bastado unos minutos de hablar con ella para conocerla. Toda ella respira honradez, dignidad, nobleza.
—Es una dama... una gran dama: educación exquisita, modales y desenvoltura de clase superior, belleza extraordinaria, elegencia soberbia, todo eso lo ha visto usted en unos minutos, todo eso le ha deslumbrado a usted, y no me sorprendé. Tan deslumbrado, tan ciego, tan estupidamente subyugado como usted, estaba yo a los diez minutos de conocerla; pero cuando la verdad brotó, cuando el barro infecto se dejó ver entre las flores del pantano, la odié más furiosamente que la había amado... y cuanto más he estado junto a ella, cuanto más he comprobado sus falsas perfecciones, cuanto más seductora, cuanto más exquisita, cuanto más irresistible me parece, más grande y más desesperado es mi odio, porque mayor veo su crimen!...
— ¿Su crimen?... ¿Qué está usted diciendo?...
— ¡Por esa mujer, por esa exquisita, por esa maravillosa mujer, arruinó su vida mi hermano Ricardo, por ella vivió como un condendado, por ella murió como un perro!...
— ¡No puede ser!... ¡No puede ser!... ¡Imposible!...
— Cierto... cierto... aunque parezca imposible... ¡Completamente cierto!...
— ¿La mujer que arruinó la vida de Ricardo?...
—Sí... la aristócrata que le fascinó, que le puso por condición hacer fortuna antes de acercarse a ella... La que le envió a Matto Grosso sin compasión para su juventud, para su inexperencia, para su amor ingenuo y confiado y la que al fin no vacilara en escribirle, rechazándolo definitivamente cuando hecho un guiñapo por las enfermedades y el alcohol, alcanzaba ya la riqueza... No cree usted que esa mujer merece lo que he hecho?...
—Un momento... ¡Un momento!... ¿Cómo supo eso?...
— ¡Por desgracia no hay lugar a la menor duda!...
— ¿Le ha confesado ella?...
— ¡No!... Naturalmente que no... esas cosas no se confiesan.
— ¡Entonces!...
— Ya le dije a usted que estaba bien seguro... ¡lo escuché de labios de la que fue su confidente!...
— ¿Cómo?... ¿Que?...
—Alguien que la conocía mejor que nadie, vendió su secreto..
— ¿A usted?...
—No... a otro desdichado.
La historia dolorosa brota impetuosamente de labios de Demetrio. Ya no calla nada... ¡ya no quiere callar nada!... Sus dudas, sus angustias, sus ansias, sus recelos, las duras luchas con su alma, la farsa de su ruina. La boda fastuosa cuando ya no era posible retroceder.
—Desdichado...
—Me compadece.... ¡Ahora me compadece!...
—Pero no porque le juzgue menos culpable... Justicia o venganza... su crimen es el mismo de todas maneras.
— ¡Pues los hice, y no me arrepiento!
— No diga eso... Demasiado sé que se arrepiente. Lo estoy viendo sufrir, padece más aun que cuando vio hace cinco meses... ¡El sabor de la venganza ha sido bien amargo para usted!...
— ¡Cumplo el juramento hecho sobre la tumba de mi hermano!
—¡Está bien!... Por suerte o por desgracia, las cosas han llegado a último extremo. Han caído las máscaras y ustedes son ya enemigos francamente. El falso sacramento se ha roto. Si me lo permite, dispondré todo para que la señora San Telmo vuelva a Río de Janeiro...
— ¿Qué está usted diciendo?...
—Supongo que gestionara el divorcio... Aun más, la anulación del matrimonio religioso a que tiene perfecto derecho.
— ¡Verónica de Castelo Branco no volverá a Río de Janeiro!...
— ¿Pretende usted retenerle después de lo pasado?...
— No la dejaré volver a Río, donde otros hombres la esperan... donde otro matrimonio pueda hacerla dichosa... ¡No, no!... su vida y la mía están atadas definitivamente... para mi no habrá tregua, no habrá paz ni descanso. ¡Pero no la dejaré, no se irá tranquilamente, riéndose de mí después de todo!...
— ¡Está usted completamente loco!
— ¡Que me lo suplique ella misma, si quiere... que se arrastre a mis pies, que llore; que me demuestre su arrepentimiento..., que compre con lágrimas y humillaciones su libertad!... ¡Solo entonces la dejaré!...
—¿Es su última palabra? ¿Debo proponérselo en su nombre a ella?
