Бедняга Манолито. Глава 16. Бони идет в школу
Dice mi abuelo que por la que se monta en mi escalera cada mañana parece que en vez de ir a la escuela me —¿Qué hace esto aquí? |
Дедуля говорит, что каждое утро из-за того, что происходит на нашей лестнице, ему кажется, что я вместо того, чтобы идти в школу, уезжаю на войну в Африку. На лестничной клетке мама несколько раз целует меня, и звук ее поцелуев эхом разносится по всему Верхнему Карабанчелю, что меня просто убивает. После этого она достает из кармана халата расческу и снова меня причесывает, а потом Дуралей принимается рыдать, потому что этот ребенок терпеть не может расставаться со мной (что вполне логично). Тогда мне приходится обнимать его, он оставляет сопли на моей футболке, мама бежит на кухню за тряпкой, чтобы отчистить футболку, снова причесывает меня, а потом вдруг, не знаю почему, мама, которая казалась такой ласковой, неожиданно меняется и орет мне прямо в ухо: - Ты что, не видишь, что опаздываешь в школу? Пока я спускаюсь по лестнице, я слышу рев Дуралея. Сосед с четвертого этажа, не сдержавшись, орет как оглашенный: - Да намочите вы уже этому ребенку соску в хлороформе! Луиса, живущая на втором этаже, вылетает из своей квартиры как бесноватая в наспех наброшенном халате и так же громко отвечает: - Если Вам мешает плач этого ангелочка, то смените подъезд, квартал и гражданство! Я пулей вылетаю из подъезда, потому что ненавижу грубую ругань, но дело этим не заканчивается. Когда я собираюсь свернуть за угол, я слышу: - Маноли-и-то-о-о! – Это мама, снова она. – Ты что, не заметил, что оставил бутерброд? Одна я должна за всем следить! Со всеми этими прощаниями и поцелуями я забываю свой бутерброд почти каждое утро, так что мама купила особенную веревку, чтобы привязывать к ней бутерброд и спускать его через окно. - С чем он? - С ветчиной! – кричит мама. Вечно с этой ветчиной. Вот сколько я себя помню, все школьные переменки в моей жизни имели вкус ветчины. Тут Луиса открывает дверь и появляется из подъезда в своем розовом спортивном костюме и с загадочной улыбкой, а Бони путается у нее в ногах и виляет хвостом с такой же загадочной улыбкой. Да я ведь говорил уже, что они похожи на сиамских близнецов. - Возьми, Манолито, чтобы перебить вкус ветчины, – Луиса достает из кармана шоколадное яйцо Киндер-сюрприз. Я целую Луису раз пять, потому что знаю – обнимашки и поцелуи гарантируют мне яйцо на завтра. Я – ласковый подлиза. Когда Бони видит, как мы обнимаемся на улице, она тут же влезает между нами, потому что ужасно ревнива. Такое происходит почти каждый день с небольшой разницей, конечно: иногда Луиса надевает розовый костюм, а иногда – фиолетовый; иногда мама привязывает бутерброд к веревке, а иногда, если я уже опаздываю, и нет времени, то просто пускает его в “свободный полет”. И тогда, если повезет, бутерброд падает на голову какому-нибудь проходящему мимо мужику. И этот мужик, чуть ли не погибший, принимается орать, подняв руку к окровавленной голове (тут я чуточку преувеличил), и из всех окон моего дома высовываются женщины, все до одной, а Бони лает, потому что она, как и я, ненавидит грубость. А вчера произошла одна вещь, которая до этого никогда не происходила. После того, как Луиса дала мне яйцо, у меня возникло жуткое желание впиться в него зубами. Я развернул яйцо и сунул в рот кусок. Мне пришлось остановиться и закрыть глаза, чтобы насладиться этим безграничным счастьем. Думаю, я почти что воспарил над землей, и тут Бони, которая первый раз за день спокойно облегчалась на дерево Висельника, как полоумная примчалась и встала передо мной. - Бони, ты очень толстая, так что я тебе не дам. Но Бони, облизываясь, продолжала жалобно смотреть на меня со страдальческим выражением на морде. Я не знаю, смотрела ли на тебя когда-нибудь так жалобно собака, но от такого взгляда сердце разрывается на пять кусков, и надо быть совсем бесчеловечным, чтобы этого не произошло. Я отломил кусочек шоколадки, дал его Бони, а сам побежал в школу, потому что и так уже опаздывал. Подойдя к углу, я увидел, что Бони идет за мной. - Бони, я иду в школу, а ты возвращайся к Луисе, – я дал ей еще один кусочек. – Давай, иди, иди к Луисе. Пока. И я пошел дальше. По дороге я встретился с Ушастиком. Он дружески приобнял меня за плечи, и я подумал, что нет ничего лучше дружбы. Но эта мысль тут же испарилась, потому что Ушастик приобнял меня, чтобы оказаться ближе к шоколадному яйцу. Такова жизнь – сплошные разочарования. По доброте душевной я дал Ушастику кусок шоколада. - Почему бы тебе не дать немножко шоколада Бони? – спросил Ушастик. Бони! Она продолжала идти за мной. Я дал ей последний кусок и у школьной ограды серьезно поговорил с ней, как мужчина с мужчиной: - Бони, я тебя разочарую – собаки не ходят в школу. Если бы я мог, то пошел бы спать на подушку, как ты. Бони, иди, уверяю тебя, что школа – это скука смертная и тоска зеленая. Но Бони – собака незыблемых принципов. Она, ничуть не сомневаясь, спокойно поднялась за мной по ступеням. Поскольку было уже поздно, по лестнице поднимались только мы втроем: я, Ушастик и Бони. Когда мы подошли к двери класса, Ушастик предложил: - Я войду первым, и пока буду нудно извиняться перед училкой за опоздание, ты тайком просочишься в класс вместе с Бони. Так мы и сделали. Пока Ушастик трындел училке одну из своих невероятных историй (последняя была о том, как он спас старичка-инвалида от колес грузовика), я добрался до парты, идя за Бони, которая подставляла всем свою спинку, чтобы ее погладили. Она такая ужасная кокетка. В дальнем углу мы соорудили ей кроватку из рюкзаков и положили ей целое яйцо, чтобы она молчала. Бони съела яйцо и уснула. Училка заметила, что мы сидим как на иголках, и сказала: - Да будет вам известно, что до конца учебного года осталось еще двадцать дней, так что я не позволю вам распускаться на последних уроках. Сюрпризы в оценках еще могут быть. Мы молчали как живые мертвецы. И тут в гробовой тишине послышался ужасный лай, точнее одно только “гав!” Своими кошмарными криками училка разбудила Бони, вот она и не удержалась. Я ведь говорил тебе, что Бони – очень миролюбивая и добродушная собака. Училка надела другие очки, чтобы видеть вдаль, и с вылезшими из орбит глазами пошла в угол, где Бони выражала свой протест. - Кто это сделал? Ответом ей послужило молчание. - Я спрашиваю, кто притащил сюда это страшилище? Сознаюсь, пока я вставал, то слегка намочил штаны (ну совсем немного). - Я не хотел нести ее сюда, сита, она сама пришла за мной. - Отнеси ее, кто знает, может, у нее блохи, клещи или лишай... Тут открылась дверь, и появился розовый спортивный костюм, а в костюме и Луиса собственной персоной. На ней лица не было. Даже не поздоровавшись, она протянула к училке руки и спросила: - Моя Бони здесь? Сеньор Солис говорит, что он видел, как она шла за Манолито. Радостно виляя хвостом, Бони подбежала к хозяйке. Луиса обняла училку и сказала: - Большое спасибо Вам, сеньорита Асунсьон, за то, что позаботились о Бони. С такой человечной и доброй к своим ученикам и всем живым существам учительницей как Вы, Карабанчель может спать спокойно. Училка рассыпалась в благодарностях и заметила, что для нее все живые существа были божьим благословением (не знаю, правда, входят ли клещи в это божье благословение). Мы все захлопали училке. Когда учебный год заканчивается, мы летаем похлеще мяча. Бони залаяла, поняв, что утратила главную роль. Мне тоже хотелось лаять, потому что теперь уже никто не вспомнит, что я был главным виновником этой истории. Бони ушла, помахивая хвостом. Дома ее ждала любимая старая подушка, на которой она провела бóльшую часть своей жизни. А меня ожидали четыре часа за партой. Я напялил на себя маску примерного ученика, которым отродясь не был, в отчаянии пытаясь изменить реальность: неуд по математике.
|