—¿Desde cuando es usted el abogado de Verónica?... Le prohibo decirle una palabra de nada de esto... ¿Lo oye usted, Johnson?... ¡Se lo prohibo!... Si da usted un solo paso en favor de ella, si le habla usted de esta conversación, le juro que me la llevaré de Porto Nuevo... aun más lejos. La arrastraré río arriba... la llevaré al fundo de la selva... ¡hasta que acabemos los dos de una vez!...
— ¡Está bien!... Usted gana, porque dispone de la fuerza, y estamos en un medio barbaro, donde nadie me ayudará contra usted... el más rico minero de cien leguas a la redonda. Tendré que cruzarme de brazos para que no consume usted un crimen más grande; pero no lo haré sin decirle que su conducta, por estupidamente cruel, merece todo mi desprecio...
— ¡Reverendo Johnsson!...
— ¿Que... que?... ¡Pégueme de una vez!
— No... ni a los clerigos ni a las mujeres. Ni ella ni usted lograrán llevarme hasta ese extremo... ¡Pero tampoco me harán ceder! ¡Ella es mía, me pertenece y la conservo!...
El pastor le ha visto alejarse sin una palabra, sin un gesto; apretando los labios, cerrando los puños hasta clavarse las uñas en la piel; mientras la imagen de Verónica pasa por su mente, como la triste imagen destrozada de aquel imposible sueño de su amor primero...
*****
De pie en el marco de la puerta de aquel cuarto de los armarios que indicara Botel, Demetrio lleva largo rato inmóvil. Se ha lavado la cara y cepillado los cabellos, ha aceptado la camisa limpia que la señora de Botel le ofreciera, y ahora contempla con intensa amargura la pálida y bellísima mujer que cerrados los ojos, vendada la frente, parece ausente de cuanto le rodea...
— ¿Estás mejor, Verónica?...
Los ojos negros se han abierto. Un relámpago de ira curza por ellos y la amargura de los labios se disuelve en un gesto de desprecio...
—¡Estoy perfectamente... todavía no has logrado matarme!... Tu venganza está incompleta... ¿por que no aprovechas este momento?... ¿Por que no me matas ahora, Demetrio?... Es preferible acabar de una vez...
— ¡No soy un asesino, no deseo tu muerte!... Si la hubiera deseado, la ocasión era bastante propicia; me hubiera bastado con dejarte desmayada en el bungalow ardiendo y salvarme yo solo.
— ¿Me echas en cara que te debo la vida?... Puedes estar seguro que preferiría haberla perdido a debértela...
—Ya lo sé. Eres lo bastante soberbia para pensar y sentir de esa manera; pero no estoy echándote nada en cara. Trató solamente de defenderme de una acusación excesiva, aunque en realidad no entré a nada de eso, entré solo a saber de tu salud y tengo la recomendación del doctor Botel de no permitir que te agites ni te disgustes...
—¡Que considerados... que amables y que corteses se han vuelto de pronto tú y ese doctor Botel en cuyas manos me has puesto!...
—No hay otro médico en toda la región, y mal que bien tenemos mucho que agradercerle.
—Ya lo sé; estamos bajo su techo... Vivimos gracias a la compasión que ha permitido a su mujer tenernos. Supongo que estarás satisfecho...
— ¿Yo satisfecho?...
Ha ido a responder bruscamente; pero la señora Botel se acerca ya visiblemente agitada...
—Perdóneme... perdóneme... pero Verónica no debe moverse. Por favor, vuelva usted a acostarse en las almohadas, Verónica. Si recayera usted, Jaime me echaría la culpa a mí, estoy segura. Cuidese por mí, Verónica, se lo ruego...
Bladamente la señora Botel la ha vuelto a acomodar en las almohadas, mientras Demetrio sale apresuradamente.
—Déjeme, señora Botel, déjeme... ¡que acabe su obra de una vez!... Es una fiera...
—No lo creo... Las fieras no sufren por cosas de estas, y el sufre como un condenado. ¿Es que no lo ve usted?
—¿Pretende usted que lo compadezca?
—Tal vez si se esforzara usted en comprenderlo...
—¡Comprenderlo!... ¿Pero que otra cosa deseo?... Comprender, saber por que... ¡por qué!...
—Cálmese, se lo ruego. Tengo el presentimiento de que se le van a arreglar a usted todas las cosas... Por lo pronto, supe por Ayesha que el Ingeniero había estado buscando al indio Iguazu para hablar con él...
—¿Ayesha?... ¿Quién es Ayesha?...
—Una indita joven, bastante inteligente, auque una verdadera calamidad. Se supone que es la sirvienta de ustedes, porque Ricardo Silveira le pagó adelantado un año de sueldo...
—¡Ricardo Silveira!...
—Su pobre cuñado alejó a todo el mundo con sus arrebatos y sus borracheras; solo el Reverendo Johnson y Ayesha, esa indita que acabo de nombrar, estuvieron a su lado hasta el último momento. Cuando quiere puede ser muy útil, pero rara vez quiere.
—Antes habló usted del indio Iguazu, Adela...
—Efectivamente; era lo que quería contarle; pero no sé donde tengo la cabeza. Su marido le hizo una porción de encargos. Hace una hora salió a toda prisa para Cuyaba, y volverá con la balsa llena de encargos. Parece ser que el Ingeniero se ha decidido a proporcionarle a usted un hogar decente...
— ¿A mí un hogar?... Junto a él... ¿aquí?...
—Bueno... El dice que va a explotar la mina personalmente, para eso hace falta vivir en Matto Grosso.
— ¡Él puede vivir en el infierno, si quiere!... Yo saldré de aquí apenas pueda ponerme en pie.
—No creo que la deje ir el Ingeniero San Telmo... pero ya hablará usted de eso cuando se ponga buena.
—¿Quiere darme papel y pluma?... ¿Puede proporcionármelos?... Necesito escribir a Río de Janeiro.
—¿Por qué no espera a sentirse mejor?.... Será inútil que escriba inmediatamente. Hasta que vuelva la piragua no habrá forma de enviar su carta al correo de Cuyaba. Dos días para bajar, ocho para volver... total: diez días. No tiene usted prisa de ninguna especie.
Las manos de Verónica cayeron otra vez sobre la colcha, con gesto de inmenso desaliento. No era solo Demetrio de San Telmo, era luchar contra la selva, tan aspera, tan hosca, tan impenetrable como él...
|
- Бутылку виски и стакан… быстро!..
Деметрио вошел в таверну, опустевшую и безлюдную в эти часы. Полусонный бармен, начавший подметать пол, отставил щетку, чтобы выполнить необычную просьбу.
- Поживее!.. Пошевеливай ногами, проклятый бездельник…
- Вы говорите, как тот самый доктор Ботель, Деметрио.
- Реверендо Джонсон… Вы здесь?..
- Простите, что я продолжил следовать за Вами, несмотря на Ваши слова, сказанные минуту назад… Вы просили меня оставить Вас в покое и что это – единственная помощь, которую я могу Вам оказать…
- Если я так сказал, то почему Вы не сделали этого?
- Это то, что я пытаюсь сделать. Я хочу и должен помочь Вам обрести покой в душе…
- Хватит, Реверендо, я не из числа Вашей паствы…
- Для овцы, все больше отбивающейся от стада, пастор приберегает наилучшие свои старания. Идите ко мне домой, Деметрио. Там Вы будете пить, сколько захотите, но, по крайней мере, не заставите меня подавать моим правоверным недостойный пример пребывания здесь.
- Так почему Вы не уходите?
- Только с Вами, Деметрио.
- Ну, хорошо, я пойду с Вами, но не думайте, что я верю в Вашу святость.
- Я тоже не верю… в моей церквушке нет праведников.
Пройдя через площадь, они вошли в комнатушку Реверендо… Словно загнанный в клетку лев, из стороны в сторону мечется Деметрио по комнате и, наконец, выходит на веранду, чтобы с тоской взглянуть на холм, на котором остались стоять только два дома. Бывший домик Риккардо – это столбик дыма, поднимающийся над гладкой землей.
- В качестве исключения я выпью с Вами.
- То же самое вчерашнее виски, не так ли?.. То, с которым Вероника провозгласила тост за Матто Гроссо…за зеленый ад. Надеюсь, теперь Вы не в состоянии поднять стакан…
- Вы тоже… по крайней мере левой рукой. Зачем Вы сняли косынку?.. Если не поддерживать руку, ожоги будут заживать дольше.
- Для Вас это очень важно?..
- Хоть Вы и не верите, но мне это важно.
- Не лгите!.. Вам важно знать, что происходит с Вероникой, важно знать, почему я женился на ней, важно знать, зачем привез ее в Матто Гроссо… Ну да ладно, Вы это узнаете… Я отвечу Вам теми же самыми словами, что и ей. Я женился на ней, потому что ненавидел ее, я привез ее в Матто Гроссо, чтобы осуществить месть, в которой поклялся…
- Что… что? Что Вы говорите?..
- Нет, не месть – возмездие, кару… Такое справедливое, такое верное и оправданное
наказание за жестокость, которую она проявила!..
- Оправданное?..
- Да, да, и не подумайте, что было так легко это сделать!..
- Представляю себе!..
- Но тому, что Вы думаете противостояло множество вещей: мое благородство, порядочность, сострадание, моя совесть…
- А есть у Вас все это?..
- Что-о-о?..
Здоровый кулак Деметрио гневно сжался, словно намереваясь ударить Реверендо по лицу, а синий взгляд останавливается на нем с холодным равнодушием и отвагой, но без вызова и бахвальства…
- Можете ударить меня, если хотите. Мое положение священника, как Вы говорите, лишает меня возможности защищаться. Для Вас это будет так же просто и легко, как ударить женщину.
- Реверендо Джонсон!..
- Бейте, чего Вы ждете?.
- Возможно, это же самое помешало мне ударить и ее, потому что я ее не бил. Я ограничился тем, что схватил Веронику, когда она бросилась на меня, как зверь, и оттолкнул ее, потому что не вынес, чтобы она оскорбляла меня снова, раздавая мне пощечины. Падая, она ударилась о стол.
- Ах… так это было?..
- Да, было… и было именно так. Не думайте, что я говорю это Вам, чтобы оправдать свою грубость. Этому нет оправданий, да я и не пытаюсь их найти. Словно безумец, я очень грубо оттолкнул ее. Я – варвар, дикарь, я такой грубый и жестокий, как она того заслуживала!..
- Она… она... Хватит молоть чушь. Что могло предпринять против Вас это создание… Чем она могла навредить Вам?..
- Вы ее не знаете!..
- Мне было вполне достаточно несколько минут поговорить с ней, чтобы ее узнать. Она вся исполнена чести, достоинства, благородства.
- Она – дама… аристократка: превосходное воспитание и образование, манеры и непринужденность высочайшего класса, необычайная красота, непревзойденная изысканность – все это Вы разглядели за несколько минут. Все это ослепило Вас и сбило с толку, и меня это не удивляет. Так же, как и Вы, я был сбит с толку, слеп и, как глупец, покорен ею за десять минут знакомства. Но, когда наружу всплыла правда, когда стала очевидна зловонная грязь в болотной ряске, я возненавидел ее более яро, чем полюбил… И чем больше я находился рядом с нею, чем больше подтверждал ее лживые святость и благочестие, чем более соблазнительной, чудесной и неотразимой она мне кажется, тем сильнее и отчаяннее моя ненависть, потому что я отлично вижу ее преступление!..
- Ее преступление?.. Да о чем Вы говорите?..
- Из-за этой женщины, из-за этой чудесной, восхитительной женщины загубил свою жизнь мой брат Риккардо, из-за нее он жил, как прóклятый, из-за нее умер, как собака!..
- Не может быть!.. Не может быть!.. Это невозможно!..
- Это точно… точно… хотя кажется ужасным, невозможным… Это совершенно верно!..
-Эта женщина разрушила жизнь Рикардо?..
- Да… Аристократка, очаровавшая его и поставившая ему условие – разбогатеть, прежде чем приближаться к ней… Она послала его в Матто Гроссо без сострадания к его молодости, неопытности, к его чистой, наивной и доверчивой любви. В конце концов, она даже не решилась написать ему, окончательно и бесповоротно отвергнув его, когда он уже добился своего и разбогател, из-за болезней и пьянства став доходягой… Не считаете ли Вы, что эта женщина заслуживает то, что я вытворяю?..
- Минутку… Минутку!.. Как Вы это узнали?..
- К несчастью, нет ни малейшего сомнения!
- Она сама призналась Вам?..
- Нет!.. Конечно же, нет… в таких вещах не сознаются.
- В таком случае!..
- Я уже сказал Вам, что это абсолютно точно… Я услышал это из уст той, что была ее доверенным лицом!..
- Но как?.. От кого?..
- От той, кто знал Веронику лучше кого-либо, она выдала ее тайну…
- Вам?..
- Нет, другому несчастному.
Печальная история горячо и страстно льется с губ Деметрио. Теперь он ни о чем не умалчивает. Он уже не хочет ничего скрывать!.. Ни свои сомнения и тревоги, ни печаль и тоску, ни томление и беспокойство – эту трудную борьбу в душе, этот фарс своего крушения. Ни эту пышную, помпезную свадьбу, когда уже не было возможности повернуть назад и отступить.
- Несчастный…
- Вы сочувствуете мне… Теперь Вы мне сострадаете!..
- Но не потому, что посчитал Вас менее виновным… Правосудие или месть… Ваше преступление точно такое же во всех его проявлениях.
- Я не раскаиваюсь, после того, что сделал!
- Не говорите так… Я слишком хорошо знаю, что Вы раскаиваетесь. Я вижу Ваше мучение, Вы страдаете сильнее, чем я видел это пять месяцев назад… Вкус мести оказался для Вас слишком горьким!..
- Я выполняю клятву, данную на могиле брата!
- Хорошо!.. К счастью, или к несчастью, но все эти вещи достигли последнего предела. Маски слетели, и теперь вы – несомненно враги. Самая важная тайна разрушена. Если Вы мне позволите, я устрою все, чтобы сеньора Сан Тельмо возвратилась в Рио-де-Жанейро…
- Что Вы сказали?..
- Полагаю, Вы похлопочете о разводе. И более того, об аннулировании церковного брака, имеющего юридическую силу.
- Вероника де Кастело Бранко не вернется в Рио-де-Жанейро!..
- Вы рассчитываете удержать ее после всего случившегося?..
- Ну нет, она не вернется в Рио, туда, где ее ожидают другие мужчины, где другой брак может оказаться для нее счастливым… Нет, нет!.. Ее жизнь решительно и бесповоротно связана с моей… От меня ей не будет ни отдыха, ни покоя, ни передышки. Я не оставлю ее, ей не будет покоя, несмотря ни на что, она не посмеется надо мной!..
- Вы совершенно обезумели!
- Если она хочет, пусть сама попросит меня об этом… Пусть ползает у моих ног, пусть рыдает, пусть докажет мне свое раскаяние… Пусть слезами и унижениями выкупит свою свободу!.. Только в этом случае я ее оставлю!..
- Это Ваше последнее слово? Я должен предложить ей это от Вашего имени?
- С каких это пор Вы являетесь адвокатом Вероники?.. Я запрещаю Вам говорить ей хоть слово из того, что сказал… Вы меня слышали, Джонсон?.. Я запрещаю Вам это!.. Если Вы сделаете хоть один ход в ее пользу, если расскажете ей об этом разговоре, клянусь Вам, я увезу ее из Порто Нуэво… еще дальше. Я утащу ее вверх по реке… увезу вглубь сельвы… где мы впервые окажемся только вдвоем!..
- Ну, хорошо!.. Вы победили, поскольку сила на Вашей стороне, мы живем среди варваров, где никто не поможет мне против Вас… Вы – самый богатый владелец рудника на сотню лиг* вокруг. Я должен перекреститься, чтобы вы не совершили большего преступления, но я этого не сделаю, не сказав Вам, что Ваше поведение из-за глупой жестокости заслуживает всего моего презрения…
- Реверендо Джонсон!..
- Что?.. Что же?.. Ударьте меня!
- Нет, я не бью… ни священников, ни женщин. Ни ей, ни Вам не удастся довести меня до предела… Но Вы не заставите меня также уступить и сдаться! Она – моя, она принадлежит мне и я ее охраняю!.. Пастор взглянул на Деметрио и молча, не сказав ни слова, не сделав ни единого жеста, ушел, сжав губы, стиснув кулаки и вонзив ногти в кожу. Перед его мысленным взором стоит образ Вероники, как грустное, разбитое отражение, видение того невозможного сна его первой любви…
***
Деметрио долгое время неподвижно стоит в дверях гардеробной комнаты, которую указала ему сеньора Ботель. Умывшись и причесав волосы, Сан Тельмо принял предложенную ему Аделой чистую рубашку и сейчас с болью и горечью созерцает бледную и прекрасную женщину. С закрытыми глазами и перебинтованным лицом она кажется такой отрешенной и далекой от всего, что ее окружает…
- Вероника, тебе лучше?..
Черные глаза приоткрылись. В них мечется вспышка ярости и гнева, и горькая усмешка ее губ растворяется в презрительном выражении ее лица…
- У меня все отлично… Тебе все еще не удалось меня убить… Твоя месть не завершена… Почему ты не пользуешься этим моментом?.. Почему не убиваешь прямо сейчас, Деметрио?.. Лучше сразу покончить с этим…
- Я не убийца и не желаю твоей смерти!.. Если бы я хотел этого, то этот случай был довольно подходящий. Мне было бы достаточно оставить тебя в бессознательном состоянии в горящем доме и выскочить оттуда одному.
- Ты упрекаешь меня в том, что я обязана тебе жизнью?.. Можешь быть уверен, я предпочла бы погибнуть, но не быть тебе обязанной…
- Я это знаю. Ты достаточно высокомерна и надменна, чтобы думать и чувствовать подобным образом, но я ни в чем не упрекаю тебя. Я только стараюсь защититься от преувеличенного обвинения, хотя на самом деле я пришел не за этим, я пришел только справиться о твоем здоровье. У меня есть рекомендации доктора Ботеля – не позволять, чтобы ты волновалась и огорчалась…
- Какими внимательными, какими любезными и учтивыми вдруг стали ты и этот доктор Ботель, в чьи руки ты меня передал!..
- Другого врача нет во всем краю, и плохо ли, хорошо ли мы за многое должны поблагодарить его.
- Это я уже поняла, мы живем под его крышей… Живем, благодаря сочувствию, которое он позволил своей жене проявить к нам. Полагаю, ты будешь удовлетворен…
- Я удовлетворен?...
Он хотел резко возразить, но подошла сеньора Ботель, явно взволнованная…
- Простите… простите меня, но Вероника не должна двигаться. Вероника, пожалуйста, ложитесь снова на подушки. Если Вы снова заболеете, Хайме обвинит меня, я уверена. Подумайте обо мне, Вероника, прошу Вас…
Сеньора Ботель напрасно вновь поудобнее укладывает Веронику на подушки, пока Деметрио торопливо выходит.
- Оставьте меня, сеньора Ботель, оставьте… пусть он сразу закончит свое дело!.. Он – зверь…
- Я так не думаю… Звери не страдают от таких вещей, а он мучается, как грешник. Разве Вы этого не видите?
- Вы хотите, чтобы я ему посочувствовала?
- Возможно, если бы Вы постарались его понять…
- Понять его!... Как будто я хочу чего-то еще?.. Понять, узнать – почему… Зачем!
- Успокойтесь, прошу Вас. У меня такое предчувствие, что все у вас наладится… А пока что я разузнала у Аеши, зачем инженер разыскивал индейца Игуасу, чтобы поговорить с ним…
- Аеша?.. Кто такая Аеша?..
- Одна довольно смышленая молоденькая индеаночка, хотя и сущее наказание. Полагаю, она – ваша служанка, поскольку Риккардо Сильвейра заплатил ей за год вперед.
- Риккардо Сильвейра!..
- Ваш бедный деверь отдалил от себя весь мир своими вспышками гнева и пьянством. Только Реверендо Джонсон и Аеша, эта индеанка, которую я упомянула, находились рядом с ним до последнего момента. Когда хочет, она может быть очень полезной, вот только хочет она этого редко.
- Адела, раньше Вы заговорили об индейце Игуасу…
- И в самом деле, я хотела рассказать о нем, и где только моя голова. Ваш муж сделал кучу заказов. Частому назад он поспешно отплыл в Куйабу и вернется с плотом, полным заказов. Похоже на то, что инженер решил подготовить Вам достойный семейный очаг…
- Очаг – мне?.. Вместе с ним… здесь?..
- Ладно… Он говорит, что лично собирается разрабатывать залежь, и поэтому необходимо жить в Матто Гроссо.
- Он может жить в этом аду, если хочет!.. Я уеду отсюда, как только смогу встать на ноги.
- Не думаю, что инженер Сан Тельмо позволит Вам уехать… Впрочем, вы поговорите об этом, когда поправитесь.
- Вы не дадите мне бумагу и ручку?.. Вы можете достать их для меня?.. Мне необходимо написать в Рио-де-Жанейро.
- Почему Вы не подождете, когда Вам станет лучше?.. Будет бесполезно, если Вы напишете сейчас же. До возвращения пироги нет способа отправить Ваше письмо на почту в Куйабу. Два дня, чтобы спуститься, восемь – чтобы вернуться… итого – десять дней. Не спешите Вы так.
Руки Вероники вновь горестно и уныло опустились на одеяло, жестом выражая безграничную скорбь. Был не только Деметрио де Сан Тельмо, была борьба с сельвой, такой суровой, такой мрачной и угрюмой, такой же непостижимой, как он…
|
